Будет ласковый вождь

Книга издана в авторской редакции, орфографии и пунктуации.

Приключение, рассказанное в этой книге настолько старомодно уже сейчас, через двадцатник лет после того, как оно случилось, что видимо станет приключением из области палеонтологии для последующих поколений.

Потому что разъезжающие по землям гуронов-алтайцев на допотопном УАЗе Вождь и его ребята смешаны и с полем Куликовым (о нём неизвестно, по сути, где даже оно происходило, утверждают, что в Москве), и с нашествием Наполеона, и вообще с безразмерным народным временем. «Однажды… в некотором царстве, в некотором государстве…»

Рослые странные ребята вокруг Вождя давно успокоились, если не в могилах, то уже в сединах и морщинах, а оставшихся быстро глотают могилы.

Пока ещё живой, я оставлю вам немного аромата того времени. Прежде всего это дым их костра, горят кедровые щепки, и вольный, вкусный как горная вода, воздух алтайских вершин, куда в те времена не ступала нога человека.

А маралы? Эти поджарые палевые животные со взглядами существ вечных, бесстрастные маралы с музыкальными голосами! А сидящий у мутной реки освободившийся убийца с собаками. Собирающий ржавые металлы?! (Каюсь, я забыл поместить его в книгу!)

О-ооо! Вдохните поглубже, и нырнём вместе со мною в это вкусное прошедшее время!

А Вождь? Он был нужен нам. Может ещё придёт. Это я, Колесо…

Я вообще-то старый парень, а в те годы был совсем зелёным.

Все знали, зачем они приехали. Начать партизанскую войну в соседнем Казахстане, куда вели тогда несколько крутых и опасных заплывших грязью местных дорог.

Все знали.

Кирилл Аракчеев — идиот, сын профессора и внук академика, между тем глава Новосибирского отделения партии, так тот напрямую попёрся туда и открытым текстом спрашивал у полупьяных алтайцев последнего жилого посёлка Банное: «Где у вас тут партизанский отряд?»

Алтайцы качали круглыми бошками и что там они думали, неизвестно. Возможно, считали всех этих городских чокнутыми.

Вождь приезжал туда несколько раз. Мне было 16 лет, я его видел и смотрел на него как на нереальное существо, зачем-то спустившееся в наш Барнаул. Помню, что он останавливался один раз в гостинице «Алтай», потом в других гостиницах. Вождь искал проводника по Алтаю, и нашёл такого. Наш, местный, ну как его назвать, хиппарь что ли, Витька Чеботарёв, бездельник, курильщик самосадной травы, но уж Алтай-то он весь обошёл на своих двоих, разбирался в кореньях, в растениях и ягодах, и не было для Витьки на Алтае тайн. Вождь понял ценность Витьки и поставил себе целью оттягать Витьку у Барнаула.

А тот в те месяцы как раз нашёл себе девку, такую, какую всегда искал. Вождь понимал проблему, пригласил в гостиницу «Алтай» и Витьку, и девку, поил их чаем и коньяком, клялся и божился, что вернёт Витьку в Барнаул целым и невредимым. И вернул. Только Витьку убили через несколько недель после возвращения.

*

Я был мелкий тогда, мне было шестнадцать, и вспоминаю события тех лет на уровне моего тогдашнего сознания. Мы с ребятами дежурили в коридоре у двери, и конечно подслушивали.

*

«Алтай», тонкие двери, советский коридор, пахнет гречневой кашей, её варили кипятильниками населявшие гостиницу народы и народности, из-за дверей доносились и запахи того, с чем эта гречка поедалась. И мы, несколько активистов партии, что называется греем уши у двери. Ведь интересно же, что там вещает вождь.

Как он выглядел в ту пору, Вождь? Среднего роста мужчина, в очках, с энергичным костистым лицом, подтянутый и крепкий.

Сейчас я бы увидел в его чертах лица остатки выдавленной им из себя некоей мечтательности и мистичности, тогда я видел только жёсткого и умного командира.

Нет, с годами я не стал его меньше уважать, но только теперь я понимаю, какая часть Вождя была мне нужна, а какая мне совсем не потребна.

* * *

Всё началось с письма одной девочки из Бийска. Так во всяком случае объяснял появление Алтая в жизни Вождя сам Вождь. Он получал сотни писем со всех углов России, и вот однажды письмо из Бийска. Он, видимо, вначале не обратил внимания на письмо шестнадцатилетней девочки-подростка.

Сейчас, я позабыл, я опишу команду, которая путешествовала с ним, с Вождём. Там был один рыжий, кровь с молоком, мужик, которого все звали «Майор», он на самом деле был бывший майор-пограничник, заместитель не так давно до происходивших событий, начальника советской погранзаставы. Забегая вперёд, сообщу, что майора убили в ночь с 30 на 31 марта 2001 года. Ещё в команде был белокурый крепкий высокий студент в кожанке-косухе, широкоротый и вечно улыбающийся, он приехал с Вождём только один раз, и тем спас себе жизнь. Звали его Николай. Где он сейчас — Бог весть, где-то есть, но не высовывается, а, может, умер давно.

Четвёртым, считая после самого Вождя, был «Иваныч», странный человек, прибившийся в те годы к партии скорее из любопытства, он жив и доселе, я встречался с ним в Донбассе до моего ранения. Иваныч не может быть заподозрен ни в каком противодействии Вождю, за годы он никого не сдал во всяком случае. Такие персонажи ищут в партиях приключений, и когда не видят приключений, уходят в другие организации, где рассчитывают эти приключения получить. Причём я заметил, что получая свои искомые приключения, такой «Иваныч» вдруг внезапно сворачивает, не участвует в приключениях в полную силу, сворачивает куда-то и исчезает, благодаря чему спасается.

Прибыла впервые команда Вождя в Барнаул в 1999-ом. Снег, кажется, тогда начал таять. Первую ночь они провели на полу в квартире-однушке у нашего гауляйтера (тогда в нашей среде мы охотно употребляли германскую терминологию, председатель исполкома регионального отделения назывался у нас гауляйтер), у Женьки, о нём расскажу на следующих страницах. А уже вторую и далее провели в квартире у Юры-наркомана. Юра-наркоман прибился к партии может только из чувства протеста. Семья у Юры была вполне себе преуспевающая. Отец — строительный начальник, мать — преподаватель Алтайского университета.

Нужно сказать, что к весне 1999-го в Барнауле образовалась нехилая, хотя и шумная, и плохо организованная партийная ячейка, человек 15–20 постоянных партийцев и ещё столько же сочувствующих. Так чтобы мы чем-то особенным занимались в нашем красивом южном городе на Оби, я не помню. Но нас было немало. Вот и Юра-наркоман прибился.

Самый умный у нас был журналист Женя. Очки, рыжая голова, белые ресницы как у моли. Дома у него были тонны книг. В те годы у Жени была одна слабость — он легко напивался и тогда выглядел смешным и беспомощным близоруким мальчиком, каким он, по сути, и был, если отбросить книги и знакомства с местным журналистским миром.

Я помню, Вождь пришёл на наше собрание в первый раз. Оно состоялось в школе, в школьном помещении. Я был среди тех, кто стеснялся входить, мы закупорили собой дверной проём.

Потом, идя с собрания по нашим косогорам, Вождь, окружённый нами, ругал нас последними словами за наивность и бездеятельность, призывая быть похожими на героев прошлого. Ещё он распекал одного москвича (этот приехал отдельно от них) за высокомерие. Грязь, камни, скользкие косогоры города, Вождь (ему тогда было лет 45-ть), и мы, мальчишки, зачарованно слушавшие ругань, которую ни от кого другого ни в жисть бы не стерпели. Это был его первый приезд, одет он был в настоящий флотский бушлат немецкого моряка Ганса Дитриха Ратмана. Почему я знаю? А я рассмотрел бушлат в прихожей у Юры-наркомана, на спине, на подкладке была подшита тряпочка с именем «Ганс Дитрих Ратман».

«Ух-ты!» отреагировали ребята, когда я им рассказал о немецком бушлате. Нам хотелось необыкновенного, а Вождь был необыкновенный.

*

Из Барнаула лысый тренер, друг отца Юры-наркомана привёз их в республику Алтай в село Амурское и поселил у учительницы полуалтайки, лицо у неё было азиатское, у Марьи Степановны. И только потом сын Марьи Степановны, прокуренный и пропитой Лёха договорился, что они поживут в избушке лесника в горах. Тогда они и открыли для себя допотопный наш Алтай. Дремучая тогда была у нас там земля. Горные ручьи, редкоцветы, корни, таёжные заросли.

Огромадные куски территории были огорожены под маральники. Каждый маральник возглавлял непьющий или зашившийся авантюрист. И под началом у него была бригада, обычно человек 12–15 — как раз умещавшихся в УАЗик-буханку — головорезов.

Я помогал Вождю и его ребятам переезжать из Амурского на подводе хитрого Лёхи. Рожа у Лёхи разбойничья, скорее, впрочем, хитрая.

Ну какие у алтайцев хитрости?

Растрясти приезжего на водку. Чтоб потом быстро напиться и с приезжим поругаться.

*

Лёха провёл Вождя и его команду через церемонию ублажения Хозяина Тайги. Он остановил подводу в тени больших валунов (вокруг шумели сосны и лиственницы) и они быстро выпили две бутылки водки, и оставшуюся часть водки (кто сколько хотел) каждый плеснул в серую глыбу валуна или рядом с разведённым для этой же цели костром.

Полу-русский или четверть-русский, Лёха всё же оказался не настолько податлив огненной воде, как алтайцы. Поэтому, совершив церемонию, все мы уселись опять на подводу и Лёхина кобыла Машка потащила нас по грязи, снегу и льду глубже в горы.

Лёха с Машкой вообще-то одна команда, как брат и сестра.

*

Марья Степановна — учительница, мать Лёхи, ещё и мать спортсменки, живущей в Барнауле. У дочери есть тоже маленькая дочка. Дарами сельского хозяйства Марья Степановна дочь-то снабжает, а вот денег на Алтае у нас нет. Ну в ту пору не было, вряд ли и в эту что-то изменилось.

Два года откармливала Марья Степановна красивую черноглазую тёлку, чтобы добыть денег дочери на сапоги. Забила, но выручила у перекупщиков всего 10 тысяч рублей.

Солнце, как всегда, у нас уже нещадно палило. На косогорах уже цвели экзотические первоцветы, похожие на тропические орхидеи. Но всё это весеннее удовольствие соседствовало с мрачными глубокими сугробами, спрятавшимися в низинах, и зачастую с ледяной коркой.

Шумели потоки, сплошной щетиной из гор лезла трава. Вождь в его очках с диоптриями непостижимо быстро и легко загорал сразу бронзовым загаром, в то время как его спутники, Майор и Студент, так и оставались белыми молочными поросятами.

У меня у самого, скорее, молочная кожа блондина.

*

Ой… Это я, Колесо, вырвался далеко вперёд. Всё потому, что писать не умею! Ну-ка вернусь назад. О Барнауле-то забыл подробнее.

Барнаул

Барнаул — красивый город вишнёвого, красного и розового цвета зданий. Стоит он у речки Обь, широкой и вольно текущей как бы как, собственно, без берегов, то в зелени, то в песках.

Населения более или менее такое же количество, как и в большинстве областных центров России: чуть свыше, чем обычное количество,— свыше шестисот тысяч.

Вообще-то Барнаул — это уже юг. Расстояние до Москвы 3 тысячи 400 километров. Это крутая Азия на самом деле.

В Барнаул можно попасть одним путём, но двояко. Выйти из поезда Транссиба в Новосибирске и далее либо перейти на Туркестано-Сибирскую магистраль, и по ней достичь Барнаула круто на юге через 220 километров, либо там же в Новосибирске добраться до автовокзала, сесть на автобус (обычно там толпы хотят уехать в Барнаул), либо ехать в такси, если повезёт, разделив стоимость дороги с попутчиками.

В первый приезд мы ждали его на вокзале. Но он умудрился как-то просочиться мимо нас незамеченным. Хотя как можно было не заметить студента Колю, яркогубого, широкоротого, голубоглазого, высокого и плечистого, с вечно ехидной улыбочкой в широком рту, тьфу,— широкого рта.

Они сели в трамвай и в сумерках поехали на квартиру к нашему шефу регионалки, к Женьке. Предполагаю, что вид нашего города из трамвая им не понравился. Трамвай шёл через почерневший от времени и непогоды квартал частного сектора, а тут ещё пошёл дождь. Вождь, проживший часть жизни в западных городах, очень, возможно, прихуел от этого квартала, но как впоследствии выяснилось, вождь был гибкий, да и вряд ли имел когда-либо настроения.

Только где-то через час, так и не дождавшись вождя на вокзале, мы догадались позвонить Женьке. Так и так, не дождались москвичей, может, приедут завтра.

«Да он уже у меня»,— спокойно ответил Женька,— «Стол вот накрыли. На кухне сидим».

Женька нас не звал. Мы впятером приехали. За неприглядным частным сектором стояло гнездо белокирпичных многоэтажных домов. Ну как многоэтажных, в основном о пяти этажах. Несмотря на сравнительно недавнюю дату постройки, многоэтажки были уже б/у, ухайдоканные. Выщерблены лестницы, не работали лифты, разрисованы все стены согласно подростковым фантазиям. Там и девушки с голубыми волосами, и ненормативная лексика. И много раз член, член, член.

Вторым самым популярным изображением после мужского полового, было оружие — что же ещё грезится барнаульскому школьнику: пистолеты, автоматы, на худой конец ножи. Стрелковое оружие только, ну несколько танков, разве что, на квартал.

Такие как Женька существуют в единственном числе (ну может в двух экземплярах) в российских провинциальных городах. Всезнайка и книгочей, в очках с толстыми стёклами, увалень, коротышка, такой притягивает к себе пацанов уникальным своим всезнайством. Откуда, какими путями он доставал самые актуальные московские книги и газеты, где он впервые увидел, и потом заказал себе газету Вождя, знаменитую уже в России тогда «Бомбу»?

Квартирка у Женьки малогабаритная, переделанная, скорее всего, из однушки в две, грубо крашеные полы, но тепло, и кухня мокрая и тёплая. На два этажа ниже жила женькина сестра с мужем, и когда в женькину квартиру набивалось больше пацанов, чем хватало места на полу, Женька уходил спать к сестре.

Сестра была старшая. В партии не состояла, однако сочувствующая, и режим ругала не меньше нашего. Женщины обычно ругают режим более изощрённо и проникновенно. Квартиры и Женьке, и сестре купили, должно быть, работящие и заботливые родители. Сами эти два экземпляра, конечно же, не могли заработать себе на квартиру даже у нас в Барнауле. Мать и отец Женьки не были, как это принято сейчас говорить, «оппозиционерами». Они заботливо обеспечили своих детей жильём и только. А уж те пусть сами разбираются.

Когда мы прибыли, на кухне сидел себе вождь партии у тарелки с селёдкой и стопки водки. Держался легко, просто, называл собравшихся «парни», ничего о себе не воображал. Одет был в потёртый кожаный пиджак, синие, видавшие виды, джинсы, и как все в носках. А целый флот обуви разместился на полу в прихожей, и какие были Вождя — поди знай. Мне так уж было понятно, что такой фрукт, как Вождь, берцы не носит, больно уж выёбисто бы выглядел. А ясно, что он не хотел выёбисто, хотел как все.

Чё такое политическая партия молодёжи? Ну ясно, это сборище отморозков. Те, кто собираются вместе квасить, политическую партию не образуют.

Среди всех отморозков Вождь был самый неотмороженный. И такой, я же уже назвал, незаёбистый.

А ведь даже, только как друг Егора Летова, он мог бы быть крайне высокомерным.

Теперь о противоборствующей стороне

На главной улице города помещается небольшое окрашенное в красный цвет с белыми бордюрами окон здание. Это местное УФСБ.

Я ещё тогда не предполагал, что мне придётся иметь с ними дело. Ну а как иначе, я вступил в самую радикальную организацию Алтайского края. А в их обязанность как раз и входило наблюдение за и подавление радикальных организаций.

Правда я представлял их непременное вмешательство в мою жизнь в стиле книг и фильмов о революционерах-подпольщиках: я там стою у стены в сапогах и косоворотке, а мордатый тип из Третьего отделения насмешливо из кресла уверяет меня, что я — враг государства, и потому должен быть посажен, растоптан, сослан, повешен.

На деле всё оказалось и проще и подлее. Пару раз мужики, которых я по виду никогда бы не уважал, такие селянские, наши алтайские приходили в мою школу и беседовали, закрывшись с директором и моим классным руководителем, а потом со мной. Грозя исключением из школы, запретом на поступление в ВУЗ, куда я и не собирался.

Выглядело это поначалу и смешно, и жалко. Я взвесил их, этих мужичков в засаленных полиэстеровых куртках, и оценил себя выше.

Поначалу они, я думаю, не придавали мне особого значения. Ну вьётся там рядом с умником журналистом Женькой и какой-то малолетка Андрюшка с кликухой «Колесо», ну да и чёрт, ну да и что? Малолетки вечно липнут к взрослым, им любопытно.

Чем занималось УФСБ, сидя в красном здании? Писали отчёты и меморандумы о политических организациях. В те годы, самые последние XX века, в каждом областном центре России насчитывалось где-то человек 30-ть активных оппозиционеров. Партий было множество, но большая часть их были столь немногочисленны и столь апатичны, что у местного УФСБ было материала для меморандумов с кот наплакал. Сочиняли, я полагаю, немало. Всё это отправлялось в Москву. Между тем, их контору возглавлял, на минуточку, генерал-майор, то есть, по сути, у них была военная структура и имелось спецподразделение «Спецназ ФСБ», с которым мы, впрочем, тогда не сталкивались.

Они под видом залётных пацанов приходили в тот период на наши собрания. Второй раз не появлялись, впрочем, поскольку в городе в этой среде все друг друга знали, новые люди были редкостью. Обычно перетекали из партии в партию. Особенно в среде левых. Тогда, если не ошибаюсь, в Барнауле одних комсомольцев было три организации и они неистово враждовали между собой.

Наше движение, нужно сказать, сложилось, подобрав поколение панков. Неформальное поколение панки никому, собственно, в России кроме нас не пригодившееся, органично объединяло бедную российскую молодёжь. Бедную, провинциальную, полу-преступную, на крайняк визгливую. То, что в движение, встав рядом с Вождём, вошёл панк-идол Егор Летов, обеспечило нам долгий приток молодёжи. Казалось тогда, что бесконечный.

Парни и девушки в первую очередь бунтовали против собственных семей, против ежедневности, где в тесных квартирках бродили стопудовые мамы и полупьяные прокуренные отцы в трусах. Панки противопоставляли душному мирку родительских квартир, всем этим трусам и грязным сарафанам свой визгливый мир эксцесса, зелёных ирокезов и непристойных завываний.

(В этом смысле американский фильм «Прирождённые убийцы» был гротескным преувеличенным манифестом восстания панков против современного русского мира — грязных сарафанов и отцовских мудей в трусах).

Понимаю, что звучу как исследователь, да ещё и дотошный, однако это же правда. Поколение панков установило анти-нормы и анти-мораль, и тем самым совершило целую революцию, может быть, даже более серьёзную, чем революция Петра Первого. Правда, не удалось навязать её всей России. Только молодёжи и ненадолго.

Вряд ли люди из красного здания в Барнауле всё это понимали.

Только где-то зимой не ранее 2000 года им прислали из Москвы, с Фуркасова переулка разнарядку обратить внимание на местное отделение нашей партии, сообщив, что на подведомственной им территории создаётся партизанская база, формируется НВФ — партизанский отряд, который готовится весной уйти в горы и леса на казахской территории.

* * *

Ну вот, тогда в первый приезд после кухонного застолья Вождь ушёл в женькину комнату со студентом Владом и, расстелив на клеёнке стола большую крупномасштабную карту они наклонились над ней.

Мне было ужасно любопытно, я использовал любую возможность выйти в коридор и бросить туда взгляд.

Поняв мою заинтересованность, умный Женька счёл нужным объяснить мне: «Понимаешь, Колесо, Вождь хочет купить себе дом подальше от сёл, деревень и заимок. Достала его городская жизнь».

Я сказал, что понимаю, хотя совершенно было ясно, что не в характере Вождя жить в горах в десятках километров от ближайшего жилья, это он-то, проживший в больших городах всю жизнь?

Студента Влада намеренно пригласил Женька. До того, как поступить в свой экономический ВУЗ, Влад водил несколько лет туристические группы по Горному Алтаю и на Телецкое озеро, и к Чуйскому тракту. Зная, что Влад знает территорию республики Горный Алтай, Вождь пытался соблазнить его себе в проводники. Но широкогрудый Влад в клетчатой рубашке вляпался в свой ВУЗ и имел по этому поводу обязательства перед родителями.

«С дорогой бы душой, Вождь, но не могу» — бубнил он. Понаскакивав на Влада некоторое время, Вождь дал понаскакивать на него Иванычу, студенту Коле и Майору. Но и они не сумели своротить валун Влада с занятой позиции.

Потом нас всех барнаульских выгнали. Приезжие же во главе с Вождём улеглись на полу, заняв все квадратные метры женькиной библиотеки и уснули.

Видимо, тем же вечером они договорились, что переедут к Юре-наркоману. Семья у Юры была открытая и сочувствующая. Они освободили для приезжих из Москвы самую большую комнату.

*

Я и туда припёрся, под каким-то предлогом. Кажется, принёс им упаковку воды.

Открывая мне дверь, Юра посмотрел на меня вечно косым своим взглядом и вопросил: «Колесо, ты-то чего явился?»

«Да вот принёс, может, ребятам понадобится, им минералки…»

В те годы мобильных не существовало, у нас с маханшей вообще не было телефона, посему звонками о приходе не предупреждали. Меня пустили.

*

Вождь на кухне пил кофе и отвечал на вопросы отца Юры, который по такому случаю ещё не убежал на работу. Ну, когда приезжает столичная знаменитость в наше захолустье, за 3,5 тысячи километров, ясно, что хочется его допросить.

Оружия у них я не увидел. Если они его привезли, то, конечно же, не стали бы вытаскивать из рюкзаков и светить перед Юриной семьёй. А может, в то начальное время у них оружия и не было. А мне очень хотелось увидеть оружие. Ну чего вы хотите, я был зелёный пацан, едва шестнадцать стукнуло, оружие мне казалось ультимативным доказательством серьёзности нашей партии.

Я, знаете, что вам скажу? Скажу вот что, что всякие партийные программы, их пункты, обещания лучшей жизни — это для стариков. Пацанам нужна партия, у которой есть оружие, «железо», как правильно сейчас стали говорить.

Оружия у них я не увидел. Но я был уверен, что у них есть оружие.

Автомобиля в тот приезд у них тоже не было. Короче, они приехали неподготовленные. И сидели в городе, а ведь собирались в горы.

Отец Юры нашёл им бывшего спортсмена, в то время он работал тренером, и спортсмен вызвался отвезти их в Горный Алтай на своём зелёном Фольксвагене. Автомобиль еле вмещал их всех, спортсмен за рулём, Вождь на переднем сидении, и трое его сотоварищей, тесно спаявшиеся втроём на заднем.

Спортсмен повёз их за деньги. Конечная точка их путешествия была избушка учительницы в селе Амурское, с виду совсем алтайки: пухлые щёки, узкие глаза, имя отчество — русские, Марья Степановна.

Этот эпизод в алтайской эпопее Вождя я не видел воочию, мне о нём рассказали другие, да и сам Вождь несколько раз проговаривался и устно, и в письменном виде.

О, теперь я, Колесо, воссоединился с первым куском текста, где забежал вперёд!

*

Итак, вот они приехали.

