…и его демоны

Роман печатается в авторской редакции.

Как он начал умирать

Вначале Данила сменил клавиатуру компьютера. Данила решил, что клавиатуру глючит, поскольку Председатель пожаловался, что внезапно появляются большой и жирный шрифты, выскакивают не те буквы, которые нужны.

Клавиатура стоила 1100 рублей, но смена клавиатуры не помогла. По совету мудрых спецов по Интернету они сменили браузер. Точнее, Данила менял, а он смотрел. Не помогла и смена браузера. Тогда поставили новую систему Windows. Ситуация не изменилась. Тут одновременно оказалось, что он смог остричь ногти на левой руке, но не может остричь на правой. Как он ни прилаживался вывезенными из Соединенных Штатов вечными маникюрными ножницами, дело происходило у окна, на холодной кухне, ножнички не подчинились и ногти не были срезаны.

Далее оказалось, что ему не удаётся завязать на «Док. Мартенс» шнурки, потом он запутался в брючных штанинах и в бессильной злобе извивался, как червяк, на кровати, а затем на полу.

А потом его охранники открыли, что он волочит левую ногу.

Тут-то Дмитрий и записал его на МРТ, посмотреть голову.

В морозный мартовский день поехали в прославленный квартал Рублёвского шоссе, где неожиданно дёшево делали МРТ.

Меланхолически разглядывая серую, все 50 оттенков серого, Москву, он размышлял, что, кажется, приближается его конец. И что он не готов.

Человек, столько навысказывавшийся о том, как нужно гордо встречать смерть («с вызовом»), оказался абсолютно не готов, между тем он и смерть стали опасно близки.

Даже не застрелишься, его жизнь профессионального радикального политика не позволяла содержать дома огнестрел, придётся бессильно ползать в ярости. Правда, демонстрируя этим своеобразный героизм отчаянья, однако героизм жертвы. Он более всего страшился стать жертвой, жертв презирал, и вот над ним зловеще надсмехались высшие силы. Он ожидал подлых выходок от современников-людей, а за ним стали охотиться сверху.

Его вели охранники, потому он не запомнил путь, помнит лишь, что пришлось выйти из «хуиндаи», что не к самому подъезду доставили. «Да и мать его!» — подумал он. «Чего теперь, будем заниматься тем, что преодолевать себя, несгибающегося или сгибающегося, но не в том направлении».

Он сдал очки и, опираясь на седовласую женщину (она ему предложила), пошёл в камеру, где стоял аппарат. Ему велели снять с себя все металлические вещи, он снял, забыл одно серебряное кольцо в кармане, лопнувшее, он носил его на счастье. Извлёк, отдал. Кольцо было родом из Душанбе, там ему кольцо и подарили. Полковник.

— Ложитесь на спину. Вот вам в руки шарик, если захотите остановить всё, стисните шарик. Вас будут атаковать звуками, множество скорее неприятных звуков. Всё будет продолжаться минут пятнадцать. Лучше закрыть глаза.

На самом деле это оказалась атака звуками, но и шумная атака зловещих демонов. И было налицо нагнетание давления демонов на него. О, как они завывали в разных ритмах! Как рычали саблезубо, как кровожадно хлюпали челюстями! Демоны устроили оргию, жорево, вызывая ужас, смятение и опять ужас.

Высокомерие демонов и их нахрапистая пёсья наглость не имели границ. Толстые голоса сменялись тонкими, поросячий визг — рычанием демонов-львов.

Он вытерпел. С его лица сняли пластмассовую маску, вернули очки, вошли его охранники и помогли ему надеть туфли (сам он уже не умел их надеть). Его препроводили в безалаберную неухоженную приёмную, где сидели две необъятные армянки — мать и дочь, сказали: «Ждите».

Пришла незнакомая доктор и принялась убеждать старшую армянку, что её плечо «не войдёт». Вышла ещё одна доктор и подтвердила, что «такое плечо не войдёт». Куда не войдет, Председатель исполкома независимой политической партии, он не понял. И ему не суждено было узнать, потому что вышла женщина со снимком его черепа, сделанным с помощью демоновских криков. Женщина стала взволнованно убеждать старшего группы охранников Дмитрия в том, что ему — Председателю — необходимо немедленно делать операцию. В мозгу у него гематома длиной в 142 мм и шириной в 38 миллиметров. Она давит на мозжечок, давит на полушарие, которое управляет левой половиной тела. Ещё чуть-чуть, и деформация мозга станет необратимой.

