copyleft 2012–2020Emmanuel Carrère: «Un intellectuel bobo français qui regarde un Russe un peu fou»
Le 30 novembre, Emmanuel Carrère est venu présenter à Moscou la version russe de son roman Limonov, dans le cadre du Festival international du livre Non Fiction. Dans l’Hexagone, le livre [Prix Renaudot 2011, ndlr] avait rencontré un grand succès et provoqué un enthousiasme pour le personnage de Limonov. Rencontre avec l’auteur.
— Le Courrier de Russie: Vous avez des origines russes, vous avez réalisé des documentaires sur la Russie et écrit deux livres en lien avec elle — Limonov [P.O.L, 2007] et Un Roman russe [P.O.L, 2011]. Qu’y a-t-il de russe en vous?
— Dans Un roman russe, ce qu’il y a de russe en moi était assez manifeste — c’était un livre intime, qui traitait de ma famille, de mes origines et dans lequel je me révélais assez «extrême». Dans Limonov, comme j’étais le narrateur, je me devais presque d’être le contraire de lui — autant Limonov y est russe évidemment, autant moi j’y suis très français: le livre se résume globalement à un intellectuel bobo français qui regarde un Russe un peu fou. Quoi que, fou n’est pas le mot qui convient. Limonov est extrême, débridé. Ce qui exagérait du coup ma propre modération. Dans la réalité je ne suis pas aussi conformiste, modéré, voire ennuyeux que je ne le suis dans le livre.
— Pourquoi un biographe se devrait-il d’être ennuyeux?
— Parce que pour que Sherlock Holmes ait du succès il faut que ce soit écrit par Watson! Il faut que ce dernier soit solide, pas trop débordant d’imagination, très moral. C’est plus marrant à raconter comme ça!
— Le personnage de Limonov s’est-il imposé de lui-même ou avez-vous fait une sélection de personnages russes dont vous pourriez raconter la vie?
— Non je ne me suis jamais dit que j’allais écrire un livre sur un personnage russe — et qu’il fallait faire un casting. Simplement comme je l’ai écrit dans le livre, j’avais autrefois connu Limonov, j’étais intrigué, j’avais même fait un reportage sur lui… Il n’y avait pas à l’origine l’idée délibérée d’écrire quelque chose sur la Russie en particulier.
— Limonov a récemment publié un article dans la presse russe dans lequel il vous reproche de ne pas vous intéresser à son côté «penseur» mais seulement à sa personnalité de «héros aventurier». Qu’en dites-vous?
— J’assume le reproche. C’est vrai, la philosophie n’est pas la dimension de Limonov à laquelle je suis le plus sensible. C’est peut-être une erreur mais…
— Mais c’était un choix délibéré?
— Oui, si cela avait été une biographie exhaustive à l’américaine j’aurais traité de tous les sujets, y compris les spéculations philosophiques récentes de Limonov. Mais comme moi personnellement ça ne me touche qu’assez peu, j’ai totalement laissé tomber.
— Et que répondez-vous aux critiques qui disent que vous avez dressé le portrait plutôt affectueux d’un salaud?
— Tout d’abord le portrait n’est pas entièrement affectueux, même s’il l’est un peu, et par ailleurs Limonov n’est pas un salaud complet. Il a fait des choses détestables, que je désavoue, mais c’est aussi un type assez noble et droit. Il faut lui reconnaître une certaine honnêteté.
— C’est pourtant justement son parcours très contesté, politiquement incorrect, qui vous a fait rater le Goncourt?
— C’est vrai, c’est ce qu’a affirmé le secrétaire général du prix Goncourt, Didier Decoin, qui a dit tout à fait clairement: «On trouvait effectivement que vous aviez là le meilleur livre de la rentrée mais aussi que Limonov est un personnage tout à fait détestable — on n’a pas voulu lui faire de publicité.»
— Pourquoi les Russes ne l’aiment-ils pas, à votre avis?
— Mais ce n’est pas vrai que les Russes ne l’aiment pas! J’ai rencontré beaucoup de Russes qui l’admirent — c’est le cas de cette femme assise à la table à côté: elle pense que Limonov est son héros dans la vie. Il y a des Russes qui ne l’aiment pas, c’est vrai, mais il y en a d’autres sur qui il exerce une fascination, ils estiment son courage.
— Et que répondriez-vous à ceux qui ont honte de lui, qui pensent qu’il ternit l’image des Russes à l’étranger?
— Je leur demanderais dans ce cas-là qui leur fait honneur, si Limonov leur fait honte? Je ne suis pas son avocat, vous savez. Mais pour moi il n’est ni un personnage insignifiant, ni un type malhonnête. Je me la suis assez posée à moi-même, la question de savoir si j’avais raison de faire ce livre. J’en ai arrêté l’écriture plusieurs fois. Désormais, j’ai pris le parti de l’assumer.