Зелёный Фольксваген остановился у штакетной, белой от дождей и снегов ограды. Куры во дворе, справа хлев, поскольку оттуда доносится мычание и исходит запах мокрости и сена. Так потом и оказалось. В хлеву жила тёлка, её Мария Степановна выкармливала, чтобы купить дочери-спортсменке, живущей в Барнауле, новые сапоги.

Слева дом с парой окон, ну клеть, где обувь снимают и польта вешают, слева — синяя дверь в жилое помещение, кухня, а с неё вид на кровать Марьи Степановны, а там за кроватью открывается перспектива на печь, где кашляет и прозябает больная мать Марьи Степановны. Справа вход в гостиную что ли, там несколько плюшевых деревенских кресел, мягкие игрушки на полках, фотографии дочери и сына-возчика Лёхи.

Пары из кухни сообщают хате мокрость. Но синие двери в гостиную закрыты, охраняя этот семейный мавзолей от проникновения мокрой жизни.

Рядом был расположен местный магазин. Где продавали серый мокроватый хлеб, дешёвую водку и никакого мяса. Отсутствие мяса произвело впечатление на Вождя и его команду, они почему-то ожидали, что Горный Алтай живёт на натуральных своих продуктах и там вдоволь мяса. Оказалось, мясо было представлено лишь консервами в виде разных сроков годности вполне себе недешёвой тушёнки. А за мясом, сказали, им следует ехать в большое село в Усть-Коксу, там проходят базары и возможно купить свинину.

Как они не старались, им приходилось объедать Марию Степановну. Яичницу на сале и картошку порой готовил розоволицый майор.

Каждый божий день вчетвером они углублялись в горы, изучая, вероятно, местность. В конце концов как-то Марии Степановне глава посёлка объявил, что, говорят, у неё поселились шпионы, и что она об этом думает, ведь всё осматривают, что-то записывают и ходят повсюду.

Самой простой алтайской женщине тёте Маше не показалось странным, что у неё поселились шпионы, и она спросила у самого простецкого и народного из них — у Майора — «Слушай, Алексей, может вы и вправду шпионы?»

«Господь с тобой, тёть Маш, ты что, мы простые русские ребята, только вот из столицы, только этим и отличаемся».

*

Впечатление такое, что именно тогда, ещё весной 1999-го, из УФСБ в Барнауле стали просачиваться в Горный Алтай слухи, что к ним прибыли нехорошие люди и что-то замышляют. Пока это всё вылилось в народную байку за шпионов.

Тогда же Вождь начал отпускать бороду. Борода у него получилась особенная. Седых волос у него не было. Хорошо загорающая кожа и бородка китайского философа сообщили облику Вождя необходимую углублённость. Если до этого выращенная упражнениями мускулатура вопреки очкам делала Вождя городско-бандитским (кончались ведь 90-е, тогда в русских городах большинство мужчин смахивали на бандитов), то обновлённо-бородатый Вождь получил ярко выраженное и мистическое измерение.

* * *

Они попробовали однажды выйти в Казахстан. То был первый раз. Пошли все четверо: Майор, Иваныч, Студент и Вождь. Они видели, что вокруг весна. Но когда только вышли рано утром, весна была благоуханная: почки, стаявший на южных склонах снег. Диковинные редкие цветы.

Снег на северных склонах напротив был глубок, хотя и рыхл.

Ручьи гремели, как они в горах только и гремят, создавали радостный шум.

Однако всеми ими одновременно вскоре были услышаны новые звуки: такого мощного гула.

Они не понимали откуда доносится гул, пока не увидели вдалеке мощный поток воды, пересекающий русло ручья, вдоль берега которого они шли. То была река — полноводная, разбухшая, полнокровно несущая свои воды с гор, в ней как спички или зубочистки неслись огромные стволы деревьев. Тихая весна долины, откуда они поднялись к чудовищу — водяной змее, не подготовила их, что выше в горах происходит катаклизм — наводнение.

Теперь они стояли на топком берегу своего ручья, это он привёл их к могучей водяной змее, и сверялись с картой. Увы, им предстояло как-то пересечь этот опасный широкий поток воды, именно на том берегу, огибая поросшую лесом горную вершину, они только и могут выйти в Казахстан.

Нашли всё же достаточно широкое и могучее дерево, упавшее своей кроной на тот берег, куда им было нужно. Дерево, хотя и не секвойя же, умудрилось вырасти таким высоким и сильным, что сломленное на «нашем» берегу, так они рассуждали «на нашем»,— достигло того берега куда им было нужно. Правда, подробностей, как оно там лежит на том берегу, вода ли ещё под ним или уже берег, им не было видно.

Делать было нечего. Пришлось идти. Первым самый молодой — студент Коля. Боком, вначале неуверенно, затем всё более твёрдо. Вождя правильно поставили между Майором и Иванычем. Вдруг что — ребята его поймают.

Впрочем, честно говоря, «вдруг что» означало падение в этот несущийся гудящий поток ледяной воды. «Вдруг что» означало верную гибель. Первое летящее в потоке дерево ударит по голове, и понесут уже полутруп серые воды туда куда-то по направлению к отрезанному от жизни селению Красноярка. Во время наводнений село несколько недель оставалось без связи с большой землёй. Да и жителей в Красноярке, как говорили местные, оставалось двое — старик со старухой, как в сказке.

Они прошли на тот берег. Никто не упал в ледяную воду, никого не понесло мешком к Красноярке.

С дерева до того берега обнаружилось были ещё несколько метров ледяной воды, и пришлось всем прыгать, но нигде вода не оказалась выше пояса.

Пришлось сушиться. Именно потому они и не зашли в тот раз в Казахстан.

Там, на том берегу солнца не было. И лежал снег. Они только остановились вылить воду из ботинок, да посмотреть на преодолённую водную преграду.

«Пиздец!— только и сказал студент Николай.— Труп лошади, видите, труп лошади!»

«Видимо, хозяин привязал, чтоб паслась на склоне, но вода поднялась и унесло беднягу» (Вождь)

«Пошли, поднимемся повыше, разведём костёр и обсушимся» (Майор)

«Верное предложение. Пошли!» (Вождь)

След в след, они цепочкою стали подниматься по склону. Тяжело, противно, тяжело.

Вождь, вероятно, старался идти хотя бы вторым, но в результате пришёл последним. Майор вырыл углубление. Срубил две ёлки. Вождю ёлок стало жалко. «Зачем две загубил, варвар?» (Вождь)

«А на чём спать будем? Ёлки молодые. Стволы и сучья в костёр, на ветви уляжемся».

Так они и сделали. Вопреки предложению Вождя, который предлагал ограничиться настилом, прислонив его к склону горы. Обувь расставили по периметру костра. Быстро стемнело.

Утром Майор вскипятил всем кофе. Подошва одного из берцев Студента подгорела-таки основательно.

Но кофе был хорош.

Они пошли, огибая гору, потому что хотя они знали, что Казахстан на другой стороне, лазить по вертикали, как мухи, они не могли. А никакого альпинистского снаряжения у них не было. Даже верёвок не было.

«Смиримся, пацаны — вернёмся» — успокоил их Вождь.

На самом деле он уже решил, что завтра Майор с Иванычем пойдут в Казахстан этим же маршрутом. Ведь быть Вождём означает и быть бесчеловечным, так мне кажется. Это я, Колесо…

Так что каких-то знаний они набрались. Ну во-первых, поняли, что Алтай — земля гуронов, что алтайцы, они же горные калмыки, это современные гуроны. Поняли, что нужен автомобиль и нужен проводник. Без них никак.

*

В один прекрасный день Лёха переселил их в только что построенный в предгорье домик пастухов. Из строевого тёса. Наш парень, который туда к ним приезжал, рассказывал, что там с гор тёк ручей. До 12 дня он был замёрзший, и только после полудня оттаивал и звенел, как подобает ручьям.

В домике из строевого тёса не было ещё окон, оконные проёмы были зашиты досками. Там они топили «буржуйку», задыхались от дыма, готовили в котелках гречку с тушёнкой и не прерывали свои походы на местности.

Пастухи, сами немного изгои по роду профессии, отнеслись к ним лучше, чем население Амурского посёлка, во всяком случае, их не обвиняли в том, что они — шпионы. А они сошлись с пастухами, и зачастую немного выпивали, Вождь не позволял много. Трезвый и сдержанный, Вождь разумно управлял Вселенной вокруг него и было мало понятно, какие у него цели. Возможно, знали об этом Майор и Иваныч, но даже вроде студент Коля не знал о целях Вождя.

Сам Вождь потом рассказывал о происшествиях в этой лесной глуши. Вот привожу:

*

«Как-то раз прискакали встревоженные пастухи. Слушайте, московские, вы тут жеребят наших не видели?

«Нет, не видели, а что случилось?»

«Есть в косяке хулиганистый жеребёнок. Нури. Он не раз убегал из косяка в лес. Пару дней назад увёл с собой ещё одиннадцать жеребят. И пропали».

«И что?»

«Как что. В лесу же волки. Волк — умный зверь и шутить не любит. Задерёт жеребёнка».

Ускакали.

Через несколько дней идём мимо их стоянки.

Отдельно, один стоит чёрный жеребёнок, жуёт флегматично сено, а под правой передней ногой у него красная оголённая мышца.

«А чего вы его отдельно держите?»

«Умрёт Нури, волк его укусил, а у волка слюна ядовитая, умрёт всё равно, вот и отселили».

*

Вторая история — это отношения между возчиком Лёхой и его кобылой Машкой.

Лёха — сын учительницы, у которой Вождь и его бригада первое время жили. Отец у него русский, а мать — тётя Маруся — алтайка.

Не имея гена, расщепляющего алкоголь, Лёха был обречён на пьянство. Он потому разумно выбрал себе профессию возчика. Кобылу, может быть, подшучивая над матерью, может быть, мстя ей за какие-то детские унижения, Лёха назвал как мать — Машкой.

По правде говоря, они жили и работали не как человек — существо полу-божественное, и животное, кобыла, но как два партнёра.

Сам Лёха рассказал москвичам такую историю. Привожу её в первом лице, так её рассказал Лёха — мужик по-русски высокий и свирепый, и по-алтайски хитрый, и сам часть природы.

«Как-то я напился больше обычного. Мужика одного перевозили к нам сюда в Амур из соседней деревни. Ехать тут недалеко, но у него даже тёс был и кольца бетонные для колодца, мы завозились до самого вечера. А потом напились.

Домой-то она меня бездыханного довезла, так не раз бывало, Машка дорогу знает.

Проснулся, выхожу я, а она стоит вся запряжённая, злая-презлая.

«Ятит твою мать!— думаю,— я ж её не распряг, не напоил, не покормил…»

Подхожу: «Прости,— говорю,— Машуня, прости, забыл тебя распрячь».

А она меня задом к забору подвинула и так легонько копытом задней правой ноги в живот. Не больно, но чтоб злость свою выместить.

Тут я озлился: «Ты что,— кричу,— животное поганое! Ещё и копытами драться лезешь!» И прошёл к челюсти к её и в морду её кулаком. Она меня копытом, теперь уже передним — бряк!

С полчаса, наверное, дрались. Потом помирились. Я её распряг, напоил, овса принёс.

Она жутко сильная, если б хотела, меня бы изувечила, но била как своего, в четверть силы».

Усть-Кокса

За какую, уж никто не помнит сумму, деньги, приехал «таксист», наверху, на крыше ВАЗа у него трогательно была привязана проволокой картонка с надписью ТАКСИ — красной краской, и повёз их в село Усть-Коксу.

Узнав, сколько им придётся заплатить, учительница ахнула, для неё это были неимоверные деньги.

Они погрузили рюкзаки в багажник, попрощались с учительницей, сели и поехали.

Вождь повеселел. Вынужденное пребывание в Амурской никуда особенно их не подвинуло. Теперь они ехали в районный центр, в село с населением свыше 7 тысяч человек. Местность была предгорная, по правую руку всё время длились какие-то воды, более или менее бурные. Кончались одни, начинались другие.

Наконец, с круто вознесённого вверх перевала они увидели серого дерева домики. Так выглядят вымоченные дождями и снегами все русские некрашеные деревни из дерева. Никаких двухэтажных даже зданий, да и вообще кирпичных зданий долго не обнаруживалось. Здания администрации были расположены как раз при выезде из деревни, противоположном тому, откуда они въехали. Этот выезд вёл в Уймонскую долину, а они прибыли со стороны Амурского.

С таксистом они договорились, что он завезёт их на туристическую базу. Прошуршав по подвесному, на цепях, мосту, сквозь рощу берёз они въехали в базу.

Кроме их такси там находился только один автомобиль. «Столовая» — гласила вывеска деревянного корпуса, куда они подъехали. По виду он выглядел необитаемым.

*

Но таксист смело взошёл по ступеням. Ну и они за ним. «Таксист» это пышно сказано. Обыкновенный мужик лет сорока с лишним. Местный. Усть-Коксинский. Ехавший по своей надобности из села Амурское, куда довёз своего родственника.

В столовой всё же обнаружились люди. Вначале две санитарно-пищеблоковские женщины в белых много раз стиранных халатах. Затем появился небольшого роста с хитрыми глазами мужичок — владелец турбазы, фамилия на «…ко» заканчивается.

Так появился в жизни Вождя владелец турбазы.

*

Он сыграл во всей истории определённую роль. Можно сказать, что владелец турбазы принадлежал к богатеям этой части Алтая, хотя и не владелец маральника, но владелец на первый взгляд неприбыльной турбазы.

Позже, когда стало с чьим домом сравнить, обнаружилось, что дом владельца турбазы не хуже, а может, и побогаче дома Кетраря. Полированное дерево, столы, лавки. Резные петухи на кровле. Короче, такая а-ля-рюсовщина…

Они спросили комнату подешевле. «Что, на четверых?» — ахнул было владелец турбазы, но осёкся, остановленный холодным замечанием Майора (бежевый свитер, blue-jeans’ы, сапоги солдатские) — «На сколько есть денег, так и будем жить».

Владелец «…ко» повёл их, показал домик с отдельным входом, вторую половину, оказалось, занимала женщина с девочкой, но их не было видно, и вход у них был свой, с другой стороны.

Хозяйственный Иваныч дал женщинам в белых халатах две банки тушёнки, приказал сварить картохи и приготовить здесь в столовой ужин.

*

В этой столовой, вероятно, кутили, что называется, не раз маральные бригады, продав корейцам полные кровью маральи рога, а тут такое убожество — картоха с тушёнкой. Но женщины, в которых, напившись, может, и стреляли маральи чабаны, смолчали.

Пришли владельцы другого автомобиля — четыре мрачного вида крепыша, и им стали подавать крепко пахнущие мясные блюда. От печи, которую раскочегарили докрасна, несло приятным дымком.

Быстро уничтожив свою тушёнку с картохой, они ушли в отведённый им домик. Там уже стояли четыре кровати, лежало бельё, серое от стирок, но чистое.

Они застелились, потом к Вождю пришёл владелец турбазы, чтобы выведать, чем они дышат, зачем прибыли, чего ищут. Прикидываться Вождь всегда умел. «…ко» и представить себе не мог, что перед ним ядро партизанского отряда. Да и немыслимо было представить. Вождь сказал, что он интеллектуал, философ и учёный, что устал от городской жизни и ищет, где бы найти себе тихий недорогой приют под старость лет.

Вождь сказал, что много читал об Алтае, об Уймонской долине, что здесь эпицентр (Вождь так и сказал — «эпицентр») религиозной и богоискательской жизни России, здесь он и хочет поселиться. Где посоветуете, дорогой «…ко»?

«…ко» сообщил, что сейчас уедет с охотниками (эти мордатые в столовой) в Коксу, они остановились в его доме. Но завтра к вечеру приедет на турбазу, составит списочек для уважаемого…

Уважаемый подсказал, что его зовут Ярослав, и всё будет хорошо.

«Спать, наверное, хотите?»

«Ну да, хотим»,— согласился Вождь, вспомнив, что по-нормальному, на чистом, пусть и сером белье, в кровати они уже не спали дней десять…

На том и расстались, пожав друг другу руки. Пахло берёзовым цветом, роща-то была берёзовая.

*

Наутро они пошли через берёзовую рощу и мост, прогромыхавший цепями, в Усть-Коксу.

Воздух.

Ну воздух, шли под берёзами, все знают, что у них клейкие почки и какая-то махровая вязь, валящаяся на землю от любого ветра. Вот они шли, весёлые, без рюкзаков, свободные, и даже заметили, что тропинка от турбазы через берёзовую рощу до моста на цепи когда-то была асфальтирована. Должно быть, в те ещё времена, когда «…ко» строил свою турбазу и мечтал о туристах со всего света, они наедут к нему, а как же иначе…

Они походили по Коксе. Расположенное вдоль оврагов, приземистое, допотопное оказалось село. Ещё покрикивали, прочищая горло, поздние петухи. Поздние хозяйки затопили печи и сельский дым подымался в небо. Вождь, вероятно, шёл и вспоминал сербские дымы. Вождь имел богатейший жизненный опыт. Сельскохозяйственные дымы прекрасны, знал Вождь, потому что в них составным элементом жгут дрова фруктовых деревьев.

В селе вторым по численности населением числились лошади. На тропинках, вдоль оврагов, у домов — везде было разбросано их душистое дерьмо. У магазинов с вывесками (не воображайте обыкновенные сельские «продукты», с просроченным шоколадом.)

*

Ничего живого. Всё консервированное, никакого мяса, о нём они мечтали ещё от Барнаула, всё консервированное, всё просроченное, по большей части импортное.

«Умудрились загадить даже богатую провинцию» — ворчал Вождь.

«У них тут, сказали, где-то рынок в центре есть. Рано только открывается. Уже наверное, и закрылся» (Иваныч). «Может поедим где-нибудь?»

Все переглянулись. Вождь в эту поездку был прижимист. И было понятно отчего. Когда уйдут «на ту сторону», то каждый доллар будет нужен. Может быть, на той стороне этот доллар спасёт жизнь или жизни. Может быть, на него удастся купить патронов.

Неожиданно Вождь откликнулся позитивно на предложение Иваныча, поедим где-нибудь.

Они спустились в заведение, называемое двояко: «Магазин, Бар», туда вела деревянная, как всё в Усть-Коксе, лестница. Что магазин — они сразу увидели. Там вдоль стен стояли разнообразные мешки, светлого такого облика. Некоторые были отверсты и на разнообразном зерне лежали металлические совки. Другую часть помещения занимали три стола с простыми стульями. Разнокалиберные, они явно были сделаны местным столяром. Кухни у них тут не оказалось. Разогрев только. Алкоголя они не заказали.

Им открыли каждому по банке фасоли и ещё они взяли две больших банки консервированных тефтелей. Потому что мяса у них не подавали и не жарили.

«Но у вас же тут режут скотину?» — спросил Вождь.

«Для себя, конечно, режут. В основном свиней. Только это надо с хозяевами договариваться»

«А на рынке, что, мяса не продают?» (Иваныч)

«Разве что излишки. Обычно по своим расходится. Да у нас тут больше рыба идёт, рек-то полно вокруг…»

«Вот,— сказал Вождь парням, усевшись за стол.— Будем консервами тут в Раю питаться, как Гоген на Таити…»

«А что Гоген на Таити?» — спросил студент Николай.

«А он в раю вынужден был питаться консервами, на Таити их завозили на пароходах. На картинах же его изображены местные тёмные свиньи, огромные рыбы и дикие бананы гроздьями. Но за бананами нужно было идти в горы, а Гоген не умел».

Вождь сел и стал есть его порцию тефтелей. Ему как самому в возрасте подали первому.

«Ничего бобы и тефтели нормально»,— сказал Вождь.

По виду Иваныча было понятно, что он бы выпил алкоголя. Но дисциплина. Сам Вождь тоже, может быть, выпил бы. Если бы был один.

*

Выбрались из Бара-Магазина и углубились в рынок. Рынок уже разбирали и упаковывали. Нашли и останки свиньи. Позвоночник и какие-то кости.

«Похоже на останки собаки» — проиронизировал Вождь.

«Ничего не собаки,— обиделся владелец костей,— сами выкармливали. Просто лучшие части уже купили. Ну что, возьмёте?» — «Нет, воздержимся. Мы не местные, готовить не на чем, не обижайся, парень…»

Сквозь негустую толпу проехал, будто бы кого-то разыскивая, милицейский автомобиль.

Они спросили где дорога на Уймонскую долину и некоторое время прошагали в том направлении. Потом вернулись. Пошли поразглядывали здание администрации (по другую сторону от рынка, о трёх этажах). Но в здание не пошли, так как Вождь не запомнил фамилию главы, к которому он мог бы обратиться. Напротив здания администрации, через вполне себе пустынную площадь помещалось здание местного ОВД. На окнах решётки. У входа — милицейский автомобиль.

Была суббота. Потому и рынок. А в администрации таким образом всё равно никого не было, поскольку была суббота.

Они вернулись на турбазу и улеглись спать.

Разбудил их владелец, этот хохол, который на «…ко» оканчивается. Уже успело стемнеть и о чём-то ворковали через стену дочь и мать в сеансе взаимообожания.

«…ко» их, что называется, навёл. Он предложил им сходить в администрацию, посетить Кетраря в Банном и сообщил где сидит Старший егерь, тоже в здании администрации, но вход с боку здания. Таким образом, можно сказать, что «…ко» сыграл роль как бы их крёстного отца, окрестил их Алтаем.

В Красноярске на перроне ж/д вокзала Вождя встретил духовой оркестр. Играли марш «Прощание славянки».

«Это кого встречают?» — осведомился Вождь у двоих бизнесменов, пришедших его встречать.

«Да вас же и встречают. Мы наняли».

Вождь только хмыкнул, и подхватив свою синюю спортивную сумку пошёл по перрону. Бизнесмены и приехавшие с Вождём всё те же четыре махновца: Коля-студент, Майор в сапогах и выгоревшем хаки-пальто, и мало-понятный Иваныч, всё время улыбающийся джокондовской улыбкой,— за ним. Все они были с объёмистыми рюкзаками.

Бизнесмены привезли их в самую по тем временам крутую гостиницу «Красноярск», у моста через Енисей, и там всем, оказалось, досталось по отдельному номеру «люкс».

Никогда доселе не жившие в гостиницах, простые по сути ребята, члены партии с гоготом и визгом бегали из номера в номер, восторженно выкрикивая «У тебя тоже мини-бар?!»

Майор, оказалось, размотал свои портянки и повесил их сушиться в номере-люкс. И бегал теперь по коридору босиком, все бурно веселились. Даже Вождь был вынужден выдавить из себя улыбку, впрочем, искреннюю.

В те годы «Красноярск» ещё оставался гнездом бандюков, и, если пройти вниз в ресторан или на внутреннюю террасу, можно было обнаружить там целые полупьяные собрания этих героев того времени. Розовые физиономии, капли водочного пота на лицах, агрессия и доброжелательство одновременно. Меня там не было, но…

*

Какой у Вождя был в это время план, они никто не знали. Приехавшие с ним Майор, Коля-студент и Иваныч, я выяснял впоследствии, говорили, что не знали. Я полагаю, что, сознавая, что бизнесмены, его пригласившие, имеют доступ к главному действующему лицу Красноярска, а именно к владельцу Красноярского машиностроительного завода Анатолию Валентиновичу Жукову, Вождь собирался добыть у него денег на партизанскую войну или на оружие. Или и на войну, и на оружие.

Многие признаки указывают, что именно так дело и обстояло. Вождь встретился с Анатолием Валентиновичем в его кабинете, обшитым деревом и увешанном фотографиями. После встречи Вождь терпеливо посещал церкви, построенные Анатолием Валентиновичем, детские сады, которые содержал Анатолий Валентинович, Вождь и виду не показывал, что эта сторона жизни Анатолия Валентиновича была ему в высшей степени безразлична.