В этот именно момент он понял, что они зря сменили клавиатуру, зря меняли браузер и низачем поставили десятый Windows.

Тут вдруг включились запахи. Вообще-то он давно где-то утратил обоняние, не то на одной из военных дорог, не то в тюрьме, но вот включилось обоняние.

Пахло плохо. Пылью неухоженного помещения (а ещё Рублёвка!), обувью обеих армянских женщин, слабо несло откуда-то кислой капустой. «Там у них где-то в глубине столовая»,— предположил он.

*

Нужно было искать нейрохирурга. Нужно было звонить, находить хотя бы тех, кто мог знать нейрохирургов. Поехали в квартиру Председателя.

Квартира за время его отсутствия стала полностью чужой. «Теперь все квартиры будут мне казаться чужими»,— догадался он. «Тесная и подслеповатая»,— подумал он.

Переворачивать листы самодельной телефонной книги правой рукой ещё было возможно. Книжка была потрёпанная. Спешно, рывками нервов переворачивал, поскольку было понятно, что время таки в этот раз воистину дорого, может стоить ему жизни.

Господи, сколько ненужных номеров телефонов он нацарапал за эти годы, прошедшие со времени, когда он впервые открыл эту, тогда ещё молодую и крепкую, тетрадь. 13 лет тому назад. Иные выцвели уже всеми цифрами, иные истёрлись и заплыли от бесчисленных прикосновений его пальцев. О доброй половине этих фамилий ему не было ничего известно, он начисто забыл, кто они такие — обладатели этих фамилий и цифр. Возле некоторых красным шариком ручки было выведено «мёртв» и стояли залихватские восклицательные знаки. Было такое впечатление, что его облегчало это «мёртв!». Это давало ему возможность подвести итог человеку. «Мёртв!» Телефоны некоторых мёртвых были яростно перечёркнуты. Наверное, не от радости, но от определенного чувства порядка. Живые тут, а мёртвые пусть выселяются.

Охранники названивали во все стороны.

Он вспомнил одного коллекционера работ художников русского авангарда конца XX века, покойные Бахчанян и Беленок были украшениями его коллекции. Председатель вспомнил, что профессия коллекционера — хирург-кардиолог, профессор. И позвонил ему:

— Михаил! У меня тут ЧП приключилось.

И быстро рассказал о клавиатуре, о неспособности остричь ногти на правой руке и в конце концов о гематоме.

— Михаил, у вас нет ли знакомого нейрохирурга?

Михаил, привыкший иметь дело со страждущими и болящими, позвонил через час, показавшийся Председателю вечностью, и дал телефон светила нейрохирургии.

— Скажите, что от меня!

Светило назначил ему встречу на завтра на утро. Председатель хотел сказать: «А доживу я до утра?», но решил, что будет выглядеть с этой фразой трусом, и не сказал. С ним остался ночевать здоровенный парень из Химок, Сергей, три судимости, лёг в большой комнате, чтоб если что, то спасать его как-то, вызвать скорую хотя бы.

Ночью он кое-как спал, а утром поехали. Офис светила находился в центре Москвы. Председателю всё в центре Москвы было знакомо. Они показали светилу целлулоидный снимок МРТ, где ясно во множестве ракурсов был виден круассан гематомы.

— Срочно нужно вас оперировать. Я сейчас дозвонюсь профессору,— светило назвал фамилию.

Инвалидом он вышел с третьего этажа вниз, держась за перила и за стенку. Как слепого, охранники довели его до автомобиля, и «хуиндаи» понёс их в направлении профессора, который то ли поможет Председателю, то ли он сдохнет в руках этого профессора.

В лобби евро-медицинского нацистского лагеря стояли во множестве зомби-роботы, улыбчивые и страшные в своей улыбчивости, непонятных национальностей. Одни предлагали анкеты, другие сканировали паспорта. Бледные охранники в чёрном стояли вытянувшись, как кариатиды, у стен, строгие в фуражках, несколько женщин в пилотках были похожи на стюардесс или жриц Богини смерти.

Дмитрий немедленно подчинился их порядку, стал заполнять длиннющую анкету, при заполнении которой больному возможно было умереть несколько раз.

— Брось это занятие, звони профессору.

Дмитрий продолжал заполнять анкету.

— Дай мне телефон профессора! (Дело в том, что все телефоны поступали отныне к Дмитрию, поскольку Председатель становился недееспособен же.)

— Но нужно заполнить анкету…— взмолился Дмитрий.

