copyleft 2012–2020«Я пишу книги, чтобы самому становиться умнее»
Стало известно, что по книге французского писателя Эммануэля Каррера «Лимонов» будут снимать фильм. PRM публикует интервью с Каррером, в котором он рассуждает о героизме своего персонажа, о социальном положении французских писателей и о своих политических взглядах.
— Есть ли у французов сегодня, во время, называемое концом идеологии, необходимость иметь героя, человека, способного на поступки? Отличающегося от обывателя, живущего своей буржуазной повседневностью, но при этом и не политика в традиционном смысле, как президент или другие. При чтении книги возникает ощущение, что вы изображаете Лимонова именно таким.
— Я не воспринимаю Лимонова как какого-то серьезного политика, несущего в себе большие идеи. Но вы обозначили в своем вопросе именно то, что меня интересовало. Это была история человека, который попытался жить именно такой жизнью. Под этим я не подразумеваю его публичную деятельность, а вообще его жизнь. Как вы сказали, я изобразил человека, который решился на то, чтобы жить как герой. Это может звучать по-детски наивно. Жить как герой одновременно значит быть общественной фигурой. Чтобы быть общественной фигурой, не обязательно быть богатым или известным, главное — быть приверженным собственным идеалам, как привержен идеалам маленький мальчик. Такое редко случается среди взрослых людей, поэтому я и говорю, что это очень по-детски. Мне кажется, люди хотят услышать такие истории, где рассказывается о способности быть преданным своей мечте.
— То есть мы можем сказать, что эта история о человеке, который до сих пор верит в большие идеи?
— Не думаю, что он верит в большие идеи, он верит в самого себя, даже, наверное, в идею самого себя. Когда вы говорите «большие идеи», я думаю о фигурах коллективного, о фигуре альтруизма, но я не думаю, что это то, во что он верит. Его политические убеждения ограничиваются верой в небольшой набор ценностей, а первостепенная вера — в свой образ.
— В книге вы рисуете Лимонова как романтического героического персонажа. В действительности же, получается, вы считаете, что весь его героизм — лишь производная от его эго?
— Да, но я не вижу в этом противоречия. Героизм всегда рождается эго.
— В последней главе вы делаете шаг к идее растворения эго в коллективном субъекте.
— Не уверен, что можно описать это именно как растворение в коллективном субъекте. Да, я прихожу к идее исчезновения эго, но скорее его полного исчезновения и становления отсутствующего субъекта. Где было эго, теперь пустота, никто.
— Почему, на ваш взгляд, книга так популярна во Франции? Если оставить за скобками привлекательность его как персонажа: живет как герой, его экстравагантное публичное поведение, прозаик, поэт, еще и политик, обвинявшийся в терроризме. Что кроме этого было в романе, что так нужно французам?
— Я сам не могу объяснить такую востребованность. Обычно мои книги успешны, но, честно говоря, я не предполагал, что книга о малоизвестном для французов российском писателе и политике станет так популярна.
— Книга «Лимонов» отчасти автобиографична. В ее начале вы говорите, что, будучи молодым, придерживались консервативных взглядов. Какие у вас сегодня политические убеждения? Изменились ли ваши взгляды в процессе написания книги?
— Думаю, нет. Долгое время я вообще сторонился политики, что можно приравнять к правому политическому сознанию. Мне были ближе дендизм, ирония, отношение к политике как к чему-то незначительному, не стоящему моего внимания. Долгое время я был от политики очень далеко. Впрочем, я не могу сказать, что сегодня стал сильно ближе. Я остаюсь невовлеченным. Я ходил голосовать, еле волоча ноги. Меня больше интересует история. Так часто случается, когда становишься старше. Когда я был молодым и старшие товарищи говорили мне, что всегда, взрослея, начинаешь читать меньше романов и больше исторических книг и переписок, я говорил им, что это глупо и что меня не ждет такая же участь. Но с годами мой интерес к художественной литературе ослабевал, а к исторической становился сильнее. В книге я описываю себя как мягкого и благоразумного буржуа, придерживающегося левых взглядов. В основном это так и есть. Но в каком-то смысле я намеренно преувеличил все эти черты в своем образе, чтобы создать контраст. Я играл в книге роль доктора Ватсона.
— Сейчас будет неожиданный вопрос. Какое вы занимаете место во французском писательском мире как в социальной структуре? У всех сообществ есть определенная структура, и каждый человек имеет в ней конкретное место. Часто правила игры зависят от занимаемой позиции. Вы на верхушке?
— Во французской социологии таких, как я, называют bobo, что означает «буржуазная богема». Эти люди зарабатывают очень неплохие деньги, пытаются быть щедрыми, но не слишком, предпочитают жить в комфорте, они нуждаются в идеалах, но при этом очень умеренны в своих взглядах, они занимаются йогой, тайцзицюань и прочее.