Судя по тому, что потом вождь говорил об Анатолии Валентиновиче, выходец из рабочего грубого города, Жуков, спортсмен, боксёр, бандит ему нравился. Так что свою партизанскую войну Вождь собирался финансировать с участием вот таких народных личностей.

На все политесы, ухаживания за личностью Анатолия Валентиновича, посещение церквей и детских садов ушло время. Только уже к концу августа Вождь доехал к нам в Барнаул.

Вначале ему пришлось отправиться в Москву, там произошло первое несчастье в этой истории, а именно — с несколькими автоматами Калашникова в поезде, идущем на восток, был арестован актёр Левашов.

Первый арест

Актёр, бледный молодой человек, скорее петербуржского, чем саратовского вида, прибился к партии не так давно. В разведчики такого парня не взяли бы — слишком бросался в глаза, особенно эта бледность. Длинные сухие серые щёки, серый глаз на выкате. Прямо декадент с разбитой душой.

Однако у актёра проявился поистине радикальный темперамент, один из скорее случайных, проходных лозунгов партии: «Пытать и вешать, вешать и пытать!» стал его любимым кредо, он им щеголял где надо, и где не надо, и, в конце концов, достал им руководство саратовского отделения. «Ах ты так, претендент вонючий, так на же тебе самое опасное задание!»

И Левашову вручили сумку с четырьмя автоматами, и он уехал в плацкартном вагоне с этим его лицом не то Даниила Хармса, не то Михаила Булгакова, и страшно переживал — то есть нервничал.

Только спустя где-то полгода, когда стали ясны все детали операции ФСБ против партии стало понятно, что если бы Актёра не арестовали случайно заметившие нестандартного пассажира плацкартного вагона менты, если бы его довели до пункта назначения ехавшие с ним вместе в следующем вагоне оперативники Службы безопасности РФ, то было бы нехорошо уже тогда. Лет пятнадцать получил бы Вождь. А тогда шёл ещё 2000-ый год, Вождь и те, кто был посвящён в дело, ошибочно решили, что арест Актёра — случайность. Менты обратили внимание на его нервное петербуржское лицо. Бац! «Мы Вихрь-антитеррор! Откройте вашу сумку!» А там, под личными вещами — четыре АК. Актёра высадили и препроводили в камеру предварительного заключения. Партия не знала про офицеров в первом же купе следующего вагона. Они вели актёра от самого Саратова, но тут расслабились и поддали в своём купе. И прозевали милицейских мужланов с их «Вихрь-антитеррором».

Вождь нервно ходил вдоль ограды особняка XIX века рядом с Калошиным переулком, где жил Вождь. Нервно ходил вместе со своим замом Сергеем Серебренниковым, и они решали как быть. Походив так часа два, сошлись на том, что арест Актёра — случайность, и что нужно продолжать закупку автоматов в Саратове.

Решение было ошибочное и неумное, прямо скажем. Но у них не было опыта. Пусть недостаток опыта и не есть причина для оправдания неумных решений.

Успокоившись, Вождь рванул к нам в Барнаул.

Среди всех этих неприятностей Вождь твёрдо держался стрелки компаса и шёл к цели. С поезда он сошёл даже несколько самоуверенным, углы воротника чёрного бушлата немецкого матроса Ганса Дитриха Ратмана приподняты, все шесть пуговиц с якорями сияют, неизменная синяя сумка в руке, с ним не было ни Майора, ни Коли-студента, ни Иваныча.

Оказывая нужные мелкие услуги москвичам, я дослужился до того, что Вождь уже называл меня «Андрюха».

Как соратник Андрюха, я позволил себе спросить его: «Вождь, а где Майор, где Коля-студент?»

«Они, Андрюха, на других заданиях. Вот тебе новые бойцы. Твой тёзка Андрей (это который писал в газете и подписывался «Князь Таврический»), Настя, Мишка, Олег…»

Новые парни вокруг Вождя мне не понравились. Больше всех не понравился тёзка — Андрей, тот, который Таврический. От него воняло одеколоном, им он натирал свои ухоженные лоснящиеся волосы. Олег был угрюм, лоб в горизонтальной сети морщин, как у опасной собаки. Мишка был лучше всех, высокий и усики подбриты как у Кларка Гейбла. Что до Насти, то рыжая девочка из Оренбурга с расплющенным носиком. «Олег — водитель, Настя — фельдшер, точнее, мама у неё фельдшер, а Настя многому у мамы научилась.

Для тебя, Андрюха, есть несколько заданий. Нам нужно купить подержанный, но в хорошем состоянии УАЗик, лучше типа «скорая помощь», а ещё нам нужен проводник по Алтаю».

«Витька!— воскликнул стоявший рядом наш руководитель Женька.— Лучше Витьки Алтай никто не знает!»

«У Витьки наконец появилась постоянная девка, из Москвы. Она его не отпустит. Они пожениться собрались» — подал голос Юра-наркоман. Он приехал забрать к себе москвичей. У его семьи была лучшая квартира в городе из партийцев.

«Как будет оформлять свой брак Витька? У него и паспорта нет, давно утерян» — заметил я.

«Андрюха, задание понял? Выполнять!»

Я повернулся и ушёл выполнять. Только спросил, какого цвета?

— Белого.— ответил Вождь

*

На Алтае август — лучшее время года. Животные нажрались перед зимой. Идёшь вдоль реки, а из высоченной травы вдруг тяжёлый топот и выпрыгивает отожравшийся заяц-колосс. Морда — во! Щёки — во!

Цветы отцвели, хотя травы пахнут вовсю. В Алтайском крае — время сенокоса. Все человечьи силы на сенокос бывают брошены. Что в Горном Алтае тоже сенокос я всегда догадывался. Но там — кто во что горазд. Колхозов давно нет, селения в основном калмыцкие, поэтому они там окашивают свои луга индивидуально.

Калмыцкое селение легко отличить от русского. Во дворе рядом с русским домом обычно стоит круглый летний алтайский. Он напоминает юрту. У юрты есть дыра в потолке, куда должен уходить дым, очаг-жаровня посередине. Изнутри, когда войдёшь виден её скелет, а у основания стен такие невысокие топчанчики, на которых алтайцы (калмыки) спят. Летний дом бывает обит досками и проконопачен даже. Бывает обтянут парусиной, либо толем или кожей. Как он называется не помню, возможно — «ай», так как-то…

Вообще-то алтайцы это те калмыки, которые не стали переселяться к Каспийскому морю, а остались на родном Алтае, когда военная угроза со стороны джунгар вытеснила их с родных мест: А на джунгар (у них было своё царство) давили, насколько я помню, маньчжуры, циньская династия, только что завоевавшая Китай.

У Каспия бежавшим калмыкам не понравилось и они в 80 тысяч кибиток рванули назад. Пока добирались до родного Алтая многих уничтожили казахи, их орды внезапно налетали на калмыков, бежавших домой. В результате калмыки ненавидят казахов и через прошедшие три века…

Уф, эти знания я получил не в школе, ещё чего. Их нам внедрял на партсобраниях наш региональный руководитель Женька. Мы называли его «гауляйтер», как было принято называть региональных руководителей в других регионах, но Женька был для нас учителем и совсем неплохим.

С подысканием УАЗика я справился. Просто купил местную рекламную газетёнку «Из рук в руки». И мы поехали и приобрели. Белый с фарой, с красным крестом на лбу над кабиной. У местного парня. Ездили я, Олег, осмотревший УАЗ везде, куда мог залезть, Мишка и сам серьёзный Вождь с сумкой с наличными деньгами.

А вот с проводником случилось нелегко. Витька, бородатый, лысый местный хиппарь, жилистый и уверенный в себе, явился по первому зову, из любопытства конечно же, большие московские люди к нам за 3,5 тысячи километров обычно не доезжали. Явился то да, но сразу же сказал, что впервые нашёл девку, которая его не раздражает. А она его не отпустит.

У Витьки этих девок было хоть пруд пруди. Его квартира на первом этаже в центре города открывалась как сарай, снаружи дверь удерживал лишь загнутый гвоздь. Но за дверью находился такой себе клуб наших местных барнаульских хиппарей, ну деклассированных, может, я неправильно их называю, в те годы их называли «неформалами».

У него у жаркой печки играли музыканты, курили самосадную траву, спорили о религии, ничего о религии не зная, воцерковлённые. Сам Витька слыл ещё и врачевателем, он снимал порчу, например. За своё врачевательство он брал натурой — продуктами питания.

У Витьки собирался народ старше меня — это я, Колесо,— я у него был всего несколько раз, уже когда Вождь посылал. Да и то мельком. Мне все его гости казались смешными. Народные типы, натуральные философы. У Витьки была своя путаная теория, что-то об энергетике, довольно идиотская на мой взгляд, но нас интересовало его следопытство, знание территории Горного Алтая, переходящего в страну Казахстан.

Вождь после дней, наверное, десяти, измучившись с Витькой, решил взяться за любовь его жизни — за московскую девку Валю. И он приказал притащить Витьку с Валей к нему в гостиницу.

Я на этой беседе не присутствовал, охранял Вождя в коридоре вместе с нашими партийцами, чтобы менты к нему в номер не ввалились. Но я закупил для вечера конфет, бутылку сладкого вина и суфле — всё это по просьбе Вождя.

Дело прошлое, но думаю, Вождь был высокого класса психолог, отлично разбирался в людях и потому почти всегда одерживал победы за души человеческие.

Наш Женька присутствовал также. Как сказал ему Вождь, «побудь для размягчения пары, Жень. Поскольку ты местный и я благодаря тебе буду как бы местным змеем, уговаривателем, но своим…»

Женьку в тот вечер мы отвозили домой восхищённым. «Да как её Вождь размазал, что называется! И про мужчин, которые должны исполнять свой долг, также как женщины рожают детей, это их обязанность, и предлагал ехать с ними… Умён, чёрт возьми, и диалектически неприступен… Завтра едем на рынок покупать инструменты и продукты».

— Ну отпустила она его, или нет?— Спросил я.

— Отпустила, отпустила. Ещё и извинилась за свою упрямость. «Я же вас не знала, думала, москвичи хотят использовать… Его тут все использовали».

На следующий день мы погрузились в наш Красный Крест УАЗика и отправились на рынок. Все. И Вождь, и прибывшие с ним партийцы, Олег за рулём, уже не такой хмурый, менее похожий на собаку, которая вот-вот укусит.

Барнаульский рынок это чёрт знает что! И строительный, и рынок инструментов, и мебели, и продовольственный. Вождь приценивался, указывал нам, и мы брали. Одних топоров штук шесть или восемь, лопаты, свечи, сахар в мешках, рис.

После вчерашнего дождя над рынком стояло круглое рыжее августовское солнце и весело озаряло барнаульские толпы. «Сети здесь вы купить всё равно не сумеете» — сказал нашим Витька, заедем в Бийске, я знаю там на трассе один нужный магазин.

Под конец закупок Вождь купил всем по люля-кебабу в тесте, мы разместились в УАЗике и рванули подобрать Витьку, а меня оставить в Барнауле. Витька ждал нас на перекрёстке дорог с набитым как колбаса узким длинным мешком из-под чего-то. К нему прижималась его московская Валя.

Я соскочил, стал рядом с Валей и крикнул им:

— Удачи!

— К чёрту!— отвечал Вождь.

Ну и укатили, выпустив газ из труб на повороте.

Что случилось дальше

Восстанавливая произошедшее, я вот что обнаружил. Понимая значение его драгоценной персоны, Витька потребовал заехать вначале в селение Боочи, где жили его друзья-алтайцы и, гостившая у них с дочкой, его подруга, русская рослая тётка. В свою очередь, Вождь, хотя и спешил к поставленному им самим себе пределу времени, не раздражился.

Боочи же стоит на Чуйском тракте, точнее, чуть съехать с тракта, это совсем алтайское поселение.

Свернув с тракта, УАЗик покатил по пыльной грунтовой дороге. Их сопровождали с гиком и удовольствием алтайские дети на лошадях без сёдел. Наверняка у них в селении разгружаются грузовые автомобили и такие как наш УАЗики с продуктами, так что непонятно было, чего дети так возбудились. Вождь что ли повлиял на их подкорки? Возможно Вождь. Просвещённая семья алтайцев тоже имела во дворе летний алтайский дом, как я его назвал «ай». И два русских дома. Хозяев звали Артур и Марина.

Я не был с ними в том путешествии, но побывал там позднее, поэтому охотно воссоздаю происходившее.

Витька, Дерсу Узала, как его стал называть Вождь,— на переднем пассажирском сидении, через мотор от водителя, он же указывал дорогу.

И так, в клубах пыли они на грунтовой дороге. Алтайские дети на лошадях без сёдел, подхлёстывая лошадей — верёвками — за ними, с криками вкатили в Боочи.

Витька бывал здесь не раз, поэтому уверенно командовал водителем. Я познакомился с этой просвещённой семьёй алтайцев, как я уже сообщил, позднее, посему свободно сейчас воссоздам для вас произошедшее.

Провели через русские холодные сени в русский дом с горницами. Там был длинный сосновый стол, покрытый лаком. На столе были приготовлены приборы, глубокие тарелки, бульонница. «Марина» принесла чугунок с мясом и зеленью, и разлила гостям наваристый бульон и солидные куски мяса. Всё это именовалось традиционной алтайской едой, но подавалось на русский манер.

«Марина» и «Артур» по-алтайски имели данные при рождении кровные имена, но, пусть и просвещённые, своих родных имён не разглашали. Мотором в семье, я так понял, служила энергичная Марина, она даже издавала в Боочи свою боочинскую стенгазету. Артур, вполне такой в теле, мужественный и мускулистый man лет сорока имел явные способности к хозяйствованию. У него были овцы, кони, земля и пастбища, где нанятые пастухи пасли его животных. Артур был не бедный человек.

Когда они уже сидели за столом,— приезжие: Вождь, Витька, водитель Олег и старший охранник Вождя, высокий и красивый Михаил, вошёл сынишка Артура и Марины, в восемь лет он только что победил в скачках, и за это община подарила ему лошадь. Свою лошадь он гордо привязал к длинному бревну, имевшемуся у входа в дом.

Присутствовавшие отметили, что пацанчик был среди банды, шумливо преследовавшей их УАЗик. Его сестра Айдын, постарше, уже сидела за столом.

Я это всё вообразил, словно я там был. Витька оживлённо передавал барнаульские новости своей долговязой подруге, ради которой они, собственно, и заехали в Боочи.

Естественно, никто не ляпнул там за столом, что приехали на Алтай, чтобы уйти в Казахстан, и там начать партизанскую войну за отделение доставшегося Казахстану куска Алтая. Москвичи представились туристами, которым Виктор-проводник покажет Алтай.

«О, у нас есть что посмотреть!» — вероятно воскликнула Марина и её поддержала долговязая подруга Чеботарёва, по правде говоря, похожая на мужика. И стали перечислять что именно. Уговорились завтра с утра поехать на пастбище Тахтоновых (такова была фамилия просвещённой семьи Артура и Марины), туда, где Центр Мира. «Ламы приезжали и сертифицировали, там у нас установлена ступа. А на открытие ступы сам Далай-лама приезжал» — скороговоркой выпалила Айдын.

Вождя положили в старом русском доме Тахтоновых. Том, который служил им домом изначально, но затем стал тесен.

Положили его в комнату Айдын.

Далее я процитирую самого Вождя (отрывки из его дневника были опубликованы в партийной газете):

«В ночь с 17 на 18 августа в избе Артура и Марины, алтайцев, в селе Боочи, я проснулся при полной луне от звуков гонга. Рыжая луна в окне над горами и долгие звуки гонга. Я вначале подумал, что происходит какое-то алтайское религиозное празднество, и что ходят по дворам и бьют в гонг. Но затем я сменил мнение, и подумал, что это звучит религиозная музыка на кассете в автомобиле (накануне за столом Артур и Марина говорили, что к ночи должны приехать ещё гости). Гонг звучал долго, не давая мне спать. Утром я узнал, что никто, кроме меня гонга не слышал».

Охранник Вождя Михаил спал через узкий коридор на полу. Обе двери — в его комнату, и в комнату Вождя были открыты. Вождь первым делом с утра, присев перед охранником на корточки (тот тотчас сел), расспросил его о звуках гонга. Честный Михаил виновато сообщил, что нет, ничего не слышал, спал.

Уйдя в большой дом, Вождь опросил и Тахтоновых. Никто ничего не слышал. Айдын, двенадцать лет, впрочем, знала от одной подёнщицы, работающей на пастбище, что много лет назад она, подёнщица, была разбужена подобной религиозной музыкой в горах. И как же ей было страшно!

Рано утром, набившись в УАЗик москвичей, они отправились на пастбище Тахтоновых. Марина и Анна Ивановна (так звали приятельницу Виктора из Барнаула) не поехали, остались в доме.

Гости, прибывшие ночью, ещё спали, но Вождь узнал, что в их машине не было кассетного приёмника, ничего звучать не могло. Когда выезжали из Боочи, сыпал мелкий-мелкий неспешный дождь.

Когда приехали на пастбище, скрытое меж холмами предгорий, дождь закончился, но небо было ровно-серое.

Прошли к ступе, воздвигнутой в зелёных-презелёных холмах. Оказалось, вначале приезжали буддистские учёные с приборами, замеряли долго, пока определили, где именно на родовой земле Тахтоновых та точка, от которой равные расстояния до Атлантического, до Тихого, а также до Индийского и Северного ледовитого океанов перекрещиваются. Так совпало, что они перекрещиваются на том же месте, где сожгли одного из предков Артура, девятого, если считать в прошлое, он был буддистом, а сожгли его шаманисты-язычники.

Они рассмотрели ступу — ступенчатый памятник с металлическим шаром и полумесяцем над ним, и два шарфа повязаны — синий и белый. Центр мира.

Стояла просто адская тихая тишина. Только овцы похрустывали и почмокивали, и переступали копытами.

От обшитых строений мытого до черноты дождями дерева подошла подёнщица. «Как здесь тихо, да?» — спросила она Вождя. Вождь поднялся к шару и погладил его.

Может быть, в этот момент он поверил, что видение: луна и гонг — благожелательные вести из другого мира, где всё и решается, что предприятие его, партизанская война, увенчается успехом. Впрочем, зная Вождя, можно быть уверенным, что он бы на него всё равно решился. Собственно, он и приехал, уже решившись.

К вечеру они уехали. Выходя из УАЗика, они встретили Витьку, тот шёл откуда-то с узелком в руках. Оказалось, Дерсу Узала известен в Боочи своими врачевательными способностями. Мне как-то раз привелось слышать, как он снимает порчу — шептал что-то невнятное об энергетике и потоке энергии. Узелок Витька, сняв обувь, отдал Марине Тохтоновой: «Там яйца, ещё что-то…»

Кетрарь / Сухой Лог

Вождь не мог уже менять старую легенду, что мол приехал, устав от адской Москвы (при этом обычно местные понимающе кивали головами, да, мол, как вы там живёте, природы нет, экология убита) купить себе дом и прожить, оставшиеся ему пару-тройку десятилетий достойно. С новой легендой Вождь стал бы выглядеть подозрительно.

Они приехали в Усть-Коксу и лишь заскочили на пустую турбазу, где сидел с женщинами в столовой скорее грустный владелец. Вождь рванул в Администрацию.

Глава Администрации, поднаторелый в локальных войнах чиновник, судя по лицу был и умён, и хитёр, и дальновиден. Он отговорился от Вождя, сославшись на бедность Администрации: «Я семь тысяч душ вынужден окармливать ежедневно, дорогой мой человек, у меня лишних средств никаких, у нас своей недвижимости нет, разве что для магазинов распределяем, но ты же не пойдёшь в магазин жить?»

Старшего егеря опять не было на месте.

Владелец турбазы, который на «…ко» охотно продиктовал Вождю вновь фамилию КЕТРАРЬ, из молдаван он, у нас осел, владелец маральника. Живёт в селе Банное.

— Адрес?— осведомился Вождь.

— Господь с тобой, там спросишь, там все тебе укажут, он же их хозяин, распределитель благ. Остался бы, хоть бы выпили, поговорили, денег не возьму.

— Некогда. Время поджимает.

Они понеслись в Банное.

*

На мосту у въезда в село меж цепями моста сидели с большими удочками рыбаки.

И русские, и алтайцы.

— Где живёт Кетрарь?— спросили они у алтайца с удочкой.

— Самый красивый и высокий дом увидишь,— это Кетрарь. Хозяин Кетрарь.— Скособочил на москвичей лисью мордочку алтаец.— А вы ему кто? За рогами?

— Родственники.— мрачно ответил Михаил.

— А!— Алтаец не стал углубляться в тему. Мост, на котором происходил разговор, висел на цепях…

* * *

— …Здесь непьющий человек запросто может богатым стать!..— разглагольствовал Кетрарь, расхаживая перед Вождём в лаковых штиблетах. Дерево дома было покрыто лаком где надо, и где не надо, полы, стены — сплошная хохлома.

— Я вот, к примеру, я слаб был на выпивку, потом удачно зашился, на следующий год меня зашифровал один умелый мужик. С тех пор бригадиром стал, четыре люксовых авто в гараже, 15 человек бригада, отряд, сам себе хозяин, а рога в сезон бывало до 5 тысяч долларов доходили за килограмм, Южная Корея у нас покупала…

— Так что, поможете?

— Пока можете пожить в Сухом Логу, там мы для пастухов домик построили. Окна, правда, ещё не вставили, полиэтиленом затянуты, но вы же хлопцы молодые…

*

В Сухом Логу были настоящие нары, два яруса, буржуйка, труба её была выведена в угол окна.

Шагах в десяти от домика пастухов лежал красный ствол толстенного кедра. Кто его вскрыл, затем бросил? Эксплуатация твёрдого как железо кедрового леса представлялась трудом тяжёлым. Лог-то он назывался Сухим, но после каждого дождя из густой, как шевелюра негра травы вырастали валунами, огромные грибы- дождевики и они были съедобны!

Осматривая окрестности, охранники Вождя наткнулись на одинокую телегу. Позвали Вождя. Действительно, где-то в полукилометре от их нового жилища на поляне стояла телега. Оглобли подняты, на телеге груз трав и кореньев.

Они долго вглядывались в телегу. Чуть позже нашли двух деревянных идолов, охраняющих вход куда-то, меж идолами была тропинка. И это была тропинка в их будущее. В судьбу, которая оказалась несчастливой. Она привела их в тюрьму. Кого в тюрьму, а кого на тот свет.

Через несколько ночей выяснилось, что в домике пастухов им не комфортно. Пока пылала буржуйка было тепло, но уже через час-полтора дом остывал и сколько они не зарывались в сено на нарах, теплее не становилось. Был август, а что же будет в октябре, не говоря уж о зимних месяцах? Вождь считал, что уйти в Казахстан следовало весной, с появлением первой зелени. Следовало найти и искать реальную зимовку.

Тем временем, из Барнаула явился добравшийся своим ходом Князь Таврический, а из Москвы, посчитав, что там ему опасно оставаться, пробрался в Сухой Лог Сергей Серебренников. Вождь рассказал Серебренникову, что в Боочи ему было видение. Серебренников потом рассказал мне. Там есть интересные детали, которых нет в дневнике Вождя.

Ну положили его спать в том старом первом русском доме, который ближе к дороге, в комнате дочери-подростка Айдын. Кровать была короткая, подростковая, одеяло ватное, душное. Вождь долго ворочался и не мог уснуть.

А потом проснулся. В окне огромной рыжей монетой висела полная луна. И раздавались звуки гонга и труб. Ну таких огромных, которые поддерживают обыкновенно несколько человек.

*

Князь Таврический — наглый и самоуверенный, но коммуникативный, прошёл между столбов, куда осторожные Вождь и его команда, обнаружив подводу, так и не проникли. Таврический прошёл, проник, познакомился. Там, оказалось, жил человек, странный, особый, травник Семён. С ним жила девка-алтайка, имелась пасека, где-то ульев двадцать, сушка для травы и корова. Всего строений семь. Хутор такой в сущности.