— A la fin du livre vous regrettez que Limonov ne se soit pas intéressé à son biographe…
— Oui, je ne le trouvais pas spécialement curieux à mon égard. Mais il a dit quelque chose d’assez drôle à ce sujet: j’avais écrit qu’il était froid et distant — avec moi. Ce à quoi il a répondu: «mais ce n’est pas vrai, c’est lui qui est froid et distant, il est réservé et coincé!». Il est possible qu’effectivement, j’aie pris soin de garder mes distances. Cela n’aurait pas été sain pour l’écriture du livre que l’on devienne très copains — qu’on passe des soirées ensemble à se bourrer la gueule et à aller au bania… On pourrait le faire maintenant à la rigueur, mais avant, ça n’aurait pas été juste.
— Quand vous racontez la vie des autres, y compris dans D’autres vies que la mienne [P.O.L, 2009], vous vous situez toujours dans le récit. Est-ce vraiment inévitable?
— Cela me paraît d’une élémentaire honnêteté, ce serait absurde de raconter l’histoire comme si je n’étais pas là, alors que ma présence modifie justement l’histoire, en quelque sorte. Je suis sincère en m’adressant au lecteur, je lui dis qui lui parle, je suis franc avec lui — je ne prétends pas écrire d’une manière objective, ce que j’écris passe par moi, par mes préjugés, par ce que j’ai vu, ce que j’ai ressenti, etc.
— Quelle attention allez-vous accorder aux critiques russes sur votre livre, Limonov?
— Je dirais qu’à la limite, elle m’intéresse plus que la critique française. Je suis intrigué de savoir comment les Russes vont appréhender le livre, qui n’aura pas la même signification qu’en France. Ils ne rentrent pas par la même porte: les Français ne connaissaient pas Limonov et ont lu ça comme un roman. Ici, c’est l’inverse, ils connaissent Limonov, mais moi — non. Ils vont lire la biographie de quelqu’un qu’ils connaissent et qui, même lorsqu’ils ne l’aiment pas, les intéresse. La curiosité va justement résider dans le fait qu’un Français donne son point de vue sur ce personnage, j’imagine.
— Que pensez-vous de la façon dont la presse française se fait l’écho de la Russie? Regrettez-vous par exemple que cette dernière soit globalement critiquée en permanence?
— Je ne trouve pas que la Russie soit particulièrement attaquée dans la presse française, sauf sur la politique de son gouvernement.
— Vraiment?
— Non, il n’y a pas d’hostilité particulière. La presse française charrie peut-être en disant que la Russie est une dictature mais, dans le fond, je suis d’accord pour dire que le gouvernement est tout à fait détestable.
Nina Fasciaux | «Le Courrier de Russie», 4 décembre 2012
Эммануэль Каррер: «Французский богемный интеллектуал рассказывает о сумасшедшем русском революционере»
В рамках 14-ой Международной ярмарки интеллектуальной литературы Non/Fiction французский писатель Эммануэль Каррер представил свой роман «Лимонов», переведенный на русский язык спустя год после выхода бестселлера на родине. Во Франции книга получила престижную литературную премию Ренодо, имела колоссальный успех, и, как следствие, вызвала большой интерес к главному герою произведения — Эдуарду Лимонову. О своих отношениях с ним и с Россией Эммануэль Каррер рассказал Le Courrier de Russie.
— У вас русские корни, вы автор документальных фильмов о России, а также двух книг о ней — «Лимонов» (2007, издательство P.O.L.) и «Русский роман» (2011, издательство P.O.L.). Что в вас русского?
— В «Русском романе» мои русские черты читаются достаточно ясно. Эта книга о личном, о моей семье и моих корнях, о моей сути. В «Лимонове», напротив, выступая в качестве рассказчика, я должен был противопоставить себя своему герою: раз Лимонов в книге олицетворяет Россию, то я — Францию. Можно сказать, что книга сводится к беседе французского богемного интеллектуала с сумасшедшим русским революционером. Хотя «сумасшедший» — неправильный эпитет. Лимонов неуравновешенный, безудержный. На его фоне я выгляжу очень правильным. В реальной жизни я совсем не конформист. Я не настолько сдержанный и занудный тип, каким могу казаться.
— Почему биографу положено быть скучным?
— Чтобы Шерлок Холмс полюбился читателю, о нем должен рассказывать доктор Ватсон, серьезный, немного скучный, высокоморальный господин. Тем интереснее становится рассказ.
— Персонаж Лимонова появился сам по себе, или вы выбрали его из череды известных российских личностей?
— Я не ставил себе задачу написать книгу о русской знаменитости и не устраивал кастинг. Как написано в книге, волею обстоятельств я познакомился с Лимоновым, он меня заинтересовал, я написал о нем репортаж. Однако я не собирался писать книгу о России.
— Недавно Эдуард Лимонов опубликовал статью, в которой он упрекает вас в том, что вы обошли стороной его образ «мыслителя», оставив ему роль «героя-авантюриста». Что вы скажете ему в ответ?