— По сути, это просто богема, которая при этом живет жизнью буржуа?
— Да.
— Как много писателей вы бы отнесли к этой группе?
— Думаю, есть человек 20 таких писателей, которые имеют регулярные продажи книг и зарабатывают примерно столько же, сколько и я. У меня очень комфортабельная жизнь, буржуазная. И книга «Лимонов» в том числе об этом, о моем месте в обществе.
— Я это спрашиваю потому, что есть огромный разрыв между писательским сообществом и любым другим профессиональным сообществом в России и во Франции. Когда оказываешься на определенном уровне в этой среде в вашей стране, жизнь становится принципиально иной. В России же писатели должны иметь несколько работ, так как невозможно жить на деньги, полученные от продаж своих текстов.
— Но есть же те, чьи романы продаются большими тиражами, и кто на них зарабатывает достаточно, чтобы жить на это?
— Таких очень немного. И уровни их заработка в любом случае нельзя сравнить с заработками французских писателей.
— Согласен. Но однажды я встречался с Захаром Прилепиным. Он получает достаточно денег, чтобы жить только за счет литературы. И очень интересно наблюдать, как он при этом пытается оставаться тем же парнем, которым он был «до». Когда мы встречались, я увидел, что он пытается жить так же, как и жил, как продолжают жить его друзья, но ему это не удается, потому что он уже живет иначе. И видно, что преодоление этого разрыва ему дается с трудом.
— Я уверен, эти условия очень сильно влияют на произведения писателя. Как только писатель начинает зарабатывать исключительно литературой, его тексты меняются.
— Да, это правда, ведь человек становится оторванным от обычной жизни с ее разнообразием. Я сталкивался с этой проблемой. Мне было сложно начать писать книги, в которых происходит что-то, не касающееся меня. Мне в этом помогала моя работа журналистом.
— Что вы скажете о романе как жанре? Почему вы решили написать не цикл рассказов, а 500-страничную историю?
— Это очень простой вопрос. Я решил написать 500-страничную книгу потому, что решил, что эта история заслуживает быть изложенной на 500 страницах. Я должен сказать кое-что еще о книге. Я пытался написать сложные вещи как можно понятнее, при этом не убив в них сложность. Многое в книге «Лимонов» вам кажется привычным, но для французского читателя это совершенно ново. В определенном смысле часть своей работы я бы называл педагогикой. Я объясняю вещи с помощью увлекательного повествования. Предположим, если я решил написать книгу о Бродском или Ахматовой, я обращаюсь к тем людям, которые могут не знать, кто такая Ахматова. Для русских такие вещи очевидны, как, я надеюсь, для французов очевидно, кто такой Виктор Гюго. Но при написании я должен учитывать, что мою книгу могут прочесть те, кто никогда об Ахматовой не слышал. Я не хочу писать отдельные десятки страниц, рассказывая о том, кем же она была. Я хочу вплести это знание в ткань повествования. Это очень техничная работа, но интересная. Есть весьма важный для меня момент, и это не демагогия, как многие могут считать: я не хочу писать книги только для высококультурных читателей, которых можно приравнять к тем, кто занимается литературой профессионально. Я хочу, чтобы мои книги читались теми, кто читает в том числе обычные бестселлеры, к которым я отношусь плохо. Я стараюсь писать книги так, чтобы они были настолько же читабельны, как и самый пустой бестселлер. Я бы хотел, чтобы мои книги прочел каждый человек.
— Когда писатель хочет, чтобы его книги читало большое количество людей, чтобы они были массовыми, то часто такой автор думает, что способен своими книгами как-то повлиять на общий контекст культуры, а через него и на людей. Что вы об этом думаете? Может ли книга — ваша, Лимонова или Уэльбека — изменить социокультурный контекст настолько, чтобы это было заметно? Не так, что десять человек прочитали книгу и изменились, а чтобы она зацепила несколько десятков тысяч человек — и мы могли бы увидеть ее влияние на массовую культуру.
— Я надеюсь, что когда человек читает мою книгу, это что-то в нем меняет. Мне бы хотелось, чтобы после прочтения моих книг люди становились немного умнее и лучше понимали, что мир очень сложен. Вообще, я пишу книги, чтобы и самому становиться умнее. Меня очень интересует, почему в моей голове возникают именно такие мысли, почему я верю именно в то, во что верю. Мы все очень обусловлены. Одна из задач написания книги — сделать читателя, и в первую очередь самого себя, осознающим эту обусловленность. Возможно, эффектом книги может стать то, что человек станет менее обусловленным в каких-то вещах. Может быть, это слишком амбициозно, но я хочу влиять своими книгами на мир. Надеюсь, мне удается оказывать влияние на представления читателя о его собственных мыслях и убеждениях.
Артем Темиров | «The Prime Russian Magazine», 17 мая 2013 года