К Кетрарю Вождь съездил несколько раз, и всякий раз его не оказывалось дома. Или Кетрарь больше не хотел их видеть. Впоследствии выяснилось, что Кетраря уже предупредили, что москвичи — политические, члены одной партии, и явились в Алтай с непонятными целями. Вождь в тот момент ещё не знал, что за ним уже следят, но понял, что от Кетраря ждать помощи не приходится. Спасибо и за то, что поместил их в недостроенный домик пастухов в Сухом Логу.

В один из августовских дней (шли дожди, Вождь выбрал день, когда с утра дождя не было), они вернулись к исходному пункту, приехали в Усть-Коксу к хохлу, директору турбазы.

Им повезло, директора турбазы не успели ещё проинформировать о политических москвичах и жадный хохол сам от нечего делать повёл их в здание Администрации к Старшему егерю, фамилию его я, пишущий эти строки, так и не узнал. «Легенда» (как у разведчиков) уже зацементировалась в один только вариант: москвич, разочаровавшийся в цивилизации, хочет купить дом, заимку, охотничий домик — подальше от человеческого жилья. Таковой охотничий дом имелся у старшего егеря далеко в горах, если проехать Уймонскую долину, где до сих пор живут развращённые потомки староверов, то там.

У Вождя были зашитые в пояс джинсов американские доллары, он рассчитывал, что долларов хватит, чтобы сразу и купить.

Получилось иначе.

В охотничий домик с Вождём поехали Серёга Серебренников, Михаил-охранник, Олег-водила. А остались в Сухом Логу — Дерсу Узала, Князь Таврический, ещё один москвич, и хохол Димка.

Старший егерь и владелец турбазы на своём ВАЗе, УАЗик москвичей за ними, довольно быстро промчались через Уймонскую долину, а вот в горах местным пришлось поджидать УАЗик. Вдруг несколько раз УАЗик «кипел», то есть закипал мотор. Впоследствии оказалось, что нужно было снять второй дополнительный фильтр и выбросить его к чёртовой матери.

Они проехали через удалённые от жилья выпасы скота, там жили с животными только скотницы, да пастухи, да злые горные собаки. Затем через болото, спешились у справного длинного барака, крепко сшитого из толстых брусьев.

*

Приподнятый над землёй метра на два, барак внутри оказался уставленным железными кроватями с пружинными сетками, а на кроватях лежали скатанные матрацы. Ровно одиннадцать.

«Отделение — ровно треть взвода» — сказал вслух Михаил.

И сразу испугался, как поперхнулся, вспомнив, что им это и нужно.

— А сколько километров до Уймонской долины, до первых хат?— Спросил Вождь.

Старший егерь, довольно молодой ещё человек счёл нужным заметить: «Да не беспокойтесь, зимой тут такие снега лежат, что их и на снегоходе не одолеть, а снегоход в здешних местах — редкость».

— А в другую сторону что?— невинно спросил Вождь, показав рукой в сторону Казахстана.

— Так достали, да?— Егерь сочувственно посмотрел на Вождя.— Там граница. Казахстан.

— Что, застава?

— Никаких застав, денег у страны нет. Граница — вещь дорогая. Нам с «…ко» обратно бы до темноты успеть в Усть-Коксу.

— А вы ничего, если я тут пару суток пробуду, осмотрюсь, всё же место жительства выбираю?..— внезапно спросил Вождь.

— Понимаю. Осмотритесь. Я дорого не возьму. Раньше, пока не женат был, я сюда часто с товарищами приезжал. Сейчас — годами не бываю. Жена, второй ребёнок родился, не до охоты. А охота здесь хорошая. Только как же вы тут без ружья-то? Ружьё обязательно нужно здесь. Тут и медведи живут, и волки, полным-полно. Охотничий билет есть? В случае чего я вам устрою. А сейчас жрать что будете?

— Да у нас есть с собой. На несколько суток хватит.

*

— Молоко можете у скотниц покупать. Им его девать некуда, доят-то ежедневно. Вот с хлебом тут проблемы.

Пожав москвичам руки, хозяин турбазы и старший егерь заторопились к машине. Завелись, и как реактивный истребитель фырча углубились в горы.

Из дневника Вождя. Август, датировки нет:

«Живём на новом месте. Тут совсем безлюдно. Пока не встретили ни одного человека. Вдалеке есть летняя стоянка совхоза, скот сюда не то вывезли, не то пригнали, её мы проезжали на пути сюда. Два мрачные барака.

Но к нам им добираться через болото. В доме кирпичная печь, кровати. Есть ещё подсобные строения. В болоте проваливались по пояс. Вынул ногу и идёшь дальше. Сохнут ноги быстро. Особенно неприятен путь по бурелому, а он практически везде, перебираться через повалившиеся ели противнее всего. Мошка кусает злобно и мышцы вздуваются вдвое, из раны постоянно течёт сукровица и засыхает как парафин на ране. Опухоль спадает через двое суток. Хорошо идти поверху гор, взобравшись туда, при ветре отлично, ни мошки, никаких насекомых. Пару раз шли через кедровые рощи. Здорово, красиво, уютные вдруг уголки, выстланные иглами и мхом, как подушками обиты. Такое впечатление, что здесь никогда не ступала нога человека. Никогда. Вообще атмосфера Фенимора Купера какого-то.

Вчера осознал, что долина, где мы стоим,— райский уголок. На отмели, образованной посреди реки — загорал голым, ребята стирали вещи. Мошки у реки нет, журчанье вод, горы, жара и прохлада от реки. Лёг даже голый на доске через речку и влились в меня спокойствие и мудрость.

За два дня после отъезда «…ко» и Егеря не видели ни единого человека. В долине нашей микроклимат, здесь теплее, чем там, где мы стоим, т.е. теплее, чем в Сухом Логе.

Сегодня рано в 8:15 ушли в горы, ну в Казахстан, на неделю С. и М. Скрылись с рюкзаками в зарослях реки.

Я подумал, что, если б у меня с юности были деньги беситься (ну как у Байрона, приехавшего в Миссалонги, сражаться за независимость Греции), я бы уже давно сгорел на чьей-то гражданской войне. А так живу уже бог знает какую по счёту жизнь.

Река ниже дома образует букву V — раздваивается и журчит двумя потоками по каменному руслу. Там я лежу и стою, голый абсолютно. Я читаю книгу Мао в приблизительно дне пути от китайской границы, а совсем не казахстанской. Книга «Мао» — изумительная, спасибо М. , что подарил мне её месяц назад в Москве. Англоязычное издание 1999 года of Stanford University. Mai is passionating.

По реке идти если — многие часы до нас. Да и до неё нужно добраться, до реки. So paradise found неожиданно, в 57 лет от роду. Загорел я уже изрядно.

Вспоминаю (разведя костёр, чтобы печь лепёшки) другие ситуации моей жизни «на природе». Три месяца, прожитые в Монтерее, точнее в Pacific Grows с Бетси Карлсон. Там у моря, на Fisherman’s пристани стоял старый моряк с обезьянкой на плече, в тельняшке, и в море, я помню, въехал автомобиль-амфибия. У меня только что зажила тогда правая нога после операции (1981 год) и загорел я как зверь. Вставали с Бетси в 07:30. После обеда — Бетси приезжала на обед — я шёл к океану и загорал, купался. Жизнь тогда представлялась безграничной. Сейчас я сижу в горах республики Горный Алтай.

С Н. в горах рядом с городком Сент-Шиньян в 1990-ом летом, жгли у Мишеля Бидо в деревушке Кампрафо можжевельник в камине. Кстати, тут, у алтайцев можжевельник, он же вербена — священное растение, они срывают его только раз в год.

Мало человеку всегда его моментов. Всегда мало.

Все эти воспоминания о солнце и женщинах. Вечно будет въезжать в воду красный конвертбл на пляже Монтерея, вызывая изумление купающихся, вечно будет гореть в камине можжевельник во французских Пиренеях.

Прервусь: вчера-таки часам к 20-ти появился первый за четверо суток человек: подозрительно чистый, в тельняшке под рубахой, русский Саша на белой лошади. Спросил, не видели ли мы скот. Нет, не видели.

Продолжу: То, что связано с солнцем, но без женщин, великолепно, но менее. Синяя казахская степь, которую мы наблюдали из плацкартного вагона. Сурки стоят у своих нор жирными столбиками.

1997 год. Сцена у мечети в Самарканде. Ругается нищий беззубый дервиш в рваном халате.

8:40 Первые лучи солнца падают на дом и на меня. До этого освещены ещё за час западные склоны гор, окружающих нашу долину. Сегодня, если я не ошибаюсь, понедельник. Крыша в инее тотчас реагирует на первые лучи солнца. Капли. Следует стук капель, и в четверть часа, отстучав, крыша высыхает.

Вчера в 15 часов явилась делегация: мент (алтаец или полукровка) с автоматом и пистолетом, доярка в белом платье, свитере, в чёрных трико, рослая, похожая на Мэрил Стрип, только симпатичнее, и кудрявый парубок-скотник в завёрнутых резиновых сапогах и клетчатой рубахе; на двух лошадях.

Оказывается, на их стоянке спиздили два аккумулятора, огромных, неподъёмных. И никаких следов. Ни машины, ни людей. Аккумуляторы служили питанием для электродойки. Теперь девушки доят по пятьдесят коров руками.

Мент позаглядывал к ним в дом, доярка с уважением рассмотрела книгу о Мао на английском.

Мент посоветовал мне купить заимку, и они отбыли. Мент и доярка на одном коне (она села первая, отползла, он дал ей автомат, она шутя прицелилась в мента), парубок на другом.

От мента я узнал, что в этом домике егеря жили конокрады, у них тут висели лисьи шубы, а также он отслеживал бичей как-то и тоже ночевал здесь. Так что незамеченным в регионе всё же не останешься».

Это опять я, Колесо:

Между тем, тучи над ними сгущались.

В дневнике этого нет, но Вождь сам рассказывал партийцам, что милиционер заглянул в дом, увидел одиннадцать кроватей (доярка в это время листала книгу «Мао») и обрадовался.

— Партизаны?— спросил он.

— Да нет, охотники,— равнодушно ответил Вождь.

— А где же остальные охотники?— Спросил кривоногий мент.

— Да охотятся, где же им быть…— равнодушно ответил Вождь. К Олегу, полулежащему у костра, милиционер даже не подошёл…

То, что к ним стали приезжать, то, якобы разыскивая скот, то аккумуляторы украденные, не было случайным. Их уже засекли и проверяли, интересовались, что делают.

Как-то над охотничьим домиком и над отмелью, где Вождь читал своего «Мао» пролетел вертолёт. Вождь и Олег-водила были в тот момент единственными обитателями заимки, пацаны ушли через горы в Казахстан.

Вождь, как он потом объяснял, представил себе несоответствие экспедиции вертолёта (даже затраты только на авиационный керосин) для пролёта над горами, над территорией, населённой волками и медведями больше, чем людьми, и не поверил. Не поверил, что это выслеживают его и его группу. Решив, что не стоит ему преувеличивать своё значение.

Это я, Колесо.

Ещё кусок из дневника Вождя:

«Солнце вышло из-за елового леса в 8:40. До этого оно обычно освещает склоны противоположных гор. Вчера к вечеру нагнало туч, и мы с Олегом уже думали, что погода переменится. Но борьба Добра со Злом закончилась победой Добра. Солнце.

Жизнь крутится за заготовкой дров, выпечкой лепёшек, идёт в ритм с главной пищей дня (около 14 часов) есть ещё небольшие куски мяса и две банки тушёнки, и чаепитиями.

Важны трудовые моменты: починка рюкзака или пришивание пуговицы. В примитивных условиях гор пустота жизни обывателя предстаёт во всей её ужасной очевидности. Я, живший в своё время на Бродвее, сижу в горах, среди своих воспоминаний. Книгу о Мао я дочитываю: ему уже 82 года, осталась последняя глава.

Сейчас около 15 часов. Со вчерашнего вечера погода медленно портится: тучки. Непонятного направления ветер, короче это уже не paradise (вчера пролетел вертолёт, сегодня — самолёт, но это не о погоде).

Насекомые, о, они доставляют неприятности, чешусь я постоянно. Некоторые укусы (мошка?) такие, что рука увеличивается в объёме на 1/3. Проходит вздутие аж на третий день. Комаров нет, но вся остальная свора… Где-то рядом в горах живут Боги, я мучаюсь над разгадкой ночной музыки в Боочи, чтобы это значило: власть над Азией, или похоронная церемония с трубами и гонгами? И медная луна. Но я видел, и слышал, и не спал…

Я довольно поздно разобрался сам с собой, то есть познал самого себя. Окончательно разобрался к 1987 году. Это произошло во Франции. Дружил с Французской компартией, как нестандартный диссидент я их привлекал. Они ещё держали под собой мелкие города, ФКП. Вспомнил столы, ломящиеся от еды на банкетах в красных муниципалитетах, красная икра, красная рыба… Какая революция! Только рыба у них осталась красной…

Затем подлец Дидьё Данненкс (так кажется) начал кампанию против rouge-brune — красно-коричневых. Написал несколько писем Жоржу Марше, но запустили саму кампанию прелестные социалисты, любезный министр Миттерана Пьер Жокс, потом от меня отмежевался (в газете «Фигаро»!) член Политбюро компартии, директор «Revolution» Ги Эрмье. Бляди, якобы они прекратили со мной все отношения, какие на хер отношения, это я прекратил с ними.

Боже, какая большая у меня жизнь! Иногда залезешь в уголок какой-нибудь, а там столько! А за подкладкой если пошарить!

Женщины. В конце концов я понял, что это счастье, что они не цеплялись за меня. Они могли меня угробить своим нытьём, капризами, мне пришлось бы работать на них (хотя всё это представляется нереальным, моя железная воля всегда поворачивала куда мне надо было).

Выплюнул женщин.

Сейчас около 20 часов. Небо затянуло всё, теперь уже без сомнения дождевыми тучами, и сдувает вниз на нас ветром мелкий дождь. Как там ребята? Мы ждём их через пару дней, я и Олег (он не умеет ждать, ремонтирует домкрат, не понимает, пинает машину, ругается, шумит и топает даже ногами. Я целый день молчу, могу и год промолчать. У меня есть отмель, есть вода и солнце (было), могу молчать».

На следующий день:

«Что происходит с молодёжью? Политику для неё закрыли, бизнес закрыли, да и криминал закрыли. Учиться на учителя, врача, инженера (короче, на «бюджетника») смысла нет, ибо будешь влачить судьбу бюджетника. В науке тоже места очень мало, и пойдёт туда ничтожно мало людей. Поколению прямая дорога есть в менты, там государство платит молодёжи. Вторая дорога, куда забривают насильно ребят из сёл (из Алтая тоже) — это армия, и бесцельная война в Чечне.

Теперь переберём все тупики конкретно. В 80-е, в конце, и в начале 90-х можно было стать «челноком», сидеть в палатке, как минимум — пивом торговать, как максимум — основать свою фирму. С 1992 года государство постепенно стянуло свои средневековые клешни на горле мелкого бизнеса, и даже лимитировало челноков. Заниматься бизнесом (с разрешения государства) могут отныне только крупные акулы. А не молодёжь. Это «старые русские» — экс-КПСС, чиновники.

Бандитов скрутили, их функции «крыши» взяла на себя милиция. Восстанавливается старое авторитарное государство, которое поднять экономику не в силах (энтузиазм масс для этого нужен, или рабский труд), но контроль над населением установить умеет. У нас ничего не производящее государство с ненормально усиленными клешнями, государство-паразит. Большинство населения устроилось в правоохранительные органы и в чиновники, другие ушли в пенсионеры, а кто же работает: немногие. Их-то и доят по многу раз в день. Перефразируя Салтыкова-Щедрина: у нас один мужик кормит двух генералов, налоговиков, прокурора, роту милиции и батальон мордоворотов ОМОНа.

Примечательно, что в политику молодёжь не хотели с самого начала. Если брали ребят Баркашова в Православный Собор, но скорее как охранную дружину (и это была не власть, но оппозиция!). Правящая партия власти не хотела видеть молодёжь ни в каком другом качестве, как только в ментах и рядовыми в армии. Самостоятельную роль поколению 70-х и 80-х годов ни один политик на земле России не предписывал. Все политики говорили об «управленцах» и о том, как их использовать, как их посадить в «квартет» (правительство), чтоб Россия заработала. Никто из лидеров РФ, никто из прессы, никто из интеллигенции не понял, и не понимает, что проблема России в том, что как раз «управленцы» устарели, а исполнители ушли на пенсию, что нужно призвать на сцену деятельности (на шкале всей страны, снизу доверху и от Калининграда до Владивостока) новые поколения, людей рождения 1970-х и 1980-х годов. Они станут работать под лозунгом «кто был ничем, тот станет всем», и за комиссарскую шапку, и за генеральские звёзды (Впрочем, мы уничтожим генеральское звание). Заманчивые обещания exiting будущего, которым манила перестройка и переворот августа 1991-го выполнены не были. Только до 1993–94 годов едва просуществовали и юные бандиты, и юные бизнесмены, и юные политики. Осмелевшие, вернулись и захватили теперь и власть, и имущество господа-товарищи, старые русские, советская, по сути, номенклатура…

Забавно. Французские трикотажные чёрные штаны, купленные мне Н. (кажется, в них я был в Республике Сербской) пригодились мне в этот раз ещё, жены нет уже шестой год, давно нет Сербской Республики Краины, а штаны есть. Вещи переживают людей. Я до сих пор вожу «на счастье» синюю спортивную сумку Питера С., верю, что она приносит удачу и его зелёную расчёску, взятую из его дома».

Следующий день:

«Даже самые незначительные эпизодические личности в жизни зачем-то пригождаются. Помню, что благодаря рисунку (в профиль) Толи Ведышева я осознал, что у меня есть характерное обличье и модный профиль. Я открыл себя, благодаря ему, увидел, что я, чёрт возьми, красив по-современному. В остальном же этот сын подполковника был бездарен. Рисунок его, где два дерева разделённые рекой, одно, кажется, дуб, другое — берёзка помню. Дурь банальная, короче. И у него была маленькая, лживая сестричка. Он всегда ходил с ней за руку, так как боялся, что его изобьют».

* * *

С утра небо затянуло ровной пеленой тумана, или облака. «Ни зги», что называется. Ребят нет ещё, ждём сегодня-завтра.

ОЧЕРТАНИЯ БУДУЩЕГО

1. Алкоголики будут сведены в особые места, где будут работать на благо Родины. До выздоровления. Запрета на алкоголь не будет.

2. Женщины будут обязаны родить не менее трёх детей до возраста 30 лет.

3. Употребление наркотиков наказываться не будет. Мягкие наркотики (гашиш или марихуана) не будут продаваться в открытой продаже, но и не будут запрещены. Продажа и распространение химических наркотиков будет строго запрещена и караться большими сроками.

4. Любые формы сексуального сожительства не будут запрещены. Семья не будет поощряться особо. Дети будут воспитываться в детских домах. Имперские дети.

5. Военную службу будут проходить мальчики с 14 лет, девочки с 15 лет, все без исключения. Один год в мирное время, и до победы в военное время.

С возраста 7 лет дети будут обучаться воинской науке, географии, истории и написанию стихов.

6. Будут основаны строгие каменно-металлические храмы Хаосу Вселенных (Бездне Хаоса) и отдельно — Храмы Семени человеческому. Вторые — как символы плодородия и бессмертия человеческого вида.

7. Аборты будут запрещены. Родить ребёнка женщина сможет пойти в «Дом беременности» (Pregnancy House) и там за счёт государства родить. После чего, докормив ребёнка молоком до возраста, когда он уже не нуждается в молоке, женщина уходит, оставив дитя государству.

8. Жилища. Будет насаждаться система общежитий и (или) аренда жилья.

В советское время (и после буржуазной революции августа 1991-го года) даваемая предприятием/учреждением или приобретённая квартира (комната) служили средством привязывания человека к территории, к прописке, средством закабаления его. Подобный порядок должен быть разрушен. Мёрзлые кварталы… (Фраза не закончена, по-видимому, Вождь хотел сказать что «мёрзлые кварталы» будут уничтожены.— Колесо.)…

9. Столица? У нас не будет столицы. Используем чужие. Каждый раз это будет Ставка Верховного главнокомандующего».

* * *

«К 10 часам погода выровнялась. Разогнались облака. И жжёт опять солнце. Воистину райский уголок. Приезжали два чабана на лошадях, + три собаки, спрашивали, не видели ли мы коней?

— Не видели,— говорю,— милиционера видели третьего дня, а коней нет. Шея под бородой у меня хуёво загорела, а весь я как кусок обгорелого дерева.

*

Медленно облетают берёзки и ива (willow) над моей отмелью. Лесное джакузи, яма, где волчком идёт ручей (он же — река) я посещаю пару-тройку раз в день. Окунаюсь. Вода — ломотно-ледяная, как вода жизни.

Дров у нас до хера. Штабеля целые под навесом. Кто их наготовил? Вряд ли старший егерь. Конокрады? Возможно.

Муки пол-мешка, сахару — пол-мешка, крупы есть, мясо вот-вот закончится. Банка тушёнки осталась…»

* * *

«Я давно уже открыл, что сплю с плотно сжатыми зубами и с втянутыми в рот губами. Ничего себе — счастливый человек…»

Ещё на следующий день:

«В горах, где тихо, тишина ещё и абсолютная, слышно, как гудит в напряжении твой собственный организм, далеко не вечный двигатель. Как топка, или монотонно, как конвейер в цеху. Такой общий гул.

Сколько лет ушло у меня на разгадку мистерии женщины?

Много. Жалею?

Ну да, жалею. Можно было справиться быстрее. Можно было избежать повторений и сберечь время для мистерии масс.

Как-то в жаркий солнечный день пошёл с Фёдоровым (юрист был такой у партии) и его тогдашней девушкой Кристиной на Манежную, вернее, на променад, на то легкомысленное новорусское место, в которое превратили некогда грозную парадную Манежную, к коням и фонтанам, наблюдать за малолетками. Я так вспоминаю, это был май 1998 года, как раз моей подруги Лизы со мной уже не было. На Манежной было моё любимое место обзора за визжащими малолетками, визжат они от брызг фонтана. Тогда-то я, слегка пьяненький, и сообщил Фёдорову и Кристине, что нахожусь в поисках юной шлюхи.

Юная шлюшка сменила зрелую девушку даже в популярном искусстве, в кинематографе. Мусульманин не может избавиться от старой жены, но может брать всё более юных по завету Магомеда — четырёх. Христианин, бедняга, этого удовольствия лишён. Впрочем, такой, как я, уже превзошёл закон Магомеда.

Коран составлялся исходя из естественных и здоровых нужд человека. Посему юная шлюха — она же молодая жена, законно и естественно может быть выискиваема взором пятидесятилетнего, и даже шестидесятилетнего мужчины в толпе визжащих русских малолеток под яйцами бронзовых коней.

*

Общие замечания:

Русские девочки рождения конца 70-х, начала 80-х годов быстро учатся, научились, умеют выматывать душу по высшим мировым стандартам любви. Чёрные трусики, чёрные чулки, припухшие сиськи, хорошенькое личико, этот слепок мировой женственности, тоски и каприза. Эти пустые очаровательные глаза. Поэт Блок назвал это выражение «бессмысленный восторг живой любви».

Травник Семён

Вождь не купил тогда у Старшего егеря заимку.

По дороге они заскочили в Усть-Коксе в администрацию, чтобы сообщить Егерю, что не покупают. Но Егеря в администрации не оказалось и они рванули в Банное, а оттуда в Сухой Лог, не заехав ни на турбазу к «…ко», ни к «…ко» домой, хотя им было и по пути.