— Ты что, не видишь, что они роботы, зомби. Это не для нас, это для всех. Дай телефон.

Дмитрий сказал:

— Успокойтесь!— Но дал ему телефон.

— Профессор, я здесь в лобби,— он назвал себя.— Пришлите кого-нибудь нас забрать.

Через пару минут профессор со свитой длинноносых и очкастых юношей был в лобби. Они пожали друг другу руки.

— Следуйте за мной,— сказал профессор.

*

Его поместили в палату номер шесть. Сергей из Химок спустился вниз и принёс из раздевалки его бушлат. У Председателя была с собой наготове сумка с вещами, он собрался на операцию, как в тюрьму. В сумке было всё: и зубоочистительная щётка и паста, и пластиковые тапочки, и треники с белой лампасой, и чёрно-синий халат, и крупно-вязаная кофта, и прочее, и другое.

Приехал отставной офицер КГБ с креслом (он не мог быть не офицер КГБ в отставке, его выправка и невозмутимое широкое мускулистое доброе лицо кричало, что он экс-офицер КГБ). Председателя усадили в кресло, на руки положили плед, ещё он взял свой пиджак чёрного вельвета поверх пледа, и поехали. Сергей из Химок рядом, череп брит.

Сколько возили его так, от доктора к доктору, снимая показания его тела, Председатель не смог удержать в памяти. Затем его вернули в палату.

Пришёл профессор, сказал:

«Слушайте меня внимательно: есть три исхода операции, согласие на которую вы сейчас подпишете или нет».

1. Операция пройдёт успешно, сутки вы побудете под наблюдением в реанимации, потом переведём вас в стационар и через несколько дней мы вас выпишем, поскольку у нас тут бизнесмены заправляют, стационар очень дорого стоит.

2. Либо операция пройдёт неудачно, и тогда всё может быть. Профессор многозначительно промолчал.

3. Операция пройдёт, но затем обнаружатся осложнения, нам не удастся дренировать всю вашу гематому, и тогда придётся операцию повторить.

Председатель сказал, что согласен, и подписал согласие. Ещё в палате медсестра Лена, толстая проворная блондинка, сделала ему, как она сказала, «успокоительный укольчик». Он впал в забытьё уже у дверей с надписью «Операционная». За дверью его, очевидно, подключили уже к серьёзному аппарату анестезиологи.

Занавес.

В следующей главе «Огненные демоны» события будут и дублироваться, и наезжать друг на друга, как льдины на Неве, в городе на Неве не однажды наблюдал их Председатель. Вы, кто будет это читать, не обращайте внимание на повторы и набегающие друг на друга сцены. Так надо.

Огненные демоны

Вернёмся к тому моменту, когда они ещё входят вовнутрь Европейского центра. Председатель и охранники вслед за профессором.

Он впредь будет называть учреждение «еврофашистским». Несмотря на то что и охранники его, и впоследствии обслуга центра: медсестры и доктора, вздыхая, впрочем, будут объяснять ему, что это по европейским стандартам всего-навсего большое медицинское учреждение, которым управляют бизнесмены, ну что делать. Теперь везде так: «Хочешь жить — плати».

«Один с сошкой, семеро с ложкой»,— пробормотал он, разглядывая внутренности учреждения, в которых они шли.

— Что-что?— обернулся профессор.

— Помните нашу русскую пословицу, один с сошкой, семеро с ложкой? По-моему, большевистско-агитационного происхождения пословица. Так вот, здесь у вас вы — с сошкой, зарабатываете валюту и рубли на семерых нахлебников, этих роботов с беджиками в пилотках, как у Люфтваффе, и черномундирных эсэсовцев — чоповцев.

— Хм. Интересное сравнение… Прошу вас,— профессор пропустил его в лифт.

Его привезли в палату 6, там был сломанный жёлтого цвета стул на металлической раме, металлическая медицинская кровать, столик с двумя уровнями. Он сходил в туалет, охранники тихо ждали.

— Как двухзвёздочный в запущенном состоянии европейский отель,— изрёк он и подошёл к окну. За окном прямо анфас торчали чёрные, как плохие зубы, несколько одиннадцатиэтажных зданий. Чем-то знакомые ему. Он вгляделся.

«Господи, твоя власть, этого ещё не хватало!» Двадцать лет тому он жил здесь вместе с Лизой, длинноногой, тонкой, как шнурок, девушкой, погибшей 9 февраля 2012 года от последствий употребления drugs. Он недавно сходил к ней в этот день на старое Даниловское кладбище, где её похоронили в ногах родственников по матери. Плохой, наверное, знак, подумал он о соседстве с её зданием.

