copyleft 2012–2020Vive «Limonov!»
О том, как можно догнать и перегнать Шолохова, Пастернака, Солженицына и Бродского.
До меня дошло, что я сделался во Франции идолом, только когда Николя Саркози на заседании Совета министров Французской Республики посоветовал министрам прочесть «Limonov», мою романизированную биографию, написанную Эммануэлем Каррером. «Я вам её советую, чтобы вы поняли Россию,— сказал президент.— Не следует забывать, что эта страна в 46 раз больше Франции и в два с половиной раза больше Соединенных Штатов». Всего французский президент высказался о книге «Limonov» три раза. Назвал ее своей «книгой у изголовья» (по-русски сказали бы «настольной книгой») и еще раз сообщил, что из более чем миллиона евро, заработанных Каррером на этой книге, Каррер, конечно же, заплатит налоги во Франции. Далее Саркози пустился в патриотические рассуждения о необходимости платить налоги во Франции.
До высказываний президента я не очень обращал внимание на происходящее с моей биографией во Франции. Меня впечатляли, конечно, и эти «более чем миллион евро», заработанные Каррером, и многие тысячи статей во французских СМИ (в Google появлялось ежедневно до 900 сообщений), но следя за всем этим шумом издалека, я не склонен был считать это таким уж ураганом, таким уж цунами. Я думал, ну поговорят и забудут. Ну подумаешь, 300 тысяч экземпляров книги продали за пару месяцев, в конце концов, в 1992 году в России моих книг продали пару миллионов штук…
Но когда президент настойчиво подсовывает книгу гражданам, это уже из ряда вон… Кажется, в феврале до меня дошло, что это уже не просто успех, но тотальная победа, и что теперь эту победу никто не затопчет никогда. Я сказал себе, что, в то время как престиж Нобелевской премии драматически упал — её дают теперь всяким травоядным и пресным литераторам из слаборазвитых стран, тогда как в 60-е и 70-е давали громокипящим фигурам вроде Шолохова и Солженицына, я вдруг одержал победу, сравнимую с Нобелевскими премиями прошлых героических лет.
Вчитываясь в Google, я обнаружил, что вся Франция разделилась на тех, кто считает Limonov героем, и тех, кто считает его обаятельным мерзавцем и авантюристом. Там же, в Google, я обнаружил, что героем Limonov считает большинство, однако я сказал себе, что и ореол обаятельного авантюриста меня устраивает.
Я стал думать, с чего бы это они так с ума там посходили в своей Франции? И отталкивая друг друга от замочной скважины (ну книги Каррера), с обожанием или с негодованием следят за приключениями русского? С чего?
Я пришёл к следующему объяснению их поведения. Всему виной politcorrectness. Она упала на Европу где-то в восьмидесятые годы тяжелой сеткой и придавила все молодые побеги отечественных гениев. Климат политкорректности, введенный, ну разумеется, из лучших побуждений духовными пастырями Европы, уничтожил саму возможность появления буйных, неодомашненных, неоскоплённых гениев. Бесчисленные табу, наложенные с младенчества на обитателей Европейского континента, привели к появлению целого класса смирных интеллектуалов. Нельзя быть расистом, невозможно быть наемником (mercenary), нельзя высказывать мнение, что Сербия была атакована Западом, что Ирак был атакован Западом, что Ливия (все это суверенные страны) была атакована Западом. Нельзя и заикнуться, что некоторых государств, появившихся на карте Европы, лучше бы и не было. Нельзя заикнуться, что Европа — это как бы огромный санаторий, где возбуждающихся «больных» быстро утихомиривают. Нельзя основать партию, назвать её «Национал-большевистской», выбрать для неё флаг, до смешения похожий (издалека) на флаг гитлеровской Германии. Нельзя стрелять из пулемёта по городу Сараево… Нельзя планировать восстание в Казахстане… Но все это, и еще многое другое, проделал в своей жизни этот с цепи сорвавшийся Limonov, которого наш французский парень Эммануэль Каррер так талантливо живописал, основываясь на достоверных фактах его жизни,— так рассуждали французы.
И поскольку они народ еще живой, экспансивный, они через все догмы, навязанные им, забыв о политкорректности, нет, точнее сказать, радостно отбросив правила политкорректности, стали восхищаться этим Limonov. Раньше и у них были такие герои, совсем недавно еще, и Селин, и Жан Жене… Французы, уверен, прощают себе увлечение неполиткорректным Limonov, им легко себе простить, ибо Limonov русский.
Я испытываю ликующее злорадство, признаюсь. Я помню массированную, хорошо организованную кампанию во всем ансамбле французской прессы, нацеленную против «национал-большевистского заговора» во Франции в 1993 году. Меня и еще десяток журналистов газеты L’idiot International тогда просто вкатали в асфальт общими усилиями. И вот те же самые издания, весь цвет, вся верхушка, и сотни других поют осанну книге Каррера и мне, её главному действующему лицу… Каково!
Я продолжал размышлять и пришел еще к одному выводу. Со мной случилось то, что неминуемо должно было произойти после моей смерти. Это посмертное признание свалилось на меня живого. Обыкновенно лет через двадцать после ухода в мир иной этакого раздражающего персонажа несколько восторженных интеллектуалов раскапывают его пыльные книги, издатели их переиздают, а читатели находят в них достоинства — темперамент и стиль. А у меня, когда я покинул божественную Францию, и случилась смерть, только не физическая, но гражданская, весь удалился в холодную, занозистую, как стена барака, Россию, в страну страданий и мрачных приключений. Так что французы действительно откопали меня после смерти, только гражданской. И теперь восхищаются мною из старомодной страны политкорректности, где многие лечатся от депрессий. Депрессия — самое распространенное заболевание в этой стране, во Франции. Вы не знали? Так знайте. И депрессии, я уверен,— следствие насильственно введённого режима политкорректности.
Я уклонился и продолжаю уклоняться от оценки книги Каррера. Я написал ему, когда он спросил меня, что я думаю о книге: «Я не скажу тебе, что я думаю. Может, когда-нибудь скажу, а может, не скажу никогда. Так будет лучше». Его, Каррера, этот ответ восхитил. А почему я дал такой ответ? Потому что Каррер создал миф обо мне. Ну, скелет мифа. И зачем же мне разрушать миф, который приняли читатели. Зачем мне разрушать миф, который будет сейчас распространен по всей, без преувеличения сказать, планете, так как книгу помимо Германии, США, Италии, Испании, Голландии купили и такие страны, как Бразилия и Южная Корея, и всякие Дании и Норвегии? Нет, я не стану разрушать миф.
От Каррера я узнал, что он не ожидал подобного успеха. Он даже был как-то растерян. За мою биографию он не получил Гонкуровской премии (из-за протагониста книги, экстремиста Лимонова), но получил премию «Ренодо» и «Премию премий», ну и свои миллионы евро. А я получил миф. Я получил больше, чем он.
Каррер сказал мне, что никак не ожидал такого экстраординарного успеха книги о русском писателе и политике в своей родной стране. Он не совсем понимает, что Франция и Россия дополняют друг друга. Мы безумны, а французы умны до тошнотворности, до состояния постоянной депрессивности. Мы, русские,— все экстремисты (да, и правительство, и полиция, и я — единственный интеллектуал в стране, насчитывающей несколько миллионов интеллигентов), а французы, как сомнамбулы,— политкорректны. Поэтому как же жить без своей противоположности, без самого экстремистского из русских. Vive Limonov!
Догнал ли я «нобелей»: Шолохова, Пастернака, Солженицына, Бродского?
Как бы не перегнал…
«GQ», №6, июнь 2012 года