Вождь не купил у Егеря заимку по простой причине. Егерь проговорился ведь, что зимой тут лежат глубочайшие непроходимые снега. И даже на снегоходе сюда не добраться. Сообщил случайно, вырвалось, но слово — не воробей, не поймаешь.

Дело в том, что Вождь ожидал прибытия основного контингента отряда как раз в ту зиму, у него были договорённости с рядом людей с Украины, из Москвы и нескольких регионов, и купи он у Егеря заимку, туда они не смогли бы добраться. Сгинули бы в снегах, обмороженные. А сдвинуть прибытие их на лето было невозможно. Им следовало начать весной.

Посему Вождь решил отказаться от охотничьего дома Егеря, но не получилось поймать его в администрации и объявить ему лично.

По дороге в Банное пьяный алтаец в Усть-Коксе, слывший в этих местах автомехаником, покопавшись в моторе их «скорой помощи», вывинтил оттуда деталь, и выбросил её в овраг.

— Ты что делаешь?!— Рванулся к нему с кулаками Олег.

— Благодарить меня будешь. У меня такой же историй была. Там лишний фильтр стоит, это от него мотор закипать. Я свой на крыша забросил. До сих пор там лежит. Семь лет прошли. Водки у вас нет?

*

Водки у них не было.

Пусть и пьяный, и пусть алтаец, народный умелец оказался прав. Автомобиль у них больше не кипел.

*

На обратном пути они останавливались на автобусных остановках, Вождь так велел. На остановках местные безнадёжно ждали автобусов. Олег открывал двери, а Вождь зазывал народ: «Садитесь, мы сегодня добрые. Забесплатно везём!»

Выходя, народные массы всё равно совали свои бумажные десятки, решив, что москвичи пошутили. От денег они отказывались, но еду брали. Пока они доехали до Банного, их уже ждали на остановках толпы. Их слава бежала быстрее их «скорой», впереди. Видимо, уже весь Горный Алтай знал, что появились такие чудаки: забесплатно народ подвозят. Если бы Вождь тогда захотел баллотироваться в местные органы администрации, его бы избрали громадным большинством.

*

«Всё! Мы договорились!» — этим возгласом встретил в Сухом Логу Вождя Князь Таврический.— «На следующей неделе Семён уезжает в Барнаул, а мы останемся на зиму его пасеку сторожить, а то местные там всё попиздят!»

Вождь, так рассказывают очевидцы, не придал словам Таврического особого значения и призвал его успокоиться. «Пойди поодеколонься!» — шутливо повернул он Таврического в сторону их пристанища и толкнул его ладонью в спину.

Вот что писал Вождь в те дни в своём дневнике:

«Посмотрел в зеркало нашей «скорой». У меня борода китайского философа. С автомобилем жизнь получается куда манёвреннее. Плюс угадали, мы не бросаемся в глаза, дороги полны белых УАЗиков.

Спим по-прежнему на нарах, подостлав соломы. Кетрарь своего обещания дать одеяла не сдержал, ребята ходили к нему в Банное, его всякий раз нет дома».

*

«В горах много ягод, чёрная и красная смородины соседствуют с кустами малины. Вверх по таёжным склонам у реки мы ели от пуза бруснику. Ели костянику. Во множестве собираем дикий лук «слезун», шиповник и прочее. Хлеб дорогой, посему прикупили в Усть-Коксе ещё мешок муки в 50 кг. И продолжаем делать лепёшки.

Несколько дней назад приезжал усатый тип лет пятидесяти, якобы грибы искать. Двое ребят были на месте. В дом зайти отказался, вида начальственного, а так как начальник в этом районе один — Кетрарь, и мы его знаем, а все другие, появляющиеся здесь лишь охотники и чабаны-алтайцы, то скорее всего, «грибник» — офицер спецслужб.

(Это Колесо: наконец до Вождя дошло, что за ним и его группой стали следить!)

Если б был милиционер — приехал бы в милицейской форме. Я ничего противозаконного не совершаю, я отдыхаю в республике Горный Алтай, оппозиционер я или нет, это дела не меняет. Как всякий гражданин, я имею право поехать отдыхать в Горно-Алтайскую Республику».

(Наивный Вождь! Уже ведь был арестован с автоматами в поезде Левашов. Вождь наивный, как голубь. Но сила Вождя в другом. Это Колесо).

«Ездили в Верхний Уймон вчера. Опять подвозили народ. Варёная картошка, копчёные ноги каких-то птиц, сало. Мятых «десяток» уже не суют. Бормочут: «Дай вам Бог здоровья, ребятки!» Со мной не согласился встретиться священник. Его просил об этом служитель церкви, к которому мы и ездили. Хотели законтачить, как говорит Колесо, с местными попами. Служитель — дружелюбный русский парень в серых брюках, серой рубахе и в очках. Мы его отловили тем, что подвезли за бесплатно. «По-христиански, по-христиански»,— всё твердил он. Вот и пригласил представить своему священнику. А тот не согласился меня видеть. Надо же. Непонятно почему, по строптивости что ли?

Храм не достроен, стропила не сняты, двери даже нет.

Я сказал, обращаясь к Чеботарёву — проводнику, но так, чтоб все слышали: «Ну что же, пойдём молиться в горы, к животным, грешникам и мытарям…»

Сегодня с утра на белках на вершинах выпал снег. Наших ребят нет уже шестеро суток. Я начинаю дёргаться. Еды у них было немного.

Наш Чеботарёв ушёл собирать мумиё на скалах. У него борода как у меня, небольшая такая же. Он бреет голову, ему 45 лет. Ходит он легко, 7 километров в час, знает все грибы, ягоды, корни и съедобные растения. Забрасывает сети (купили в Бийске по дороге из Барнаула). Какое-то количество хариусов застревает за ночь в сети, мы едим их сырыми с диким луком.

Погода переменная. Вчера (от священника гордо удалившись) ездили по району и было солнце, но к вечеру пошёл дождь. Буквально прорывались к соседу Семёну-травнику.

*

Наконец я познакомился. У него там целое имение. Две бани, пчёлы, две жилых избы, ледник для мяса под одной, сушилка для растений, столярный сарай с инструментами…

Семён небольшого росточка, круглолицый мужичок такой с розовой кожей. Говорят, запойный. Брюшко небольшое, советский свитерок. Лысый. Он собирает травы и лечит травами. Подвода тогда на поляне с оглоблями вверх была его.

*

По виду Семён должен был бы быть жадным, но принял нас щедро. От дождя хотели было сесть кушать в избе, но тут солнце вылилось, и мы сели за дощатым столом в летней кухне, большая печь под навесом.

Еда простая: варёная картошка и варёные куски говядины. Мы две водки принесли. Семён пить отказался. «Мне нельзя». И наш проводник отказался. Зато на чай оба налегли. Из их разговора (я прислушивался) я выяснил вот что.

И наш проводник, и травник Семён в своё время пострадали от КГБ (они говорили «ГБ»), Семён за занятие «нетрадиционной медициной», а проводник наш вот что сказал: «В Уймонской долине перекрещиваются все нетрадиционные религии и секты: буддизм, старообрядчество, рерихианство, алтайский шаманизм, ламаизм и прочие. Потому за Уймонской долиной всегда пристально следила ГБ».

За что из перечисленного пострадал Чеботарёв, из-за чего конкретно, проводник нам не сказал.

Таким образом, у обоих нет причин любить КГБ. У меня к ГБ одна претензия: «Отзыньте, законы РФ я не нарушал и не нарушаю».

(Это я опять, Колесо вторгаюсь в дневник Вождя. Я, кажется, понял, Вождь вёл свой дневник так, что, если бы дневник попал в руки спецслужб, то Вождь выглядел бы невинным отдыхающим. Наивный).

Затем они перешли на болезни и методы лечения. Травник, естественно, излагал, что все болезни можно вылечить травами. Чеботарёв же верит в энергетику, во внушение. Сказал Семёну, что жил с ведьмой, одно время и летал с ней. Семён, прощаясь, подтвердил, что скоро уедет в Барнаул, и будет счастлив, если мы тут поселимся.

Обнаружили, что появился свежий КПП, по дороге на Усть-Коксу. Осматривают отныне автомобили на предмет вывоза лекарственных растений. Нельзя вывозить корни (золотой, красный, маралий + кедровый орех. Ещё что-то нельзя вывозить из Алтая, я запамятовал что). Молоденький справный мент с автоматом важно заметил, что они, менты, проводят ещё и операцию «Вихрь-Антитеррор».

Дичь, конечно. Хвастовство милицейское, какие нах… объекты в Горном Алтае — объекты для террористов? Ну да, удельные князьки, владельцы маральников, на выручку от которых (на налоги) живёт Республика, но они не объекты для террористов, деньги делают на рогах.

(Это опять я, Колесо. Вождь продолжает быть честно-наивным. КПП установили только что, и нет бы понять, что «Вихрь-Антитеррор» направлен против него и его группы…)

Сегодня рубили в щепки толстенный ствол кедра, лежащий у нас на территории. Древесина розового глубокого цвета. Как мясо лосося. Чуть пропилим поперёк и рубим. Ибо сильно не пропилишь — пилу заедает».

* * *

«Сидим ждём закипания чая. Тяга у буржуйки херовая, так что ждём. Вообще, занятие таёжника — ждать чая. Взамен тем, что вернулись, ещё двое наших ушли по маршруту.

Погода установилась солнечная. Утром иней, и затем нагревание и весь день ни облачка. В субботу нам подфартило вымыться в бане у травника и поесть мёда и творога.

Вчера два раза пекли лепёшки. Всего около 20 штук, или более. Всё съедается моментально. Ибо нас в Логу сейчас шестеро. Что ещё? Зелёнка, как зелёнка. Мошка кусает голову, поваленные деревья, кустарник на вершинах обдирает одежду. На лугу (собственно, это и есть всё — Сухой Лог), где стоит домик пастухов, он же «изба»,— тоже насекомые. Умиления перед природой у меня нет никакого. Что природа, что город — совершай свои дела, и некоторые из них будут подвиги.

И только налетит ветер из Внутренней Монголии, она не так уж далеко. Здесь все живут крайне обывательски. Бригадир маральника, директор ТОО, и пастухи, и охотники — одинаково монотонно. Вечером, в поисках водки заезжают и к нам. Алтаец Андрей неделю ищет плащ и куртку, которые он потерял пьяный где-то вблизи нас. Скакал на лошади и потерял…»

У Семёна

Это Колесо. Цитирую дневник Вождя:

«Маралы музыкально кричат, как рожок охотника, или отдалённый гобой, валторна. У них «гон». Мы расположились у Семёна, в двух избушках. Семён прижимистый мужичок живёт с молодой алтайкой, называющей себя Галиной.

Собираемся вроде зимовать. Семён уедет в Барнаул на зиму. Выйдя ночью отлить, увидел следующую картину: вовсю светит луна, среди леса, за нашей избушкой жуёт корова, невозмутимо, по-рабочему. Бред. Сегодня за коровой приедут и уведут её, слава Богу. Завтра уедет Семён.

Завтра уеду я. В Барнаул. Двое наших ушли в горы вчера. Трое (Олег, Таврический + проводник) уедут со мной и останутся в Барнауле.

Очень похолодало. На предыдущей территории (Старшего егеря, там, где его заимка) был другой климат, там мелкая долина, закрытая от всех ветров горами, в ней было тепло. Наверняка и сегодня там теплее.

Корова что-то вылизывает из ведра под окном. Соль, кажется. И слышна шершавость языка…

* * *

Мирные земледельцы. Их жизнь противоположна жизни моей — вовсе не мирного, и не земледельца на самом деле. А то, что меня и их окружают одни сосны, одни горы и одни берёзы — ну и что?..

* * *

За окном появился Семён. Он отвязывает корову и потащил её за собой. А корова не очень идёт. Она жрёт свою траву. Тут. Семён опять взялся за верёвку, сматывает её.

Маленький пейзан Семён переживает, по-моему, любовный кризис. Алтайка или казашка Галина хочет (я так понимаю) хотя бы на одну зиму в город. А Семён (его жаба душит) жлобится покинуть хозяйство. Деревенские разворуют и пропьют ведь хутор. А тут под рукой оказались мы, не совсем ясные ему, которые (чудики) хотят просидеть зиму на его хуторе.

А вот, я понял, верёвку он сменил на тонкую, худшую верёвку, корову заберут сейчас в деревню. Прижимист. Из нас он тоже пытается вытянуть деньги (из меня, я же старший). Вчера продал своё мясо, остатки, чтоб нам не досталось, сегодня просил у меня в долг на бензин, и сегодня же просил, чтоб мы купили в долг аккумулятор. Корова, которую уводят похожа на поэта Володю Алейникова в молодости, белые ресницы, такая натурально бело-розовая блондинка.

Есть собака-подросток, семь месяцев, со стоячими ушами, Индус или Ильдус, она же «Грозный». Я с нею ходил- бродил в лес. Забежит вперёд и оглядывается на меня. Я ей заменяю стаю, я её старший партнёр. Увидит — я иду, и она бежит вперёд. Вообще леса опасается. «Грозный» это её ребята мои прозвали — овчарочного типа.

Мухаммед-пророк ввёл молитву как средство единения для общины, как бы поднятие флага (кажется пять раз в сутки). Следует и нам молиться Хозяину тайги (Вселенной) подобным же образом, обратив свой взор куда-нибудь в центр мира — вблизи стоянки Тохтоновых, вблизи селения Боочи. Стоя на коленях на коврике и отвешивая поклоны, произнося молитву, что-то вроде:

«Ты, Хозяин Каменного и Металлического, и ты Семя — источник рождения и нестабильности, здравствуйте!»

Трёх раз будет достаточно.

Мыши ночью шуршали и бегали. Чеботарёв (проводник) предложил сегодня пижму и чернокорень против мышей. Мол, если чернокорень положить на пол, мышь не заходит, она, мол, травится от него.

Таковы наши будни. Непонятно, зимовать здесь или не зимовать. Во всём имеются свои преимущества.

Семён загрузил свой автомобильчик доверху. Даже железную кровать взял. Варенья, соленья взял.

* * *

17:30. Уехал Семён и забрал с собой «погоду», как и предсказывали две деревенские девки, явившиеся вчера за коровой.

Подруга Семёна Галина сказала, что на самом деле первые сборы растений начинаются в июне, а основной сбор — в июле, так что Семёну здесь раньше делать нечего. Но на мой наводящий вопрос ответ был в том смысле, что Семён приедет в мае, так как какие-то дела по строительству (пруда рядом с новой баней, я так понял) должен закончить.

Ближайший же визит Семёна назначен уже через две недели.

Из разговора с ней стало ясно, что Галина (алтайка или казашка) взяла Семёна за старые яйца и перетащила в город. Галина ездила в Белокуриху, сдавать вроде какие-то экзамены, а на деле, по-моему, от него сбегала.

Он же, по свидетельству Чеботарёва и Таврического (они уже жили тут у него с 5-го сентября, то у него, то в Сухом Логу), тут загулял с приходившей из Банного доить корову девкой. Целый день не выходил из своей избушки, девка ночевала здесь, выпила бутылку водки (это была цена за подоить корову), короче, но страданья и счастье под пальмами.

Ребята играют в шахматы в другой избе. Грозный дрыхнет, свернувшись клубком под навесом, где дрова. Искусственный пруд рядом с новой баней стремительно наполняется водой, дождь монотонный, противный, и двое наших на маршруте. Сегодня утром на кухне, по моей инициативе, стали выдумывать Бога. Согласились, что молиться следует Bing Bang — Большому Взрыву. Три раза в сутки, на манер мусульман.

(Это я, Колесо. Дневник вождя на самом деле служил ему средством сокрытия происходящего. По свидетельству бывших с ним в это время на хуторе у Семёна, в эти дни как раз два раза приезжал старый автобус, и не въезжая на территорию пасеки, стоял там у столбов. Вождь выходил и о чем-то договаривался с людьми из автобуса. Исчезал из виду на несколько часов).

Культура, конечно же, больше природы. О культуре есть что думать. Но природа может быть увеличена (её область) за счёт мистики. Мистика, таким образом, есть культура природы (culture of nature). На природе просто нечего делать, в ней так мало фактов. Если, конечно, не населить природу Богами и духами, и не предположить, что она неравнодушна к человеку. Те, кто живёт на природе без Богов и духов обречены на смертельную скуку, на пьянство и вырождение (что и происходит с деревней, с большинством алтайцев).

Вчера я сделал из берёзы рукоять для колуна. Сегодня начал делать вторую, но вдруг появилось жгучее (при морозном ветре) солнце, и я забросил рукоять и рубанок. Сегодня спускают стада, так как утром был снежный иней. Атмосфера романов Jean Giono. Животные, люди, холод, стихии. Сегодня приехал алтаец за куском верёвки (забыл у нас) — эту верёвку, метра 2–3, он объяснил, он занял, оказывается, у соседа.

Верёвками они тут дорожат. Между тем, карабины с оптикой у них тут вполне современные. Верёвки в одном столетии, карабины — в другом.

Вчера вечером мышь влезла на колени к двоим из нас, к проводнику Чеботарёву и к Олегу-водиле. Было часов восемь вечера. Это полевые, горные, длинномордочные мыши. Нецивилизованные ничуть. Мы, впрочем, сами виноваты. Возбудили их крупой, макаронами, мукой, которые не поместили сразу в Семёнову кладовую на трубах, а притащили (временно) в избу. Вот они и осатанели от близости еды.

Женщины сезонны. Покрутит задом лет десять, и всё. А ведь ей жить дальше, сознавая, что она потеряла look. Освободить женщину можно лишь узаконив promiscuity в обществе. Коллонтай (я её не читал, но знаю в пересказанном цитировании) была ой как права, тогда всяк возраст будет востребован. А любовь, она всё равно будет вспыхивать. Пара в любви поживёт вместе, а когда кончится любовь, пойдут жить как раньше, путём promiscuity опять.

*

Религия была нужна человеку до тех пор, пока он жил один на один с природой (с Nature). Когда появилась цивилизация (то есть накопленные человечеством знания о мире, пусть и заблуждения), то необходимость в религии отпала. Люди больше верят в рельсы, в электричество, в телевизор, в Мэрилин Монро, чем в Господа Бога.

…У маралов продолжается «гон». Маралы звучат как духовые звонкие инструменты.

Характерно, что более религиозны те народы, которые ближе к природе, или старики, которые отпадают от прелестей цивилизации.

* * *

Барнаул. Высадили проводника Чеботарёва. В его дворе. Прямо у дыры (без двери) за которой чернота его подъезда, а слева там дощатая дверь, ведущая в его жильё.

Чеботарёв вышел, потом забрал свою кишку, скатку такую, как у старых солдат из рисунков к детским сказкам (ну там, как старый солдат щи из топора сварил, или там «Огниво» — все в детстве читали). Со скаткой он подошёл ко мне (я вышел поблагодарить его). Теперь уже не просто проводник, но член партии, он счёл нужным извиниться за свой отъезд.

«Ну что, я вас многому научил, ребята, многому из того, что знаю сам. Теперь вы уже и не москвичи даже, а уже и таёжники. Рыбу ловить умеете, растения съедобные знаете, лепёшки как готовить научились, дикий лук от дикого чеснока отличаете».

*

«Спасибо тебе, старый!» — сказал я.

У Чеботарёва было извиняющееся лицо, да и спина извиняющаяся, когда он скрылся в чёрной дыре своего подъезда.

«Вскружили, вы ему, Вождь, голову!» — сказал Олег и повернул ключ зажигания. «Ну да, босс, вскружили» — поддержал его с заднего сиденья Таврический.

— Молчите, проштрафившиеся!

Дело в том, что Олег уснул у костра ещё на заимке Старшего егеря. У него сгорел его джинсовый жилет. Вместе с жилетом сгорели водительские права. И теперь им предстоит восстанавливать водительские права в Барнауле. Не факт, что удастся здесь восстановить.

В глубине подъезда раздался визг, очевидно Чеботарёва встретила его московская девка, полагаю, бросившись ему на шею, повисла на нём, подогнув ноги. Девки любят такие трюки… «внезапное появление любимого».

Пошёл дождь…»

Это опять я, Колесо.

Исчезающим в дыре своего подъезда Дерсу Узала заканчивается «Дневник Вождя», правда, там есть ещё одна короткая запись в поезде. Я её процитирую чуть дальше. Насколько я восстановил события, из Барнаула Вождь должен был отправиться в Красноярск, чтобы получить там финансирование. Вот от кого, сказать не берусь, да и не хочу, если бы и знал. Предполагаю, что-либо от Аль-Капоне города Красноярска, от «Валентиныча», но вполне может быть, что и не от него, но от каких-то красноярских бизнесменов. Не знаю, не поручусь.

Однако, судьба играет человеком. Вождю пришлось отправиться прежде всего в Москву, потому что случился ещё один арест, связанный с Саратовом и с закупкой там оружия, точнее сразу два ареста. Двоих нацболов, Лину и Егора, схватили с оружием.

Его, как Левашова, в поезде, подробности были неизвестны, её — в съёмной квартире.

Вождь сел в поезд и помчался на запад вместо того, чтобы мчаться на восток. Вот его последняя запись из поезда, идущего в Москву. Больше цитировать будет неоткуда.

«В поезде набор персонажей. Маньяк-охранник, охмуряющий женщину (толстую блондинку, годящуюся ему в матери). Его рассказы о его собаках, загнавших на дерево некоего посетителя. О том, как он связал и двое суток кормил (ну да, кормил!) табаком свою подружку. На спор за 100 долларов, после чего она перестала курить. Семья обжор: бабушка, дочка и внучек. Человек из Бишкека, якобы его арестовали в Рубцовске вместе с командой, провозившей наркоту, якобы по ошибке арестовали. Человек из Бишкека похож на Евтушенко».

Это опять я, Колесо.

Прибыв в Москву, выслушав доклады, получив полную информацию из Саратова (Лина, оказалось, сменила там Сергея Серебрянникова, укрывшегося в Сухом Логе), вождь принял мудрое, пусть и запоздалое решение: прекратить закупку оружия в Саратове. Все дальнейшие планы по Саратову были свёрнуты. Людей, находившихся в Саратове, отозвали и заставили спрятаться. Часть из них Вождь перенаправил в Алтай. И они присоединились к оставленному там контингенту.

Устроив все эти дела, ликвидировав саратовское направление, засобирался в Красноярск.

Засобирался, но вдруг услышал по радио «Россия», что красноярский «Валентиныч» арестован, у него дома был обыск. Вечером Вождь увидел небольшую информацию об аресте по теле. Георгий, помощник «Валентиныча», крепкие ребята в кожанках. Почему они не защищались? Такая сила. Всегда загадка, почему они не защищаются. Бояться противостоять государству?

Между тем чуть ли не на том же канале, где был показан сюжет об аресте «Валентиныча» в Красноярске, был показан, скорее загадочный по своей сути, сюжет из Казахстана. Оказалось, по ту сторону границы опасаются Вождя и его молодёжи, и отдан приказ проверять и обыскивать именно молодых людей. Существует даже «инструкция» по этому поводу.

Из самого факта появления такой информации Вождь сделал правильный вывод, что и по эту сторону границы следят и следить будут не за кем-то иным, но за ним.

Это я, Колесо. И конечно же я пытаюсь восстановить передвижения и действия Вождя в те, теперь уже далёкие от нас годы, но очень может быть, что порою я копал недостаточно глубоко и ошибся, может быть, какое-то количество раз.

В партии многие поверили, что Вождь всё же рванул в Красноярск. Куда-то он-таки рванул, потому что из Москвы он куда-то делся.

Моё мнение такое, что Вождь лихорадочно стал искать оружия и денег по другим направлениям.

Совершенно точно: он побывал несколько раз на Украине. Там у него были товарищи, вместе с которыми он участвовал в Приднестровской революции. Скорее всего к ним он и обратился.