«На каком же этаже он жил в её квартире? Ну как — жил? Проводил вечера и ночи, да и то не все, у него была тогда арендована его квартира в Калошином переулке». Он пошарил глазами по балконам седьмого и восьмого этажей. Где-то там. Ни с одного балкона, впрочем, не свешивался труп юной красотки и не сверлил его окна глазами. Она умерла, не достигнув сорока, так что в любом случае юной, вряд ли она внешне изменилась. «Груди-дыньки, яркий рот, и развратна, как енот»,— вспомнил он строки своего стихотворения о ней.

Нет, через перила балконов седьмого, шестого и восьмого этажей не свешивалась яркогубая девушка с фиолетовыми глазами. Суккуб не скалился в него и не улыбался.

Вряд ли она простодушный демон. Как-то позвонила ему, сказала, что ушла от мужа, и позвала приехать. Если она умерла от СПИДа, вот был бы номер. Не факт, что умерла от СПИДа, родители тщательно скрыли, от чего именно, но было известно, что от последствий drugs, а это либо гепатит С, либо СПИД.

Её супруг получил семь лет за свои drugs. Как-то супруг давным ещё давно подошёл к нему в модном журнале и представился: «Я — муж Лизы». Вот был бы номер, если бы она заразила его СПИДом? Какой он молодец, Председатель, что не поехал…

«Эй, эй, да у тебя гематома мозга,— одёрнул он себя,— ещё неизвестно, что милосерднее, гематома: ты шаркаешь ногой и левая рука у тебя если не отсохла, то в дерьмовом состоянии… а ты… А может, Суккуб ещё не был в то время болен?»

«Слушай,— обратился он к себе.— Она безответственна и по совсем простым категориям — плохая девочка. Вполне могла пригласить тебя, чтобы заразить. Для зловещего удовольствия».

*

Дмитрий отправился вниз в холл, договариваться с роботами об оплате. Они требовали за операцию и пребывание в палате шесть своего концлагеря дикие какие-то деньги, залог. Что-то вроде восьми тысяч евро. Пошёл договариваться. Большой брутального вида Серёга остался. Серёга был три раза судим, два раза по делам Партии, третий раз — брутально чикнул ножичком человека, с которым пил, складского рабочего. Серёга стал ходить от окна к выходной двери. У Серёги были другие стандарты. Здесь ему нравилось. Он как-то лежал в 71-й больнице в грязи и окурках.

— Сестра! Не в службу, а в дружбу. Не обрежете мне ногти вот на этой руке?— он протянул правую. Под ногтями скопилась грязь. На левой он сумел остричь ногти, держа ножнички в правой, а левая держать ножнички отказалась.

Лена, так звали толстую блондинку-медсестру, пошла в коридор за ножницами.

*

— Ну у вас и ножницы! Чего такие огромные и грубые?

— Ну у нас же тут не маникюрный салон… Маникюрные не держим.

Он также не держал маникюрный салон, однако имел по своему фактическому месту проживания маникюрные ножницы.

Кое-как, как топором, Лена остригла ногти на правой.

— А пилочки нет?

— Ну у нас же не маникюрный салон,— взмолилась она.

*

Кабриолет ему подали. Вошёл крупный спортивного вида добрый мужлан с лицом отставного полковника, Серёга и мужлан посадили его в чёрное инвалидное кресло, положили ему на колени плед, поверх пледа он водрузил свой чёрный пиджак из вечного итальянского вельвета. В глуби пиджака у него хранились паспорт и money.

— Хоть покатаетесь!— сказал полковник-рикша.

По дороге к ним присоединился Дмитрий и зашептал ему, какие они здесь ужасные и что только при содействии профессора ему удалось обойтись меньшим залогом.

— Чего ты хочешь от евро-фашистского концлагеря, Дмитрий?! Это же money-выжималка здесь.

— Да, порядочки у них тут… Деньги делают,— признал Дмитрий.

Его провозили по длиннющим коридорам, опускали и подымали в просторных лифтах, где прислуга концлагеря испуганно жалась к стенам. Медицинский концлагерь оказался воистину огромен. Неисчислимые толпы служащих концлагеря выглядели бледными и испуганными. Он, путешествуя с ними, пытался вывести их из летаргии рискованными шутками, пока не понял, что у них запрещено разговаривать и с пациентами, и друг с другом. Тогда он заткнулся.