— Я понимаю его претензии. Однако Лимонов-философ меня не очень интересует. Возможно, напрасно…
— То есть это осознанный выбор?
— В полной мере. Если бы это была подробная биография в американском стиле, я бы написал обо всем, что касается Лимонова, в том числе и о его философских изысканиях. Но поскольку меня лично это мало волнует, я опустил эту деталь его биографии.
— А как вы прокомментируете то, что, по мнению литературных критиков, вы создали образ привлекательного мерзавца?
— Во-первых, Лимонов не так уж привлекателен, хотя и не лишен определенного обаяния. Во-вторых, он не такой уж и мерзавец. Конечно, он совершил немало отвратительных поступков, которые я отнюдь не оправдываю. С другой стороны, это прямолинейный и благородный человек. Ему сложно отказать в честности.
— Тем не менее, вы не получили Гонкуровскую премию именно из-за сомнительной репутации и неполиткорректного поведения вашего героя.
— Совершенно верно. Об этом мне сказал сам Дидье Декуэн, генеральный секретарь жюри: «Ваш роман был признан лучшей книгой сезона, но ваш персонаж отвратителен, и мы не хотим делать ему лишнюю рекламу».
— Отчего, по вашему мнению, Лимонова не любят его соотечественники?
— Это неправда! Многие русские люди им восхищаются. Например, эта дама за соседним столиком считает, что Лимонов является героем ее жизни. Разумеется, в России есть люди, которые его не любят, но есть и те, кто от него без ума, кто ценит его мужество.
— Что вы думаете о тех, кому стыдно за Лимонова, и кто считает, что он негативно влияет на образ России за рубежом?
— Я бы спросил у них, кем они гордятся, если им стыдно за Лимонова. Знаете, я не берусь его защищать. Но с одной стороны, это значимая фигура, а с другой — это вполне порядочный человек. Я сам задавался этим вопросом, спрашивал себя, нужно ли мне писать эту книгу. Я несколько раз бросал работу над ней. Сейчас я окончательно принял ее такой, как есть.
— В конце книги вы жалуетесь на то, что Лимонов не уделил должного внимания своему биографу…
— Это так, его не очень интересовало то, кто о нем пишет. По этому поводу он как-то раз пошутил. Я написал, что Лимонов был со мной холоден и сдержан. На это он ответил следующее: «Вовсе нет, наоборот, это он был со мной холоден и сдержан, зажатый и неразговорчивый тип!». Вполне вероятно, что я старался как можно меньше сблизиться с ним. Если бы мы крепко подружились, гуляли бы вместе по ночам, пили и ходили в баню, это бы помешало созданию книги. По крайней мере, сейчас нас больше ничего не останавливает, но тогда завязывать дружеские отношения было бы неправильным.
— Каждый раз, как вы рассказываете о жизни других людей, в том числе и в вашей книге «Другие жизни, помимо моей» (2009, издательство P.O.L.), вы все время присутствуете в рассказе. Зачем вы это делаете?
— Я рассматриваю это как проявление элементарной честности по отношению к моему читателю. Было бы абсурдно с моей стороны рассказывать о чем-то так, будто меня там не было, в то время как мое присутствие важно для понимания истории. Я обращаюсь к читателю со всей искренностью, я сообщаю ему о том, кто его рассказчик, я откровенен с ним. Я не стараюсь быть объективным, поскольку то, что я пишу, проходит через меня, подвержено влиянию моих предубеждений, впечатлений, чувств и т.д.
— Вы следите за отзывами русских критиков на роман «Лимонов»?
— Я бы сказал, что они интересуют меня больше, чем мнение французских критиков. Мне бы очень хотелось узнать, как русские читатели воспримут эту книгу, учитывая то, что здесь она имеет другое значение, нежели во Франции. Русские и французские читатели увидят книгу по-разному: французы не знают Лимонова, поэтому прочитали это произведение, как увлекательный роман. В России же, напротив, с Лимоновым знакомы, а со мной — нет. У русских читателей в руках окажется биография знакомого им персонажа, и даже если они его недолюбливают, им, безусловно, будет интересно о нем прочитать. Им покажется любопытным именно то, что о Лимонове пишет француз, я полагаю.
— Что вы думаете о том, как события в России освещаются во французской прессе? Не кажется ли вам, что Россия несправедливо подвергается критике?
— Я бы не сказал, что Россия подвергается постоянным нападкам со стороны французских СМИ, критикуют, главным образом, политику российских властей.
— Вы правда так считаете?
— Да. Я сомневаюсь в том, что французские журналисты враждебно настроены по отношению к России. Возможно, во французской прессе немного преувеличивают, когда говорят, что в России диктатура. Однако по существу я согласен с тем, что власть в стране отвратительна.
Nina Fasciaux | «Le Courrier de Russie», 10 декабря 2012 года