Следует учесть, что Украина зимой с 2000 на 2001 год не была таким насторожённо-полицейским лагерем как сейчас, а была расхлябанным постсоветским государством. То есть контроль за гражданами был слабенький.

Второе обстоятельство, которое следует учесть, что и Приднестровская революция 1992 года, и противостояние Ельцина с Верховным Советом осенью 1993-го года породило целое поколение «псов войны» — людей, научившихся воевать и желающих воевать. На них Вождь и рассчитывал, на их помощь.

К ним, по-видимому, он и ездил зимой с 2000 на 2001 год. Доподлинно известно, что он побывал в Крыму, вероятно, побывал в Харькове и в Одессе.

Вождь спешил. Сообщение о том, что в Казахстане ждут Вождя и «его молодёжь» встревожило его.

Нужно было начать весной пока их всех не арестовали, его и его партизан.

Я уверен, что Вождь ездил на Украину.

Новый 2001 год, однако, он встретил в Красноярске. Об этом мне донесли совсем недавно красноярские товарищи. Поскольку «Валентиныч» был в это время всё ещё в московской тюрьме, получается, что Вождь навещал в Красноярске не «Валентиныча». Таким образом, получается Вождь ездил взять денег у кого-то в Красноярске помимо «Валентиныча». Вот дали ли ему денег? Не могу знать. А может дали оружием. В то время в Красноярске продолжался бандитский кайф. Они и заседали в гостинице «Красноярск», где в первый приезд поселили Вождя. Где-то же он взял несколько десятков тысяч американских долларов, которые изъяли у него при аресте, зашиты были в одежде.

Предполагаю, что это были не единственно имевшиеся в распоряжении Вождя доллары, человек осторожный и бережливый, Вождь никогда не держал все яйца в одной корзине. Наверняка он это финансирование где-то заховал. Веками говорят о кладе Кудеяра, кладе Разина, кладе Пугачёва, где-то лежит сейчас и клад Вождя.

* * *

Они катастрофически опаздывали. Им надо было попасть на пасеку до таяния снегов в горах, а водитель был новый.

И недавний член партии. Нет, он их не предал, да и мало что мог бы рассказать, поскольку мало что знал о цели поездки. Но этот парень оказался, что называется perfectionist, то есть он серьёзно отнёсся к путешествию.

Впрочем, ещё до задержки из-за водителя, их задержали в Новосибе. Вернее, их арестовали в Новосибирске. На вокзале. Подвергли дотошному обыску. Обыскали все их сумки и произвели личный досмотр. Более того, сфотографировали у рейки, отмечающей их рост, в фас и в профиль. Обычно это делают перед тем, как отправить в тюрьму или даже в тюрьме. Они уже и решили, что их отправят в тюрьму. Правда у них ничего не нашли. Но это же Россия. Здесь отправят, а уж потом придумают за что.

Вождь сидел на отшибе под присмотром одного из сотрудников — крепыша, видимо, в прошлом боксёра.

Крепыш — русский мужичок,— вдруг спросил у Вождя, указывая на Таврического,

— А этот-то чурка чего среди вас затесался? Вы, так я понял, националисты?

Вождь воспринял ремарку сотрудника в одном только смысле, мол вы партия националистов, почему же среди вас затесался такой вот чурка.

— Да он нормальный мужик,— защитил Таврического Вождь.

— Ну я бы не сказал, я бы не сказал. Странно себя ведёт,— только и успел сообщить крепыш, до того как в помещение линейной милиции вошёл его начальник.

Позднее, вспоминая этот эпизод, Вождь сообразил, что крепыш тогда в Новосибе сигнализировал ему, что Таврический — предатель, что он их сдал. Но Вождь тогда этого не понял.

Начальник вошёл и сообщил, что их сейчас отпустят. Что их перепутали с группой москвичей, долженствующих прибыть в Новосибирск с преступными целями. Он даже извинился перед Вождём как старшим, отрекомендовавшись при этом полковником милиции, тогда как во время обыска его младшие коллеги называли себя офицерами ФСБ. Вождя это не смутило, менты в те годы часто пытались повысить себя в значимости, выдавая себя за сотрудников ФСБ.

Короче, их отпустили и они рванули, счастливые на автовокзал, чтобы добраться до Барнаула.

Вождь себе представлял прибытие в Барнаул и отбытие из Барнаула на УАЗике как простое дело, как пересадку из одного автомобиля в другой.

Все оказалось не просто. Когда они откопали свой «Хорс» из-под глубокого слоя снега, стояла чуть ли уже не ночь. Откопав его, они обнаружили, что автомобиль не заводится, не едет. Пришлось искать гостиницу и отложить отбытие не следующий день.

Так вот, это я, Колесо. В Новосибирске мы несколько членов партии, я в том числе, ожидали Вождя на перроне, на вокзале. Мы видели, как его и хлопцев задержали прямо в вагоне, целеустремленно втиснувшись туда поперёк течения выходящих в Новосибе пассажиров. Спустя некоторое время мы увидели как их выводят. Вождь в тулупе и в чёрной трикотажной шапочке шёл первым, неся свои сумки. Как сейчас помню, сумок было две. Одна синяя, спортивная, ещё из Америки, Вождь верил что она приносит ему счастье, а вот другая… Вот как выглядела другая, я не помню. По-моему, это была клетчатая хрустящая сумка, такими пользуются обычно наши коробейники-челноки, возящие в них товары. Вероятнее всего, в клетчатой была еда, которую они везли на заимку (ну на хутор).

Их осторожно вели через служебный вход в здание вокзала и провели по холодным пустым лестницам в помещение «линейной милиции».

Заявившись туда, эфэсбэшники немедленно выгнали оттуда всех милиционеров и тщательно обыскали весь багаж Вождя (он добровольно, пожав плечами, дескать, уступаю насилию) первым пошёл и сам поставил обе сумки на оцинкованный стол.

«Доставайте сами: одну вещь за одной, не торопитесь»,— ласково посоветовал Вождю старший обыскивающий. Формы на них никакой не было и «старшим обыскивающим» Вождь позже назвал этого человека, рассказывая нам, что же происходило в помещении линейной милиции.

Первым вождь извлёк отличный цейсовский бинокль, его через некоторое время присвоили алтайцы, уворовав его у эфэсбэшников во время налёта на избу в горах. На первом этапе обыска, пока дело не дошло до фотографий в фас и профиль у чёрно-белой рейки, Вождь был спокоен. Он знал, что у него нет в сумках ничего инкриминирующего, а на явную провокацию к нему не пойдут. Однако фотографии у рейки заставили Вождя вскипятиться, понятное дело, он не стал кричать: «За что?» или «Как Вы смеете?» Не тот был человек, он молчал, но, вероятно, подумал, что проиграл. Всё. Арест.

Начальник вышел и сообщил, что их сейчас отпустят. По всей вероятности, он поговорил с Москвой и сказал им, что ничего не нашли. А Москва, там в Москве, быстро посовещавшись, сказали, что они тоже ничего не нашли, а им нужно обязательно арестовать с уликами, потому «Отпустить!» Начальник в Новосибирске вышел и сказал, что их перепутали с группой москвичей.

Они рванули счастливые, взяли такси, не торгуясь, и прибыли в Барнаул, там мела метель, и они видели, как барнаульцы пытались поставить на рельсы нужный им трамвай, и поставили.

Метель в апреле — нормальное явление даже и для Москвы, не то что для Барнаула. Но то, что «Хорс», оказывается, отсырел под снегом под открытым небом всю зиму, они не ожидали.

Они опаздывали. Таянье снега уже началось. Дерсу Узала объяснил им как-то «не знаю как там у Вас в Москве, у нас снег начинает таять снизу, от Земли».

Алексей, так звали нового водителя. Олег вернулся в Ебург (некоторое время они подозревали его в том, что он намеренно сжёг водительские права дабы и вернуться в Екатеринбург к своей девке) и вот вместо него был Алексей.

Алексей оказался занудой и perfectionist(ом). Он достал рекламную толстую газету, отметил в ней телефоны автосервисов и стал их методично обзванивать. Таяние снегов снизу Алексея нисколько не беспокоило. Длинноносый, бледный, щекастый, он с отвращением отбивался от атак на него. И не стал бы действовать быстрее, даже если бы Вождь крикнул ему: «Ты, козёл, пошевелись, мы должны уйти через границу, мы приготовили там партизанскую базу. Из-за тебя мы застрянем». Вождь о чём-то говорил с длинноносым наедине, возможно даже раскрыл ему конечную цель пребывания тут на Алтае, однако на поведении Алексея разговор не отразился. Все мы скопились в двух комнатах гостиницы «Колос» и я наблюдал воочию всё происходящее. И участвовал в происходящем.

Вождь попросил меня наменять монет для междугородних телефонов-автоматов и стал звонить своим контактам. Новости были одна другой хуже. В штабе партии в один день тогда, когда Вождя с группой задержали в Новосибе также был обыск. Целый день большой отряд офицеров ФСБ вскрывал полы и стены и простукивал все 347 квадратных метров партийного бункера.

По юридическому адресу партии в городе Электросталь Московской области также был обыск. «Майор погиб, Колесо», устало доверился мне Вождь после одного из разговоров. «Ты знал Майора?»

Я сказал, что видел Майора в первый приезд Вождя.

«Целый день Майора не было дома. К ночи появился. С кровоподтёками на лице. Жена и сын выбежали, «что с тобой, Саша?».

Он свалился в коридоре, успев прошептать: «Вызывайте Скорую…» и потерял сознание. Врачи, когда его привезли в Электростали, утверждают, что его уже привезли мёртвым, а Скорая утверждает, что он умер уже в больнице. Пререкаются теперь, где умер…»

Вождь впервые назвал меня Колесо. Обычно называл «Андрюха». «Майор был у нас держатель юридического адреса партии и кроме того побывал со мной на Алтае, Колесо»,— объяснил Вождь.

«Они его убили?» — спросил я.

«Они его пытали и запытали, перестарались. Вряд ли собирались убивать. Это называется «эксцесс исполнения», Колесо».

«Как с Чеботарёвым?»,— спросил я.

«Как с Чеботарёвым, да.»

История гибели Чеботарёва

Это я, Колесо…

Арест «Валентиныча» в Красноярске повлиял на планы Вождя, я об этом писал. По сути дела, Вождь должен был появиться на хуторе ещё в октябре-ноябре.

Он собирался из Барнаула ехать туда вместе с травником Семёном на автомобиле друга травника — охотника. Вождь звонил белобрысому Женьке и называл дату приезда, потом перезванивал. Чтобы информировать, что задерживается на несколько дней. Собственно, целью этой поездки было лишь желание поддержать пацанов морально. Из чего легко сделать вывод, что, прослушивая телефон Женьки, о предполагаемом визите Вождя были осведомлены эфэсбэшники.

Что такое областное управление ФСБ? Возглавляет такое Управление обычно генерал-майор, в наиболее крупных областях может возглавлять генерал-лейтенант, в мелких — стоят во главе полковники. По штату в Управлении ФСБ области может человек тридцать-сорок работают. Из них десяток оперативных работников, остальные — бумаги со стола на стол перекладывают. У провинциальных, в них горит желание стать не провинциальными, отличиться в глазах начальства, раскрыть, засветиться, обнаружить, блеснуть. Немногие имеющиеся в области оппозиционные группы местные «фейсы», как их сейчас называют, знают, что называется с младых ногтей, но всё же приглядывают за ними, в надежде что те что-нибудь отчебучат…

Барнаул не был исключением. Вся эта свора с неослабевающим вниманием ждала приезда в свой город столичного масштаба, федерального масштаба оппозиционера, а именно — Вождя. Что они будут с ним делать, когда он приедет, провинциальные фейсы не очень-то и сами понимали. Но они понимали, что у них появится Возможность. Вдруг Вождь окажется слаб духом и на допросе (ну по какому поводу, по какому поводу? По какому-нибудь поводу…) расскажет им всё, выложит свои планы и планы его людей, подозрительно скапливающихся на хуторе Семёна-травника.

Не может быть такого?

А вдруг может?

Посему фейсы записывали на старенький диктофон звонки Вождя к Женьке и считали дни, отмечая на настенном календаре.

Тут я сообщу сейчас данные, без которых вы не поймёте всего далее трагически произошедшего.

Вождь и Дерсу Узала Чеботарёв одного роста и оба имеют небольшие бородки. Только что череп Дерсу Узала рано облез, но когда на череп надвинута трикотажная «пидорка», такую же носил в Горном Алтае Вождь, не очень-то и разглядишь. У обоих очки. Чеботарёв на 15 лет моложе Вождя, но изнурённое погодными условиями и простой жизнью лицо хиппаря Чеботарёва старше его возраста.

Паспорта у Чеботарёва нет. Он его потерял или выбросил много лет тому назад и никогда не пытался восстановить.

Белобрысый журналист Женька и Чеботарёв — давние знакомые. А после неожиданной поездки Чеботарёва с Вождём в горы, и после того, как Вождь принял его в партию, Женька и Дерсу Узала приблизились друг к другу.

Живут они: Дерсу Узала и Женька в разных, далеко отстоящих друг от друга, районах города. И вот сидят они у Женьки, поскольку Женька зашифрован и (или зашит), то он не пьёт. Дерсу Узала пьёт немного. И вот кончились сигареты и нет водки. Дерсу Узала одевается и идёт в местный магазин.

Женька ждёт Дерсу Узала, а когда проходит приличное количество времени, отправляется в магазин. Ночная продавщица говорит да, был такой, в бушлате в очках с бородкой. К нему подошли какие-то люди, я думала знакомые, и они ушли.

Утром Чеботарёва находят в этом квартале, он лежит без признаков жизни, без пальто у одного из зданий.

Версия такая, что выпал из окна…

Увеличение:
Детали гибели Чеботарёва

Это я, Колесо.

Не так давно Женька поднатужился и вспомнил детали этой истории, то есть детали гибели Чеботарёва по кличке Дерсу Узала. Самое главное — он вспомнил день — 17 ноября.

Явившись к Женьке вечером 16-го ноября (2000-го года), Чеботарёв заночевал у него, чтоб не ехать через весь город домой на трамваях. Вечером 17-го сидели на кухне белобрысого Женьки втроём: Женька, Дерсу Узала и сестра Женьки — она жила в квартире этажом ниже.

Итак. Сидели на кухне. Чеботарёв не пил. Женька выпил несколько рюмок. В ту последнюю в его жизни ночь Чеботарёв вышел из квартиры председателя регионалки в магазин, чтобы купить сигарет и «что-нибудь к чаю».

Дерсу Узала не вернулся.

Женька, не дождавшись Чеботарёва, оделся и пошёл его искать. В продовольственном магазине, работающем всю ночь (таковой единственный на районе), том самом, куда и отправился Чеботарёв, Женька описал его внешность продавщицам и поинтересовался: приходил ли такой?

Ему сообщили, что да, такой с бородкой, был. К нему подошли двое или трое мужчин и переговорив, ушли вместе с ним.

В последующие дни одноклассник журналиста Женьки, член партии Олег Еремеев, занялся поисками пропавшего Чеботарёва и обнаружил его в первом попавшемся морге с биркой «неизвестное лицо», привязанной к щиколотке левой ноги. Паспорта ведь у него не было.

Стало известно, что около четырёх утра труп был обнаружен в районе улицы Попова женщиной, гулявшей с собакой. Труп был обнаружен вот как: он лежал у пятиэтажки, дом этот как оказалось, можно было увидеть из окна журналиста Женьки.

Уголовное дело возбуждено не было. Между тем в ОВД милиции Ленинского района Еремееву сообщили, что им известна квартира откуда якобы «выпал» Чеботарёв. Еремеев взял Женьку, сходили туда и оказалось, что квартира расположена не на втором этаже, как говорили милиционеры, а на четвёртом.

Это я, Колесо, если Вы вдруг утеряли нить повествования. Еремеев стал пытаться понять как же погиб Дерсу Узала, и, может быть, и понял бы и раскрыл бы, кто виновен в его гибели. Однако 15 октября 2001 года Олег Еремеев был обнаружен мёртвым у железнодорожных путей в моём и его родном городе Барнауле. Якобы его сбил поезд.

Открыли рты? Подождите, не закрывайте, сейчас опять придётся открыть ещё шире.

Это я Колесо. Женька тогда здорово перепугался. И сложил с себя обязанности гауляйтера. Вместо него стал исполнять обязанности регионального лидера вы знаете кто? Я.

В ночь с 1-го на 2-е ноября 2000 года меня разбудил телефонный звонок. Голос в телефонной трубке поведал мне, что «их» двое и «они» из московского отделения партии и что нужно срочно встретиться. А также передали привет «от Лесовика». Ну я подумал от Вождя.

Я, ничего не подозревая, как последний идиот, оделся и вышел из дома в два часа ночи. Ну что, молодой был, наивный. К условленному месту встречи должны были подъехать «Жигули». Когда подъехала машина я сел в неё.

«Партийцами» оказались старший уполномоченный ФСБ капитан Ж. и какой-то старый член лет пятидесяти. Когда я просёк ситуацию, машина уже ехала на полной скорости. Проехав длинный путь, мы оказались за городом на Власихинском кладбище (!!!) Начался разговор. Старец двинул мутную философскую телегу, а в конце сказал, что он давний друг Вождя и прибыл на Алтай с «великой миссией».

Ж. стал объясняться в любви к партии и сказал, что сотрудники ФСБ не говнюки. Под конец он предложил помощь и «крышу» в лице ФСБ для отделения партии в Барнауле. Взамен он потребовал ничтожную малость, а именно — подписать бумаги о сотрудничестве со спецслужбами. Я отказался. Тогда он вытащил меня из машины и повёл в глубь кладбища. Пройдя метров 20 или 30 он вытащил «ПМ» и подставив ствол к моей голове спросил не передумал ли я. Я сказал, что не передумал…

Тогда он для убедительности выстрелил в сторону. Ещё минут 15-ть он вертел пистолетом перед моим носом, но поняв, что всё напрасно, сел в машину и уехал. А я остался ночью на кладбище…

Вот такое было странное происшествие, и то вкратце. Врать не буду, было страшно. Я реально поверил, что мне конец. Зато в следующий раз не буду таким доверчивым идиотом.

Это всё я, Колесо.

Я тогда написал в прокуратуру. Они неохотно вызвали Ж. для дачи показаний. Ж. естественно, всё описал по-другому. Мол, был дружеский разговор, не планируем ли мы на 7-ое ноября какой-нибудь теракт. А я вроде все это выдумал для саморекламы и опорочил в глазах общественности бедного эфэсбэшника. Через год Ж. мне отомстил. Меня арестовали и влепили два года поселения. Ну ясно, старались не по политике чтоб. Я отсидел, вышел… Это все я, Колесо…

Почему убили Дерсу-Узала. Почему выбросили его из окна?

Середина ноября 2000-го года. Барнаульское УФСБ, среди них и капитан Ж. с нетерпением ждут приезда Вождя. Он задерживается. Барнаульские эфэсбэшники нервничают. За домом Женьки белобрысого установлено наружное наблюдение, так как ожидают Вождя со дня на день.

17 ноября партийцы в Риге в Латвии пугая муляжом гранаты захватывают башню Святого Петра. Этот успех вызывает злость у оперативников ФСБ.

И вот в этой атмосфере нервного ожидания наружное наблюдение замечает вышедшего из квартиры председателя регионального отделения партии Женьки худощавого человека в очках и с бородкой. Спрашивает по радиотелефону: «Он появился. Что делать?» Следует ответ: «Возьмите его, пощупаем».

Человека прослеживают до магазина (это рядом). В магазине подходят: «Пройдёмте с нами!»

Ведут. Сажают в машину. У Чеботарёва нет паспорта. Вообще нет. Уже лет десять он живёт без паспорта, принципиально. Потому, если среди присутствующих нет никого, кто знает Вождя в лицо, недоразумение может длиться как угодно долго. А как партиец Чеботарёв ФСБ неизвестен, в партию его принял лично Вождь, в горах, среди известных ФСБ барнаульских партийцев Дерсу Узала не фигурирует.

Попавшего к ним в руки где-то долго допрашивают. Возможно, в одном из ОВД, возможно у себя в ФСБ, а возможно, на Власихинском кладбище. Бьют, пока осторожно.

Прознав, может быть, что это не Вождь, бьют уже не сдерживаясь. Раздосадованные офицеры провинциального управления ФСБ. Тем более раздосадованные, что несмотря на все меры российского ФСБ партийцы умудрились захватить в этот день смотровую площадку собора в Риге.

Вряд ли они намеренно хотели убить Чеботарёва. Скорее всего, перестарались. Нанесли побои, несовместимые с жизнью. Тогда инсценировали падение с четвёртого этажа. В Алтайском крае у нас подозреваемые часто падают из окон. Один из подозреваемых по делу об убийстве абитуриенток Алтайского университета — выпал из окна. Другой — повесился в камере (это сентябрь 2001 года). Оба впоследствии были признаны невиновными. Выбрасывание из окон — барнаульское блюдо, как в Пекине «утка по-пекински». А кроме того, выбрасывание трупов из окон и бросание трупов под поезд (как с Еремеевым) широко применялось в КГБ — отлично уничтожает все следы пыток и повреждений.

Увеличение:
На вокзале в Новосибирске

Это я. Колесо. Воссоздаю как всё произошло.

30 марта 2001 года.

Вокзал, 23:15.

Выйдя из последнего вагона поезда Вождь, его старший охранник Михаил + Таврический были встречены целой командой. Мы (это я, Колесо и ещё двое барнаульских партийцев) чуть опаздывали и увидели всю толпу, когда они уже шли в вокзал. Вождь сделал вид, что не знает нас и мы отвернулись. Трудно сказать, заметил ли нас Таврический, по моему впечатлению — нет.

Около двадцати эфэсбэшников (как потом выяснилось двое ехали в тамбуре уже несколько часов на случай, если Вождь и иже с ними попытаются убежать или выйти из поезда раньше). Сообщив задержанным, что проводится операция «Вихрь-Антитеррор», их провели в помещение линейной милиции, где тщательно обыскали. Ничего не нашли противозаконного, но незаконно и провокационно засняли троих прибывших на видео и сделали фотографию каждого в фас и в профиль с номером в руках. Побеседовав с Вождём (тот сообщил, что находится в Новосибирске проездом в Республику Горный Алтай через Барнаул) главный ФСБ вышел ответить на телефонный звонок в соседнее помещение.

(Возможно, это было сделано с умыслом. Это я, Колесо, так полагаю.)

К Вождю приставили коренастого оперативника с физиономией американского актёра Брюса Уиллиса, с короткой стрижкой. Тот посидел некоторое время в молчании. Затем спросил, якобы между прочим.

— Значит, Вы русские, да? Вы национальная партия?

— Да,— подтвердил Вождь.— Националистическая. Боремся за права русских в России и странах СНГ.

— А чего же чурку к себе взяли?— враждебно кивнул Брюс Уиллис на полуотворенную дверь в коридор. В проёме был виден Таврический, сидящий в зале рядом со своими вещами.

— У него мать русская, это он от отца немного чернявый.

— Зверёк, он и есть зверёк. Доверять им нельзя. Всегда предают. Понимаешь?

«Брюс Уиллис» многозначительно посмотрел на Вождя.

Вождь не понял. Только после ареста, только сидя с арестованными партийцами в ледяной бане Семёна-Травника, убедившись, что среди присутствующих нет Таврического, Вождь сообразил, что оперативник, по сути, указал ему, что Таврический сдал их всех, что он уже завербован ФСБ и работает на них.

Увеличение: Электросталь

31 марта 2001 года.

Московская область, город Электросталь.

Александр Ярыгин, майор пограничных войск запаса, сопровождавший Вождя в первой его поездке на Алтай, 1952 года рождения, вернулся домой после более чем суток отсутствия.