*

В палате номер шесть ему приказали переодеться — надеть казённое платье: длинные белые чулки аж до паха и распашонку, завязываемую медсестрами сзади. Дали также какие-то нитяные трусы от заведения. И он стал ждать.

Посмотрел на здание, где он жил с Суккубом. Впрочем, тогда она звалась Елизаветой. Нет, голый узкий труп не свешивался через перила балконов, не раздавался глумливый её хохот…

Часам к десяти вечера вновь приехал рикша-полковник, его усадили в кресло в новом его облачении. Он сказал всем, кто его окружал, а это были рикша-полковник, толстая блондинка Елена, Серёга, Дмитрий: «Обрядили, как Цинцинната на казнь». Но никто из них, видимо, Набокова не читал, потому они промолчали. Неначитанные.

Преодолев лифты, коридоры и двери у таблички «Операционная», где скакали красным цветом лампы, рикша-полковник сообщил его охранникам, что «дальше вам, ребята, нельзя».

Охранники ушли, после того как рикша клятвенно обещал им, что вручит мобильник и очки их боссу сразу же после того, как к нему вернётся сознание после операции. Точнее, вручит женщина, должность которой именно предусматривает выполнение этих функций — вручать.

Его сознание к тому времени уже покидало его. Ибо медсестра Лена, подстрекаемая самим профессором, вонзила ему ещё в палате иглу с анестетическим раствором. Ему сказали, что в операционной его подключат уже к серьёзной анестезии.

*

Очнулся он от резкой боли. Идентифицировал, что это боль от раскалённой иглы. Наклонённая над его задницей головка девушки обернулась, поднялась лицом, и он увидел расшлёпанный простецкий русский носик и такие сладенькие завлекающие мягкие глаза.

Было частично темно, но пятна света здесь и там обнаруживали неодетые фигуры в разных позах, находящиеся на койках. Несколько пятен света были особенно ярки, и туда и оттуда в эти пятна и из них проникали фигурки в белых халатах.

— Я где?

— Вы в реанимации. Вы после операции,— ответил носик.— Пи́сать хотите?

— Ещё не понял…

Внезапно включились его уши… И возникла какофония голосов. Предсмертные хрипы, болезненный храп, как бы ночные крики совы, кашель, кашли… Звуки перекрикивали друг друга.

Он всё понял. Спокойного конца жизни не будет. Демоны, и плохие, и хорошие, ополчились на него, мстя за те тайны их, о которых он сумел догадаться. «Готовься к худшему, старик»,— сказал он себе. «Будем готовы»,— ответил себе.

Он себя не видел в этом мире темноты и светлых пятен, в мире кубизма и кривых зеркал, движущихся, как призраки на кладбище над могилами. Но выглядел он вот как:

Всклокоченный одной стороной седых волос слева и выбритый с правой стороны череп с тремя отверстиями в нем. Из черепа выходила пластиковая трубка, а по ней высасывалась гнилая кровь гематомы, ибо в крови плавал его мозг. Old punk — подумал он. Ещё он был в медицинских чулках и без трусов.

Он услышал дикие звуки и утопленные глубоко в звуках английские слова. В это время мимо как раз проскальзывала медсестра с расшлёпанным носиком.

— Если нужно, я могу перевести, я английский знаю, и французский знаю, и вообще все языки.

— Спасибо, у нас доктора говорят на иностранных.

Медсестра отошла.

«Боже мой! Я с ней флиртую! «Все языки!» — неподражаемо. Из черепа через дренажное отверстие льётся гнилая кровь по трубке. Я без трусов. На мне медицинские высокие чулки, как на девке, свалившаяся на одно плечо концлагерная распашонка, а я флиртую. Я в реанимации, чёрт знает на кого похож, видимо, а я флиртую. О, велика ты, сила сексуальности! Час как с операционного стола. Здесь просто ад. Привезли старика, он даже век не может поднять, рот открыт, лежит в центре реанимационной палаты. А я флиртую».

Он улыбнулся в темноте. Потом расхохотался. Тотчас же из глубины этого срежиссированного мрачным каким-то замогильным режиссёром Могилом Серебренниковым появилась она, с расшлёпанным носиком.

— Вам утку дать?

— Не знаю.

— Держите.

— А как ею пользоваться?

— Горизонтально её и в отверстие суйте.

Он сунул безо всякого стеснения.

Демон среди демонов, бес среди бесов, и она — демон. Разве бесы стесняются?

— Не получается?— она естественно наклонилась, чтобы разглядеть.

— Нет,— сказал он,— пока нет, не получилось.

— Это потому, что вы не пили ничего, до операции же нельзя. А с утра вы пили?

— Кофе в шесть утра.

— Ну потом сможете.

Выпрямляясь, она поставила на место, спустила вниз свою грушевидную попу в комбинезончике, под халатом у неё был комбинезончик.

Англоязычная женщина задышала и вдруг завопила на неизвестном языке.

— Пить хочет. Но ей нельзя. Профессор сказал, что ни грамма.

— Все мы тут бесы, и вы, и они, и я.

— Да,— согласилась она,— бесы.

— Земля управляется огненными бесами, вы знаете.

— Да,— кротко согласилась она.

— Они держат в тайне от нас, кто мы и зачем нужны. Нам позволяют только те открытия, которые нас запутывают. А другие не позволяют. То, что кажется нам нашими открытиями, есть лишь то, что позволено бесами. Они не пузатые-волосатые, а сполохи энергии, вы знаете?

— Я знаю.

— Света, там старика нужно обмыть. Принесли.

— Да, Даша, иду!

— Сними халат, запачкаешь. Он очень грязный.

Снимает, обнажив сильную грушевидную попу. Ушла.

Он закрывает глаза. И таки спит.

*

— Вот, наденьте! Это наши трусы. Простые медицинские. Давайте помогу, приподнимите попу.

Оказавшись на нем, трусы выглядят девичьими.

— Они же женские!

— Нет, они uniseховые. Для обоих полов. Утку дать?

— Давайте.

— Суйте.

Он суёт и журчит. Пытается закрыть утку зелёной крышкой.

— Дайте. Она не должна быть закрыта, утка. Почему так мало?

— Утром пил только кофе…

— Захотите ещё, скажите!

— Света, почему так мало света?

— Вам всем нельзя возбуждаться…

Она подвозит ещё одну ширму, и он оказывается изолирован от остального пространства реанимации.

Медсестра приходит, уходит, приносит утку так часто, зачем? «Мы что-то с ней совершаем,— понимает он.— Без предварительного сговора».

— Суйте. Почему так мало?

— Суйте. Почему так мало?

— Вот, сейчас хорошо.

Ему хочется, чтобы утка была доверху, чтоб она была довольна. Вид сексуальности.

*

Поутру профессор делает обход. Подходит и к нему, свернувшемуся в клубок, как вольерная обезьяна. Правая сторона черепа соединяется красивой, как конфеты «раковая шейка», прозрачной трубочкой, слой крови, слой воздуха, слой крови, с канистрой с его кровью, пристёгнутой к кровати. С профессором студенты и доктора. В зале реанимации светло. Он ищет глазами её и находит. Она в задних рядах, улыбается чарующей улыбкой простой русской бесовки-медсестры.

— Как себя чувствуете после операции?

— Спасибо, профессор, отлично. У вас такие старательные здесь сестрички.

Она лукаво улыбается в заднем ряду.

— После завтрака вас переведут в стационар.

Профессор уходит, толпа около его кровати рассасывается. Председатель бесцеремонно, мол, «подь сюда, ты!», подзывает медсестру пальцем.

— Тебя как зовут?

— Светлана.

Он услышал, как её зовут, ещё ночью, но ему хотелось подозвать её пальцем, в развязной манере: «Ты, иди сюда!» «Ты, иди сюда!»

Восставшая обезьяна

«После завтрака» затягивалось. Он впопыхах съел невкусную, несолёную рисовую кашку и такой же невкусный, несолёный салат, не стал пить чай, потому что руки у него тряслись и чай мог пролиться на кровать, проглотил сердцевину двух («бриошей»?) комков теста с начинкой из фруктов и стал ждать перевода в «стационар».

Ждал с нетерпением по одной простой причине. Председателя, как важного, известного больного, поместили впритык к местоположению командования реанимацией, к командному пункту.

Столы (два), компьютеры, шкафы и шкафчики с медикаментами, челночно снующие мимо медсестры и доктора, всё это создавало ненужный трафик вокруг него. Он устал от их суеты, спать в таком месте было невозможно, тем более профессор объявил его переезд в стационар «после завтрака».

К тому же Председатель чувствовал себя зверем в зоопарке. И если зверь хотя бы мог встать на лапы и удалиться в заднее помещение, где его никто не будет видеть, Председатель полусидел, полулежал у всех на виду, в нелепом шутовском одеянии: в чулках и в распашонке, в по виду девичьих больничных трусах. Полголовы обриты, из головы идёт красно-белый шланг, направляясь к флакону, притороченному справа к краю кровати.