По свидетельству его младшего сына «отец был какой-то не такой». Направившись в туалет, Александр упал в коридоре.

Жена вызвала скорую.

Скорая прибыла через час. Ярыгин умер в автомобиле скорой помощи спустя несколько минут.

Судебно-медицинская экспертиза констатировала у него кровоизлияние в мозг, наступившее вследствие удара по голове тяжёлым предметом.

Судмедэкспертиза также сообщила, что содержание алкоголя в крови убитого было минимальным (эквивалентно выпитой бутылке пива).

По свидетельству друзей Ярыгина (в частности Евгения Я.) в дни 30-го и 31 марта Ярыгин никого из друзей и знакомых не посещал. Где он был в эти дни — неизвестно.

Во время похорон присутствующие обратили внимание на деформированный нос убитого и травмы в височной области. На черепе следы не одного, но множества ударов. Тело было выдано родственникам для похорон без документов.

Это я, Колесо, мой дальше анализ. Ответ на вопрос: «Почему майор был убит?» А достаточно причин для этого.

1. Человек, бывший с Вождём на Алтае, ещё в первой экспедиции.

2. Военный, заместитель начальника погранзаставы. Его мать на момент его смерти так и жила в городе Талды-Курган в Республике Казахстан.

3. Держатель юридического адреса партии: Московская область, г. Электросталь.

Со слов Вождя, майор беседовал с Вождём, приехав в Москву в феврале. Майор тогда сообщил Вождю следующее:

— Личное дело майора было передано из органов внутреннего контроля Федеральной Пограничной Службы (ФПС) в ФСБ.

— Майора неоднократно вызывали в ФСБ. И угрозой здоровью и безопасности родных его пытались склонить к сотрудничеству, дать показания о работе партии и против Вождя лично.

Вечером 29 марта организатор закупки партии оружия в Саратове дал наконец показания против руководителя партии. Поэтому 30 ноября они обрушились на партию: обыск в Москве, задержание в Новосибирске и допрос с пристрастием майора в Электростали. Им срочно нужно было подкрепить показания предателя показаниями против Вождя хотя бы ещё одного человека. Майор отказался от этой доли, и его, не сдержавшись, сильно избили сотрудники ФСБ. Он скончался вследствие полученных травм.

Увеличение:
Как Таврический стал предателем

Это я, Колесо.

Я попытался понять, как и когда Таврический стал предателем. И пришёл к неприятному выводу, что отчасти виноват в этом оказался Вождь.

Вождь постоянно засылал на территорию сопредельного Казахстана разведывательные группы. Это вы знаете уже. Довольно охотно пробирался туда и Таврический. Ходил он по горам легко, провести неделю или больше в пути для него не было проблемой.

Ходил Таврический и в, что называется, столицу казахской части региона: в город Усть-Каменогорск.

Ходил в различном составе: и с Майором, и с другими партийцами. Прибыв туда, Таврический обычно отчитывался перед Вождём. Докладывал что узнал, увидел, услышал в очередной разведывательной вылазке. Происходило это в устной форме. Как-то в конце двухтысячного года Вождь вызвал Таврического к себе в Москве, поскольку какие-то детали его заинтересовали, в частности, так ещё и не был окончательно решён вопрос о том, где будет находиться основная партизанская база, и с объектами для первых нападений партизан не всё было ясно. Вождя интересовала электрическая компания в Усть-Каменогорске, принадлежавшая американцам.

И вот в назначенное время Таврический едет к Вождю. Дело происходит в Москве. И нет его и нет. Только спустя чуть ли не пару часов Таврический появляется. Виноватый и задумчивый.

— Ты что оуел?— говорит ему Вождь.— Так ещё никто не опаздывал.

— Виноват,— говорит Таврический.— Менты остановили.

— А, менты!

Вождь сразу подобрел, потому что в России каждого могут остановить менты…

— Ну да. Выхожу из метро «Кропоткинская», бац, идут ко мне. Посадили в свой УАЗик, привезли в отделение. Стали разбираться. Но у меня всё в порядке. Прописка есть. Это их мой чернявый лук смутил.

— Какой лук?

— Ну Look, Вождь, внешний вид же. Отпустили. Только пришлось ждать, пока копию с моих бумаг снимут.

— Каких бумаг?

— Да я Вам донесение составил о том, как в Казахстан в последний раз ходил.

— Идиот!

— Да я там обтекаемо так, стараясь между строк, всё написал. Они ничего не поймут.

Вождь повозмущался ещё некоторое время, но в конце концов успокоился. В те времена мы мерили активность ментов простыми мерками: не арестовали сразу, следовательно, сочли невиновным. Их же интересовало, есть ли у Таврического прописка. У него была прописка.

Когда подошёл срок Вождю ехать в Алтай, он вызвал к себе Таврического. Тот наотрез отказался ехать с Вождём… Дескать, он только восстановился в институте, и вот девку завёл новую, ну нельзя ему, возьмите, Вождь, кого-нибудь другого.

— Ты там всё знаешь уже, искать кого-то, посвящать в наше дело лишнего человека, вводить в курс дел, местности он не знает…

— Не могу, Вождь!— упорствовал Таврический.

И вдруг перед самым отъездом Таврический позвонил Вождю и сообщил, что он едет. Что принял такое решение. Вождь был рад.

Последний отъезд

Теперь уж я не помню какой у них в гостинице «Колос» был этаж. Когда наконец стали спускаться, как раз выключили свет, было раннее утро, помню, что прошли в полной темноте несколько маршей лестниц, получается, что не ниже четвёртого этажа.

Жили они в двух номерах. На одном этаже, двери рядом. У Вождя чуть большее помещение, с пузатым по тем временам телевизором на столе. Стол был такой письменный, советский по всему облику, толстое лопнувшее стекло, а уж на нём — телевизор. На салфетке.

По этому ящику, на его экране мы все взволнованные наблюдали репортаж из Сербии: арест Слободана Милошевича. Особенно взволнован был Вождь, он придвинул деревянное кресло близко к экрану, впился руками в поручни.

Там в Сербии вдруг раздались выстрелы. И их было видно в темноте: всплески огня. Арест Милошевича осуществляли, уж не помню, ранним утром или ночью, но там было темно. От этого было ощущение, что это как арест Христа.

Вождь так и воскликнул: «Джотто, поцелуй Иуды!» И стражники, стражники, стражники за Иудой…

Объяснили, что стреляла дочь Милошевича! Через некоторое время показали, как выводят дочь, заломив руки. Дочь, черноволосая, выглядела похожей на цыганку.

«Э-э-э!»,— укоризненный звук сорвался с губ Вождя. «Один человек повёл себя по-мужски, и тот женщина!»

«Вы его знали, Вождь?»,— спросил Женька. Он приехал нас провожать. Так как позднейшая Новая История утверждает, что Милошевича арестовали в его частном доме в Белграде 1 апреля 2001 года, то это был третий день, считая с 30 марта, пребывания вождя в Барнауле.

«Он меня принимал»,— односложно ответил Вождь. И замолчал.

Машина задержала их в Барнауле. Точнее, дотошность нового водителя. Им бы надо было быстрее туда. Удирать, уходить на казахскую территорию, а они вынуждены были сидеть и ждать, когда переберут мотор, а потом проверят электрическую систему. «Иначе не поеду!» — упёрся новый водитель.

Это я, Колесо. И, разумеется, я не мог знать, что именно происходит с Вождём.

Но это на следующий день после того, как мы наблюдали арест Милошевича, Вождь дал мне денег и приказал наменять монет для междугородних переговоров. Чтоб заходить в кабинки в отделениях почты и звонить, куда ему там было нужно. Двери в кабинки Вождь закрывал, через стекло двери было видно, как он, оборотясь спиной, прижимал к уху трубку. Чаще всего он недолго оставался в кабине, выходил, видимо, не дозванивался.

Пару раз он (равнодушно, впрочем) спросил, не следят ли за нами, не ходят ли за нами топтуны? Один раз рассказал, что это отец одной из его жён, профессор, изобрёл аппарат для прослушивания телефонных разговоров. Вот и всё.

Что я предполагаю? Я предполагаю, что Вождь, осознав наконец-то, что их вот-вот арестуют, стал звонить своим контактам на Украине, и повсюду, и отменять прибытие контингентов в Усть-Коксу.

А именно в Усть-Коксе у него были назначены встречи отрядов.

Что толково, конечно же, поскольку в большом селе с 7 тысячами жителей у прибывающих групп меньше шансов быть замеченными.

*

Вернусь в те дни. Это я, Колесо. Автомобиль был готов уже 4 апреля, и Вождь решил выехать 5 апреля утром. Когда мы (я ночевал у них в гостинице), кашляя, стали вставать и защёлкали, матерясь, выключателями, оказалось, что электричества нет. До сих пор так и осталось невыясненным, было ли отключение электричества уловкой эфэсбэшников, так и не понятой нами (Зачем? С какой целью, чтобы что?), или же нормальным барнаульским отключением электричества. У нас таковые в те времена случались, правда, всё реже и реже.

Кряхтя, мы спустились с рюкзаками и мешками (мука, сахар, в Барнауле всё было дешевле, чем в Горно-Алтайских деревенских магазинах) на площадь у гостиницы. Наш новый водитель был на месте, сидел нахохлившись на водительском месте в тёплом УАЗике. Как всегда недовольный.

«Привет! Что за люди?»,— спросил Вождь, указав на автомобиль рядом с нашим «Хорсом». Мордатые мужики дружно чему-то смеялись, стоя у своей новенькой «Лады». В бомберах не по возрасту, в куртках, в крепких сапогах.

«По виду похожи на оперов, только барсеток не хватает, а там чёрт их знает»,— пробурчал новый водитель.

Спутники Вождя втащили в УАЗик вещи и теперь стояли у открытых дверей его, докуривая.

«Пацаны, садитесь уже, в спину дует»,— прикрикнул на них Вождь.

«И то верно»,— согласился с Вождём неожиданно Водитель.

Мордатая компания не спеша упаковалась в свою «Ладу» и стала прогревать мотор.

«Спасибо этому дому, пойдём к другому!» — резюмировал Вождь.

В Ново-Алтайске они пообедали. Борщом, котлетами, в настоящей советской столовой, сохранившейся в большом селе. Пока обедали (Вождь был задумчив. В заключение все пили компот, Вождь не пил) — пошёл снег. И к тому времени, когда они расплатились (Вождь заплатил за всех), снег стал вести себя как метель.

— Может переждём?— задал вопрос Таврический.

— Мы уже переждали. Неделю потеряли… (Вождь).

Сели в УАЗик. Поехали. Снег валил. На АЗС, куда они заехали (нужно было заправиться, дальше будут горы и заправиться будет негде, АЗС уже не будет), бензина не оказалось.

Во всяком случае, так сказали Таврический и новый водитель. Они бегали под снегом к обычной избе с окном для оплаты.

— Бензина нет,— сказал Таврический, опять-таки глядя чуть в сторону от лица Вождя.

— Шутишь?

— Куда уж серьёзнее. Возят огромной цистерной, видимо, водители не решились переться в Ново-Алтайск в снегопад.

— Ново-Алтайск это у нас что?— обратился Вождь ко всему экипажу УАЗика.— Колесо, это ещё Алтайский край или уже Республика Горный Алтай? Колесо, ты же местный.

— Не уверен, Вождь, мне кажется это ещё Алтайский край.

— Так чего же они боятся, Алтайский край же плоский как столешница.

— Не могу знать, Вождь, чего они боятся. Вероятно, не хотят застрять в снегу. У них же жены, дети, тёплые постели есть, куда они хотят вернуться на ночь, а не сидеть тупо в сугробе в кабине холодной цистерны. Бывали случаи, что горючее замерзало.

— Горючка замерзала?— Михаил, городской житель, как и Вождь, не представлял себе, что бензин может замерзать. Хотя, с другой стороны, и водка замерзает.

Они съездили ещё в одну АЗС на другом конце села, и туда Вождь пошёл вместе с Таврическим и со мной.

— Вам не везёт,— сказал Вождь, когда они вышли из УАЗика в снег.— Идём, Колесо, нам должно повезти!

— Полный бак,— бросил Вождь в окошко избы, и, сидевшая там, некрасивая алтайка послушно повторила: «Полный бак».

— Только что горючее подвезли?— Спросил Вождь у алтайки.

— Только сто, только сто,— повторила алтайка.

Вернулись победоносно в УАЗик.

— Вы просто невезучие,— объявил Вождь сидящим понуро товарищам.— Стоило мне поспрашать,— бензин появился.

— Может переночуем здесь,— робко начал Таврический.— Тут есть отель рядом, по карте нашли. Да вон он.— Таврический указал на двухэтажное довольно хрупкое с виду строение.

— Это ещё зачем? Мы и так страшно опаздываем.

— Через горы, Вождь, ночью ехать опасно,— кашлянув, начал Михаил.— У нас даже домкрата нет.

— И троса нет,— добавил хмуро новый водитель.

— Ну? (Вождь.)

— Что если сползём в кювет, то так и будем лежать беспомощно на боку, это Вам не Москва тут, аварийку не вызовешь. Это ещё в лучшем случае, а если грабанёмся?

— Я за то, чтобы в отель. Завтра с утречка рванём,— поддержал я компанию.— Вождь, дальше будет пиздец какая плохая дорога, слева пропасть, справа — срез горы, очень плохая.

— И ты Колесо! Надо ехать! Протрите очи, умойтесь снегом.

И мы поехали. Однако вынуждены были через четверть часа вернуться. Ветер швырял автомобиль на поворотах, щётки не успевали сгребать с лобового стекла снег. Снаружи был ад!

— Чувствую себя как Александр Македонский, когда воины отказались повиноваться ему идти глубже в Индию,— буркнул Вождь.— Чёрт с Вами, поехали в Вашу гостиницу для дырявых.

— Почему дырявых?— искренне не поняв, что Вождь имел в виду, задал вопрос новый водитель.

— Кто, кроме дырявых будет жить в селе Ново-Алтайское, посуди сам… в гостинице…

Новый водитель спросил, кто такие дырявые. Вождь не ответил. Он был зол. «Дезертиры поганые», пробормотал он.

В гостинице поняли наше желание заплатить поменьше и притащили нам ещё одну деревянную кровать.

Злой Вождь отказался лечь на кровать, он заполз в угол гостиничной комнаты, закрыл физиономию, голову и плечи бушлатом, и что уж он там думал, вероятно, только плохое о нас думал.

Утром я спросил Таврического:

— А что, правда в АЗС села не было бензина? Или Вы саботировали?

— Саботировали, Колесо, мы бы угробились, если бы поехали. Там же горы, там днём опасно ездить летом, а тут метель.

Мебель в гостиничной комнате вся была исполнена из драной, видавшей виды, формики. На некоторых кроватях были, ей Богу, следы зубов. Словно их собаки кусали.

— А что, Колесо,— в свою очередь спросил меня Таврический,— тут, наверное, охотники с собаками ночуют, отправляясь в горы?

— Думаю да, охотники.

Вокруг было белое безмолвие

И вот представьте себе. Мы на полдороги от Банного до хутора Семёна.

Это я, Колесо.

Проснулись мы в жутко прозябшей нашей Скорой помощи, хотя и каши горячей перед сном поели, и две бутылки водки перед сном выпили, все проснулись задубелые.

Я вышел отлить.

Вокруг — белое безмолвие. Как будто не граница с Казахстаном, а окрестности Северного Ледовитого.

А ведь апрель месяц.

Охая, и ахая, и постанывая, пробудились и все остальные. Шёл снег, как будто его мало уже было.

Широко и привольно шёл. Валил. Сверху и с боков и, может, снизу.

— Надо выбираться отсюда,— сказал Вождь после того, как оставил свою жёлтую метку на снегу, взобравшись в УАЗик. Руки не гнутся.

— Кофе бы сделать…

— Сейчас попытаемся.

Вспомнили, что вчера, изготавливая гречку быстрого приготовления, употребили весь сухой спирт в таблетках.

— Придётся без кофе.

Вождь разделил нас:

— Таврический — ты в Банное шагай. Я понимаю, что километров десять. Пускай трактор дадут. Заплатим сколько запросят.

— Ты, Михаил, иди на маральник. Может, они как помогут.

— Можно я пойду на маральник,— попросился Таврический.

— А что такое?

— Да они Михаила не знают. А меня хорошо знают, за своего держат. А Михаил пусть в Банное.

— Хитрый,— улыбнулся Михаил, прикуривая сигарету, от которой на нас словно повеяло теплом. До Банного километров десять, до маральника от силы пять. Ладно уж.

— А мы пока тут останемся. Я, водитель и Колесо, чтобы не скучно было,— закрепил Вождь своё решение и вылез из УАЗика делать физические упражнения, чтобы согреться. Я вылез за ним. Водитель сидел со злым лицом.

— Может, попробуем продвинуться? (Водитель)

— Смысла нет. Вчера до темноты метров на двадцать продвинулись. Там внизу — вода.

*

Первым вернулся Таврический. Очень быстро вернулся.

— Их нет там никого. К Кетрарю зачем-то вся бригада уехала ещё вчера вечером. Зачем-то вызвал их. Там одного оставили. Помочь нечем.

— Что делать будем?— спросил Вождь.

— Может, попробуем продвинуться? (Новый водитель.)

— Ну давайте. Не продвинемся, так согреемся (Вождь.)

Вылезли. Подрагивая от сырости и проваливаясь вдруг по пояс, занялись подкапыванием и откапыванием колёс автомобиля. Водитель давил на газ, колёса прокручивались в тёмной ледяной воде. Метров на пять продвинулись.

Пришёл, а не приехал, как все ожидали, Михаил.

Сказал, что трактор будет. «Беларусь» будет, с огромными колёсами. Но не сейчас, часа через два-три. Сейчас трактор внутри Банного занят. Дрова перевозит.

— Сколько тут до травника?— Вождь стоял опершись на лопату, пидорка съехала на правую бровь.

— Да километров восемь,— ответил Таврический.— А что?

— Может пешком пойдём?

— С ума сошли. Вон метель какая. Ещё заблудитесь,— сказал водитель.

— А чего, пойдём! Только у Вас обувь неподходящая, Вождь.— (Таврический.) — У меня вот, я резиновые сапоги взял и оказался прав.

Вождь имел на ногах промокшие иностранные горные ботинки салатового цвета. В сухую погоду цены таким горным не было, лёгкие, прочные, но в воде они у Вождя разбухли и превратились в глыбы мокрого камня.

— Есть выход.— Сказал Михаил,— пластиковыми пакетами обернуть и завязать вокруг ноги верёвками.

— Ещё у кого резиновые сапоги есть? (Вождь).

Ни у кого резиновых сапог не оказалось. Умным оказался только Таврический. Умным и ушлым, то есть опытным.

— Придётся нам с тобой, чурка, идти вдвоём.

— Не обижайте, Вождь!

— Да это я любя…

*

Полчаса ушло на поиски пластиковых пакетов. Идея звучала много интереснее чем её реализация. Пакеты на ноге плохо держались, а если примотать крепче, то верёвки врезались в ногу и сдавливали её кровообращение.

— Ничего с собой не берём,— сказала Вождь,— идём налегке, еды нам на восемь километров не надо, тащить её. Солдат по равнине 6 километров в час идёт. Но мы с таким снегом четыре сможем делать. За два часа дойдём.

И они пошли. Таврический в резиновых сапогах впереди, пролагая путь Вождю. Потом их быстро замело снегом. Им пришлось выломать по палке, чтобы опираться. В некоторых местах снег был такой глубокий и рыхлый, что Вождь проваливался прямо до подмышек. Внизу оказывалась ледяная вода. Покойный Дерсу Узала был прав — в этих местах таяло снизу от земли.

Через некоторое время они выбрались к мощной сосне и уселись подле её ствола, спинами на него налегая, устроили привал.

— Я думаю, мы едва делаем два километра в час. (Вождь.)

— Хотя бы грёбаная метель перестала. Мне кажется, мы уже здесь были. (Таврический).

— Мы ещё не переходили первого ручья. Течение там довольно сильное.

— Я Вас перенесу, Вождь,— пообещал Таврический.— Я же в резиновых.

Ручья всё не было и не было. На какой-то момент, возможно, и Таврическому, и Вождю пришло в головы, что им из этого белого ада не выйти живыми. Посетило ли их отчаяние?

*

Это я, Колесо. Мы там сидели в УАЗике и выглядывали трактор со стороны Банного. Втроём: неразговорчивый и раздражённый водитель, обычно молчаливый Михаил и я. Мне тогда было шестнадцать…

*

…Ручей, наконец, появился. Суженный льдом, однако ещё более скользкий, мутный и опасный.

Таврический присел подставил спину. Цепляйтесь, Вождь. Личный осёл подан!

Ситуация редчайшая. Вождь узнает, что Таврический предатель только через сутки. И вот предатель переносит Вождя через ручей. Кряхтя от напряжения. Бережно, развернувшись как самосвал, ставит Вождя на другом берегу. И опять тащатся.

Не узнавая окрестности, и радуясь, когда узнают.

— Вот скала, видите, с кедром, точнее их там два, вот от неё до пасеки Семёна метров сто. (Таврический).

Через сто метров — ничего. Снег, ёлки, сосны, кедры, сухостой валежника.

Бредут дальше. Вождь решил, что лучше вообще не чувствовать промокших ног и ледяной воды.

— В такую погоду, Таврический, хороший хозяин волка из дому не выпустит.

— Ваша правда, Вождь, мокрее я никогда природы не видел, через такую не проходил. (Таврический).

И метель, метель, как оренбургский платок над Алтаем.

— Вижу!— кричит Таврический.— Столбы вижу!

Действительно, два вертикальных бревна в виде идолов с острова Пасхи, охраняющие вход в заимку Семёна, появились в метели и никуда не исчезают.

Со слезами на глазах Вождь и его Иуда направились к идолам и вот они уже там…

— Ура!!!— кричали партийцы.— Ура!!! Ура!!!

У них была баня в тот день, и они тотчас заметили две мокрые фигуры, вошедшие меж идолов.

— Ура!!!

*

Вождь, это я, Колесо, предполагаю, предвидел, что их вот-вот арестуют. Нет, не знал, что Таврический предатель, что на маральнике расположился штаб сборного отряда ФСБ, не мог знать, но Вождь провидел, что их песенка спета…

Однако он пришёл, приехал, дополз. Даже на спине предателя, но дополз до своих ребят, чтобы разделить с ними общую судьбу. Потому Вождь велик, а вы и приблизиться к нему не можете. Он не убегал, хотя мог бы убежать, он обещал, что приедет к ним и вот появился. Это был триумф Воли, триумф Вождя.

От бани он отказался. Он пошёл в избу, чтобы снять с себя всё мокрое. Там была красноватая от жара печка. Он содрал с себя все тряпки, всё-всё, и трусы, и тем более носки. Вождь сел на ближайшей к печи кровати, закутался в шерстяное грубое одеяло, может быть Травника. Он бы выпил алкоголя, но у ребят его не было, от одеколона он отказался.

Часа через два послышалось урчание большого трактора и пацаны стали таскать из УАЗика мешки и ящики.

Арест

Это я, Колесо.

Раннее утро 7 апреля. Я его не забуду до конца моей жизни. Спать мы легли всё в той же избе, где поужинали. Натопив её до климата бани. Девять человек нас было.

Почему все в одной избе? Ну натопить одну избу легче, быстрее и дров уходит меньше. Да и эта изба уже изрядно нагрелась от приготовления пищи. А что готовили? А маралье мясо, купленное на маральнике. Парни притащили (из той избы, в которой обыкновенно жил Семён) старые кровати с панцирными сетками и добавив досок, соорудили такие себе «полати», если называть их в терминологии крестьянского дома, а если по-тюремному, то «нары». Спать на досках, разумеется, будет твёрже, но зато не провалимся на дряхлой «панцирной сетке» до самого пола, как в гамаке.