Между тем сменилась обслуживающая команда, её возглавляли особенно отвратительная Фаина Ивановна, женщина со злыми чертами упитанного лица, обрамлённого в каре черноволосой причёски, и сгорбленный, с движениями посетителя ТЦ «Европейский»,— Рустам. Фаина Ивановна занялась тем, что вначале объявила о пропаже из компьютера неких данных о больных (или может быть даже об одном больном), и вся команда начала неистово искать эти данные. И в компьютере, и в бумажном виде — они обшарили все шкафы. Между тем больные харкали, стонали, сопели и были предоставлены сами себе.

«Все это выглядит как Дантов Ад. А Фаина Ивановна и Рустам — демоны»,— отметил Председатель. В Аду, впрочем, отшторили окна и успели впустить дневной свет.

Не найдя данных, Фаина Ивановна обвинила в их сокрытии предыдущую смену: в частности медсестёр Свету и Дашу. За ними пошли, видимо, туда, где персонал переодевался, в надежде, что они ещё не покинули центр.

Пока их не привели, Председатель услышал нелестную характеристику его медсестры. Он узнал, что живёт она в области и что у неё есть ребёнок, прижитый неизвестно от кого, и что девушка легка на знакомства, понимай случайные связи.

«Так я именно такой её и понял»,— сказал себе Председатель, именно поэтому и позвал: «Ты, иди сюда!»

Привели Свету. Она переоделась. На ней были зелёные брюки, ещё более подчеркивающие грушу её попы и очень неплохую при этом длину ног. Ну потому что увлекательных поп немало, а если ножки не длинны, то девочка выглядит приземистой. Председатель подумал, что у Светы, должно быть, нежный чуть вспухший живот, и даже вздрогнул от нахлынувшей похоти.

Они там ссорились, но нежная медсестра правильно не распалялась, а что-то ворковала убедительное в ответ. Ушла. Фаина Ивановна и Рустам залезли в компьютер и долго шарили там, обмениваясь нелестными ремарками о моральном облике Светы и Даши. На побегушках у них была совсем по виду школьница, звали её Мария. По тону фраз, брошенных Рустамом Марии, Председатель вычислил, что Рустам совокупляет эту Марию, что она этим фактом гордится и служит ему верой и правдой, возможно, отключит больного от жизненно важных капельниц, если Рустам прикажет. И в тюрьму пойдёт ради него.

Когда бесовка Фаина Ивановна ушла в подсобное помещение (Председателю были видны там матрацы, на них, он предположил, члены дежурной команды реаниматоров могли при необходимости отдохнуть, забыться сном на час-другой), Председатель обратился к демону Рустаму:

— Пора меня переводить, амиго!

— Я должен померить вам температуру, давление.

— Ну так я готов…

Кавказцы обычно разговаривают с русскими с этаким пренебрежением. Щепотка пренебрежения прозвучала и в голосе Рустама.

Не спеша Рустам остановил компьютер, в котором он продолжал шарить, и принёс измеритель давления. Не спеша напялил измеритель Председателю на руку, надул повязку, измерил.

— Ну как?

— Удовлетворительно.

— У вас тут как в тюрьме!

— Почему?

— Там тоже ждешь всё время конвоиров, когда они соизволят привести или отвести тебя. Нельзя ли побыстрее? Я ведь уже разместился в палате шесть, там у меня вещи, чего я тут, как дикий зверь, по койке мыкаюсь.

— Мы должны оформить ваш перевод из реанимации в стационар,— сообщила бесовка Фаина Ивановна, появившись.

— Так оформляйте…

— Я освобожусь и отвезу вас. (Рустам.)

— Вы можете отсоединить меня от кровати, наконец?

Рустам наклонился над пристёгнутым к кровати флаконом, очевидно, не особо соображая, как его отстегнуть. Бесы Рустам и Фаина Ивановна, дошло до Председателя, пусть и числились докторами, по сути исполняли функции нацистов-нормировщиков, считали работу, выполняемую медсестрами, загоняли сведения в компьютер. Отстёгивать Рустам не умел либо, исполняя обязанности нормировщика долгое время, забыл, как это делается.

— Смотрите, там нужно повернуть ремешок так, чтобы он прошёл в пазы. Увидели?

Флакон отстегнули. Председатель зажал его в правой руке, так как в левой у него был мобильный телефон.