Вождь лежал, мы ему предоставили ложе по старшинству и авторитету на самом выгодном месте, крайний справа, если смотреть от дверей в избу.

От Вождя было до стены ещё метра два пространства, и дышать было где (хотя печь была от него подальше, чем от остальных), и если надо встать, выйти отлить, так не надо будет беспокоить пацанов, или перелезать через них. Спустил ноги, нащупал обувь и пошёл. Вождь сам так пожелал. «Я лягу с краю» — сказал.

В окне неловко серело. Всё-таки апрель, самое начало апреля, седьмое число. Встал сонный, фактически полуоткрыв глаза, хохол Димка и пошёл, шаркая, к двери в холодную комнату (ещё изба эта комната, но уже не топленная её часть), скрипнул несколько раз половицами, повозился с дверью, обо что-то ударился ногой, матюгнулся, и вышел.

Я плохо спал, доски впивались в рёбра, потому слышал выход Димки отлить. Вождь, судя по тому, что он перевернулся под солдатским одеялом, тоже слышал.

Почти тотчас раздался ускоренный топот, влетел Димка и от двери его крик: «Пацаны! Там вооружённые люди!»

Все вскочили. Вождь один из первых. Все оказались в разного типа подштанниках. Несколько парней, оторвав прикнопленную занавеску, всмотрелись в окно.

«Пиздец!» — резюмировал кто-то. Невозможно теперь вспомнить, кто это был. И в тот же момент в избу ворвались ОНИ.

*

Моё мнение обжалованию не подлежит — они были перепуганы. Боевые солдаты и офицеры ФСБ, они ворвались на партизанскую базу и ожидали, что их встретят убийственным огнестрелом. Поэтому они кричали и кричали разное: «Стоять!», «На пол!», «Руки за голову!». И на самом деле было неясно, что же исполнять. А поступить не так — запросто пристрелят.

*

Каждый из нас, видимо, мгновенно взвесил про себя все варианты, и пацаны подняли руки.

Выплёскивая на ребят свой страх, нас выгнали в чём мы были, не позволяя найти и одеть обувь из избы, на снег. Босыми.

Вождя оставили в избе.

*

Стало светлее, и на спинах комбинезонов военных обозначились жёлтые буквы «ФСБ».

Меня тоже, ударив прикладом, выгнали. Это я, Колесо! Охранники Вождя было окружили его, но их с руганью, с криками «Сказано всем выйти!», с матом, избивая прикладами оттеснили и принудили покинуть избу.

— Выходите! Со мной всё будет в порядке!— напутствовал их Вождь, сидя на своей части «полатей».

— Вы ничего не хотите нам сказать, Вождь?!— издевательски обратился к Вождю самый высокий офицер. При этом он поместил в кобуру на ремне свой пистолет.

— С кем имею… разговаривать?— осведомился Вождь, намеренно проглотив, видимо, слово «честь».

— Подполковник Сирота.

— Что хотите, чтоб сказал?

— Признаться не хотите в подготовке преступления? Чистосердечное признание облегчает наказание.

— Преступления не вижу, признаваться не в чем.

*

«Во двор его, вместе со всеми!» — Подполковник кивнул головой на дверь.

Вождь вышел. Резкий свет ударил в глаза. Уже рассвело. Мы там все стояли с поднятыми руками. Вокруг тьма-тьмущая солдат и офицеров.

«Спецназ ФСБ» — догадался я. Вероятно, собранные из нескольких областей. Стало страшно, когда я увидел на пригорке нескольких офицеров-казахов во главе с толстощёким подполковником.

*

Перед нами поместился оператор ФСБ и тщательно поснимал нас в нашем на тот момент неприглядном виде: руки подняты вверх, в разнообразных подштанниках, на Вожде были самые пристойные, чёрные. На водителе Алексее — самые непристойные: голубые.

Они в это время занялись поисками оружия. Металлоискателей у них было два. Часть войска пошла в сушильню, и там проверяли углы, стены и крышу.

Часть, во главе с подполковником Сиротой, остались.

— Веди, Вождь!— обратился к нему подполковник.

— Что ищите?

— Как что? Оружие.

— Никакого оружия нет. Не фантазируйте.

— Ну да, нет, как же! Лучше сами укажите. И время сбережём, и отметим для суда, что сам сдал нам оружие.

— Нет оружия.— повторил Вождь.

— Я ведь найду, я такой, я упрямый. Хуже будет.

И подполковник пошёл по тропинке к пчельнику. Поигрывая бёдрами так, что кобура на ремне колыхалась.

— А с этим что?— окликнул его офицер, имея в виду Вождя.

Сирота обернулся:

— В баню, к остальным!

Бани у Семёна, их было две. Одна старая, щелястая, неприглядная, её Семён стеснялся. И новая, пахнущая свежей смолой и стружкой, её Семён построил для своей футуристической клиники, где он будет лечить народной медициной, травами и кореньями. Перед новой баней Семён успел выкопать яму и провёл туда ручей, таким образом наполняя свой пруд. На берегах пруда, объяснил он нам как-то, будут стоять беседки и столики, за которыми больные Семёна будут потягивать настои.

*

Нас повели в старую баню.

Там сидели, нахохлившись, грустные-прегрустные товарищи Вождя. И я в их числе (Это я, Колесо!).

— Как в воду Вы глядели, Вождь, вчера, когда сказали «Погодите радоваться. Враги ещё могут появиться.» (Михаил, старший охранник Вождя).

— Ну да, а вы меня спросили «Откуда?» Мы с вами еле добрались, и то, трактор пришлось вызывать (сдержанно, Вождь).

Михаил: «А Вы сказали — на вертолёте!»

— Кого-то среди вас не хватает. Где Таврический?— Вождь осмотрел своих товарищей.— Его допрашивают?

— Его поместили в новую баню почему-то одного.

— В новую? Одного?

— Может он дал показания? (Вождь)

*

Димка-хохол, самый конфликтный, сказала бы дама-педагог в детской комнате милиции, между тем ссорился о чём-то с охранником — подтянутым бойцом в трикотажной маске (маски-шоу называет такие народ) и с навороченным чёрным вороном автомата. Автомат охранник носил странно, бережно как скрипку, на сгибе левой руки.

С чего начался конфликт Димки-хохла и охранника никто из арестованных не уследил. Конфликт внезапно стал видим и слышен всем, когда часовой, охранявший их, изменил положение своей воронёной скрипки и стал избивать её прикладом Димку-хохла. Пока ещё эфэсбэшник колотил Димку по плечам. Но с каждым новым ударом приклад опасно приближался к затылку хохла.

А затылка у Димки попросту нет, знал Вождь. Там стоит металлическая пластина. Вождь сам давал Димке денег на эту пластину и на операцию.

Если этот персонаж маски-шоу долбанёт Димку по пластине, она, закреплённая к черепу, сломает ему и череп.

Вождь встал.

— Эй, эй, эй, господин охранник, у него там пластина в черепе, не надо его по черепу, помрёт тут же на месте, тебе отвечать… Тебе отвечать.— Повторил Вождь, стоя рядом с персонажем маски-шоу.

Тот перестал бить хохла своей скрипкой, но некоторое время с ненавистью смотрел на Вождя:

— Сядь на место, Дед, а то сейчас брошу бить его и стану бить тебя. У тебя, я вижу, башка здоровая.

Вождь вернулся и сел. Михаил прошептал: «Вы того, Вождь, поосторожнее…»

*

Это я, Колесо… Вот эти несколько их, поступки, совершённые Вождём в последние дни его жизни, послужили основой мифа о нём, удачно сложились в образ.

То, что Вождь, зная, что их арестуют, приехал сквозь все непогоды, чтобы разделить судьбу своих товарищей, то, что защитил хохла,— народу нравятся такие Вожди…

*

Это я, Колесо.

«Оружия не нашли» — задумчиво выдавил из себя подполковник, когда увёл Вождя в избу, где во всяком случае летом жил Семён. Подошёл к окну, из окна открывался вид на заимку, на несколько её строений, на сараи.— «Придётся летом повторить. Подвезём немецкое оборудование…»

Сирота рывком повернулся к Вождю, тот сидел на пыльном стуле.

— Что будешь делать, Вождь, если мы тебя отпустим сегодня?

— Решу, когда отпустите.— сказал Вождь.

За спиной Вождя появился майор с протоколом обыска.

— Твоя подпись нужна, начальник.— Обратился майор к Сироте.

Подполковник брезгливо подписал.

«Пойду звонить,— сказал он, обратившись к Вождю.— Начальству».

«Отведи, майор, его к товарищам, в баню».

*

Вождя привели к нам, и он сказал нам о вопросе, который задал ему Сирота.

Все оживились.

«Похоже, что нас могут отпустить… (Михаил) А что у них на нас есть? Да ничего, собственно».

«Мне не нравится Таврический, которого содержат отдельно от нас» — это реплика парня из Петербурга по кличке Сид.

«Мне тоже,— Вождь добавил через паузу,— не нравится».

На всякий случай мы предположили, что баня прослушивается, хотя вероятнее всего, она не прослушивалась. И особо не разговаривали.

К ночи, уже давно стемнело, побросав нарочно небрежно на пол эфэсбэшного автобуса, нас повезли в ИВС в село Усть-Коксу, через Банное, разумеется, другого пути там нет. В Банном позволили купить колбасы и хлеба, день кончался, мы ничего не ели.

Вождь, полулёжа на полу автобуса, дуло карабина спецназовца упирается в череп, попытался дать денег на хлеб-колбасу.

— Не двигайся. Вождь. А то тыкву твою придётся прострелить, ты, говорят, очень умный…

«Пусть достанет деньги» — решил вопрос, видимо, командир взвода или отделения. Никаких знаков отличия, у всех на комбинезонах буквы «ФСБ», у всех на башках одинаковые чёрные трикотажные «пидорки», у всех одинакового образца карабины.

— Освободи ему одну руку, вторую пристегни к штанге.— Скомандовал, условно говоря, командир. Что и было сделано. Правда на всякий случай, ствол от черепа Вождя не убирали.

Освободили из наручника грамотно правую руку. Вождь залез в задний карман и подал всё, что там было. Пошли Димка-хохол и Михаил.

Двери в автобус закрыл спецназовский водитель с характерным ответом «Пфафф!» от двери. Потому что уже стали собираться алтайские дети и несколько пьяных алтайцев, заглядывали, что происходит. Придут домой, скажут домашним: «На пасеке у Семёна шпионов поймали!»

Пришли с колбасой и хлебом, и воды догадались купить.

— Ребята, ножа не дадите? Колбасу порезать!— обратился к спецназу Димка-хохол.

— Ты чего, придурок! Ножа ему… Может тебе и карабин протянуть? И какие мы тебя ребята? Тамбовский волк знаешь тебе кто?..

— Знаю. Товарищ…— уныло продолжил Димка.

— О, правильно ответил.

*

Это я, Колесо. Вкуснее той колбасы, я теперь вспоминаю, я никогда ничего не едал. Пацаны догадались купить несколько бутылок минералки. Все запили месиво колбасы и хлеба («Ваша любимая, Вождь, «Краковская», отметил, вынимая колбасу из пакетов, Михаил) водой.

Все дружно захотели в туалет. Нас стали выпускать по двое.

«Куда идти-то?»

«Куда-куда… да вот отойди чуть и отливай!» — злились спецназовцы.— «Ну и чего, что алтайцы стоят. Они что, отростка твоего не видели?»

«Чего нервничают? (Димка-хохол — Вождю) Всё равно начальство ждём, они нескоро освободятся. Я там у офицеров бутылку водки видел на столе».

Оба достали свои приборы.

*

Дождались начальства и в том же порядке двинулись в Коксу: арестованные на полу, спецназовцы на сидениях автобуса, каждый приставил ствол своего карабина к черепу своего арестованного. Разве что не с прежней яростью прижимали…

В ИВС в Усть-Коксе

Это я, Колесо.

Когда выводили из автобуса, стояла уже глубокая ночь. Но Вождь ухитрился узнать площадь со зданием администрации. Оказалось, что в здании напротив здания администрации, куда их теперь повели (не всей толпой сразу, но грамотно — парами) помещалось не только ОВД. Но и местный ИВС.

«Раньше я жил напротив тюрьмы, а теперь я живу напротив моего дома» — пробормотал Вождь.

— Что, что?

— Да вот именно то, Колесо. А теперь я живу напротив моего дома…

Нас только ввели в здание ИВС вместе, но поместили по разным хатам.

Там, куда ввели Вождя, стоял запах мочи и пыли. В камере находились уже два человека, молодые алтайцы, Вождь назвал их про себя «монголами».

— За что сидим, ребятки?

— Конокрады мы,— ответил один буднично,— конокрады.

Второй спал, или лежал, дремля в самом углу широкого, во всю камеру, настила.

— А ты кто будешь?

— Дядя Жук из Москвы. А вас как величать?— Предсказуемо один представился Лёхой, а того, что спит, зовут Володей. Простые горные конокрады.

— За что обвиняешься, дядя?

— Создание партизанского отряда.

— Брешешь?!

— Брешут. Это они мне шьют.

— Ага. Ну ложись-садись, чего хочешь то и… мы здесь до утра. Утром увезут в тюрьму в Дорго-Джарен. Скорей бы уже, там хоть условия получше. А то в ведро ссать достало…

Вождь огляделся.

В углу аккуратно стояло ведро, прикрытое серой рогожкой. Вероятно параша.

— По-большому тоже туда?

— По-большому во внутренний двор выводят, по утрам.

*

Вождь снял ботинки, влез на нары (а это были классические отечественные нары, этот настил), тулуп не снял, под голову положил шапку, и умилённый своей неприхотливой приспособленностью притих.

— Ты дядя Жук песни знаешь?

— Песни знаю. Какие интересуют?

— Ну тюремные…

— Про любовь и тюрьму?

— Да, хорошо бы.

— «По дороге из белого ада, на этапе в сибирскую тьму, я увидел окурочек в красной помаде и из строя рванулся к нему…»

— Ух ты! Я такой не слышал. Ну пой, пой.

Проснулся второй конокрад и тоже слушал.

Господи, хорошо-то как, подумал Вождь. Впрочем, кто же знает, что он подумал… тогда. Но, зная Вождя, можно реконструировать, что он именно подумал, что хорошо. Впрочем, вероятнее всего, Вождя обуревала досада, что его постигла неудача…

Лёха-конокрад сошёл с нар, отлил в парашу, накрыл её рогожкой и стал стучать в решётку камеры. Явился ночной надзиратель, нескладный алтаец, как обезьяна в хаки, познакомился с Вождём и дал Лёхе карандаш и половину школьной тетради в клеточку, чтобы тот записал «Окурочек», оказывается, на Алтае его не слыхали.

Лёха-конокрад познакомил Вождя с надзирателем. Выяснилось, что тот тоже Лёха, и живёт здесь в Усть-Коксе на окраине — сосед юного конокрада.

— По-большому на рассвете начнут выводить,— сообщил надзиратель.— У нас не кормят, но если деньги какие есть, могу в магазин слетать, еды вам купить.

Оказалось, уже три ночи.

— Тебя-то не трогают. Ещё твоего помощника не трогают, спит себе. А твоих ребят всю ночь офицеры допрашивают. Чтоб показания на Вас дали. Пистолеты к головам прикладывают, угрожают засунуть в карманы патроны. ФСБ. Мы не ФСБ. У нас нормально тут. Мы не допрашиваем.— Утром еды тебе куплю, как магазины откроются.

Вождь был рад информации. Хоть такой.

*

Остаток ночи Вождь фактически не спал. Вначале диктовал «Окурочек» юному конокраду. Тот писал неумело и медленно. Вождь предложил записать текст песни для него, но «Лёха» отказался, сообщил, что не поймёт чужого почерка, впрочем, почерка конокрад произносил с буквой «д» — подчерка. Дальше юный конокрад, расхаживая босиком по нарам стал расхваливать тюрьму в Дорго-Джерен, как там хорошо — и горячую пищу разносят, и знакомых там немало. Вот бы и тебе, дядя Жук, в Дорго-Джерен.

«Нас, сказали, в Горно-Алтайск повезут, на базу спецназа ФСБ».

Пришёл ночной, похожий на обезьяну и повёл Вождя по-большому. Вождь сказал, что ещё не хочет, надзиратель сообщил, что только утром выводят по-большому. Но ещё в крайних случаях.

*

Это я, Колесо. ИВС там маленькое. Все всё знают. Я ещё ночью узнал, что ночной вертух с Вождём познакомился и что выведет его первым в нужник. Записался и я.

И вот меня заводят во внутренний двор. Там четыре цементных ниши без дверей. Над одной из дыр сидит, раскорячившись, Вождь со спущенными штанами, а перед ним расхаживает этот вертух и вопросы ему задаёт. Мол, какая у вас идеология, я, может, тоже вступлю…

Ситуация, конечно, обхохочешься. Если б не было так грустно. Я Вождю (мимо прохожу) делаю ручкой, здравствуйте, Вождь! Как Вам?

— До этой ночи я не представлял, что люди ещё коней воруют,— сказал Вождь,— тебя не били, Колесо?

— Не били, но пистолет к виску прикладывали. Да мне уже не привыкать, всё отрицал. Насколько знаю, никто из наших не раскололся. Только Таврический куда-то пропал. Здесь его нет. Все камеры опросили. Нет его.

Сортирную идиллию прервал спецназовец ФСБ. Вбежал, оценил обстановку и заорал на алтайца-вертуха:

— Давай живее, прогоняй всех через нужник! Подполковник отдал приказ «По коням!» Едем!

*

Таким образом, никаких продуктов нам не купили добрые души, местные милиционеры. Злые души погнали нас в шею. Вождю даже не пришлось заходить в хату за вещами. У него с собой вещей не было.

Ещё я не успел сказать Вождю, что, когда меня вели в нужник, я видел в коридоре казахов-офицеров. Помнил, что нужно сказать, но не сказал, не успел.

* * *

Всех привели к гаражу, во двор ИВС. Замкнутый двор, окружённый довольно высокими кирпичными стенами. Спецназ ФСБ, Офицеры ФСБ, чему-то лыбящиеся офицеры-казахи. Вождь теперь сам увидел их, и я думаю, не был рад их видеть. Как-то Вождь рассказывал нам о казахских лагерях, он знал, что там происходит со слов казаха-профсоюзного деятеля Исмаилова, тот сидел в Казахстане, говорит — ад даже в сравнении с нашими, которые тоже не сахар.

Сирота, высокий, чуть сутулый. Шапочка, пистолет в кобуре, тёмные круглые очки, бумага в руке, зачитал фамилии: шестерых назвал, приказав названным отойти к стене и стать там. Я был среди этих шестерых. Седьмым должен был быть Таврический, но он не присутствовал. Восьмым и девятым — Вождь и Андрюха Серебренников. Но их не назвали.

Было такое впечатление, что сейчас нас шестерых, стоящих у стены расстреляют. Я стоял рядом с Димкой-хохлом, лицо у него было как бумага.

— Вас я сейчас отпущу.— сообщил Сирота. Отправляйтесь по местам проживания и сидите тихо. На выходе подпишите каждый соответствующую бумагу. В случае чего, я знаю, где вас найти.

— А Вождь, а Андрюха?— спросил я тихим голосом идиота, предполагая, что могут наброситься и избить.

— Их повезут в Горно-Алтайск, где им будут предъявлены обвинения.— Соблаговолил ответить на мой писк Сирота.

— Пошли вон, партизаны!— закончил Сирота, унижая нас. Но когда у них в руках карабин, а с тебя только что сняли наручники, то что ты можешь противопоставить этому унижению? Да ничего!

Подхватив рюкзаки, мы шестеро прошли мимо стола, где каждый подписал стандартную полицейскую мамалыгу из слов, и вышел в калитку ворот, которую охраняли спецназовцы с карабинами. Больше я Вождя никогда не видел.

Нигде об этом не писали, но их выдали казахам. И там они и сгинули. Подробности нам неизвестны.

Через полтора года судили в Саратове тех, кто был арестован за приобретение оружия, в частности, автоматов Калашникова у «неустановленных лиц»,— актёра Левашова и ещё троих, они отделались каждый несколькими годами лагерей. Эти четверо давно отбыли свои сроки, вышли и живут себе на радость Божью до сих пор. Каждую весну для них распускаются цветы и деревья.

Погибли: 1. Дерсу Узала-Чеботарёв. 2. Майор. 3. Еремеев — соученик Дерсу Узала, пытавшийся расследовать гибель Дерсу Узала.

Сгинули, зловеще пропали без вести, без сомнения мертвы давным-давно Вождь и Андрюха Серебренников, а то бы мы уже получили свидетельства, что их видели в казахских или русских лагерях, но таких свидетельств у нас нет.

Таким образом, для этих пятерых не распускаются каждую весну цветы и деревья.

*

Множество гипотез о смерти Вождя и Серебренникова с тех пор возникали. Самая распространённая — что их передали казахам из рук в руки где-то в отдалённом углу Горного Алтая, в месиве камней и растений. Как только отъехал русский автобус спецназа, казахи застрелили Вождя и его зама, и трупы столкнули в пропасть. Там трупы сделали неузнаваемыми стервятники, лисы, медведи, волки, дожди и снега.

*

Некоторое время тому назад в местной газете далёкого северного города, в газете небольшого тиража была напечатана заметка под явной фамилией-псевдонимом, фамилией-прикрытием — Северный, озаглавленная «Я был последним, кто видел живым Вождя».

В заметке бывший спецназовец ФСБ рассказал о том, что будто бы он весной 2001 года конвоировал для передачи казахстанским властям знаменитого лидера оппозиции по кличке «Вождь», и даже кормил его и его зама тушёнкой, отстегнув им для этого из наручников одну руку. В достоверности этого сообщения я, Колесо, не очень убеждён, однако упоминаю здесь о нём для, что называется, очистки совести.

Эпилог — 2. Из Австралии

А через несколько лет, такой, вероятно, срок необходим, чтобы о человеке стали фантазировать свободнее, чтобы жизнь его была разорвана на полотнища легенд и мифов, появились и стали обрастать подробностями легенды и мифы о Вожде.

Мы не особо задумывались, когда имели с ним дело, с живым, откуда он прибыл в русскую революцию. Даже время, когда он прибыл не было точно установлено.

Уже так рано как на фотографиях 1992–1994 годов Вождь есть.

Ну хорошо, с этим понятно, где-то в этот период.

А вот откуда он прибыл, оказалось мы не знаем откуда.

В моё время считалось, что Вождь прибыл из какой-то из европейских стран. Вероятнее всего, из Франции, потому что, помимо английского языка, знал и французский.

Теперь же всё распространённее мнение, что Вождь прибыл в Россию из… сейчас вам мало не покажется — из Австралии.

Никаких достоверных данных о пребывании Вождя в Австралии у нас нет. Но, с другой стороны, у нас нет и никаких данных о пребывании его в европейских странах или в Латинской Америке.

Сейчас говорят, что Вождь преподавал в Австралии в военной школе, и что, когда понял, что в России — русская революция, бросил всё — а это жена и дети, и дом,— и прилетел в Москву. Где-то году этак в 1992-ом.

Профессию молва определила ему как профессию военного. Не прослежены, и представляются неясными связи Вождя с Россией. По одним данным Вождь эмигрировал из России в самом конце 80-х, в период Перестройки.

По другим, он родился в Австралии в семье советского офицера, оставшегося на Западе после окончания Второй Мировой.

*

По-русски, могу свидетельствовать, Вождь говорил без акцента, с современными, как у нас с вами, интонациями. Иногда, правда, задумывался ненадолго, подыскивая русское слово, но такое может случиться со всяким, кто долго пользовался английским вместо родного языка…

*

Ну и добавлю, что записал всё это Андрей Колесниченко, по кличке «Колесо», вы уже и без меня догадались, я так понимаю.