Рустам отошёл в боковую комнату, так что стал не видим с койки Председателя. Туда же вошёл бородач в синем халате, и они там забубнили. Председатель надеялся, что бородач пришёл, чтобы затолкать его койку в лифт и доставить в палату шесть стационара.

Ничего такого. Бородач вышел и ушёл.

Председатель обратился к Марии, бежавшей мимо с постным лицом: «Мария, профессор сказал, что после завтрака меня доставят в стационар. Так переводите же. Уже второй час пошёл после завтрака».

— Мы должны оформить ваш перевод в стационар. (Бес Фаина Ивановна из своего каре укоризненно смотрела на него.)

«Ах ты жирная тварь, кусок нацистки»,— подумал Председатель.

— Так делайте же, вы уже час мне талдычите о вашем документе, его можно сделать за десяток минут.

— Мы ещё не померили вам температуру.

— Так меряйте! («Жирная нацистка,— мысленно добавил он.— Делай! Меряй!»)

— Рустам! Рустам!

Подошла Мария с градусником. Глаза у неё были испуганными.

— А где Рустам?

— Поехал встречать больного.

«Ну да, смылся с места назревающего скандала. Чурки, они такие»,— подумал Председатель. Померив температуру, все опять застыли.

— Значит, так,— сказал Председатель.— Сколько этажей до стационара?

— Два вниз. (Мария подавленно.)

— Давайте мне сопровождающего, и он меня спустит в стационар.

— Это противоречит нашим инструкциям.

— Тогда везите меня, дьявол вас побери, на кровати.

— Мы не можем переместить вас на этой кровати. (Бесовка Фаина Ивановна.)

— Что?

— Эта кровать принадлежит этому этажу, реанимации, и она не должна по инструкции покидать реанимацию.

…Стали собираться врачи, медсестры, несколько больных. По их виду можно было определить, что они покорны, как приготовленные к закланию на бойне коровы. Но поскольку происходило ЧП, они стеклись и тупо наблюдали за происходящим.

— Я сейчас встану, сам пойду в лифт и доберусь до стационара.

— Вы не должны этого делать. Существует инструкция.

— И что глаголет ваша инструкция?

— Из стационара должны подняться на наш этаж с их койкой, мы переместим вас на койку стационара, и вас отвезут.

— Так где же они?

— Мы им звонили. Ждём!

— Звоните ещё! Мне пробуравили череп в двух местах. Удалили огромную гематому. Я оперирован, я хочу чтобы из вашего Бедлама меня переместили в палату, за которую я заплатил. Я там усну, наконец.

— Мы ждём. Они не спешат.

— Так спустите меня туда на вашей драгоценной кровати, чтоб вам пусто было, нацисты. Там перевалите на их кровать и возвращайтесь к себе и к своим кроватям.

Председатель сидел, как восставшая обезьяна, на кровати с бортиками, а вокруг, серьёзные и тусклые, стояли жители реанимации.

— Мы не можем, я же вам объяснила. У нас инструкции. (Бесовка Фаина Ивановна.)

Председатель, сжимая флакон с кровью, сотрясая шланг с кровью, ведущий из его головы, нажал на телефон Дмитрия.

— Дима, эти фашисты из реанимации вот уже два часа не переводят меня в стационар. Набери профессора и расскажи ему, что тут происходит. Пусть он наведёт порядок!

Дмитрий попытался его успокоить, но Председатель был дико зол, столкнувшись с их внутренним абсурдом. Он отключил Дмитрия.

— Так,— сказал он.— Или вы меня везёте вниз на два этажа ниже немедленно, или я разнесу сейчас ваш барак к такой-то матери!

Председатель увидел, что при этих его словах глаза у доброй половины его аудитории внезапно потеплели. Вероятно, у них у самих появлялось такое желание разнести барак к… такой-то матери.

— Я, между прочим, в тюрьме сидел за государственные преступления.— Председатель осмотрел аудиторию. Бесовка Фаина Ивановна молчала, вид у неё был подавленный.

*

Ситуацию разрешило появление койки из стационара, которую толкали две незлобливого вида, но абсолютно неэнергичные женщины.

Их койка была чуть ниже койки реанимации. Прижимая к груди флакон с кровью, Председатель свесился на локте над прибывшей койкой и упал на неё. На него возложили одеяло.

По дороге он въедливо издевался над двумя сестрами, объясняя им, что пациент — главное действующее лицо в их фашистско-медицинской мистерии, а не инструкция.

Ещё он схватил горсть леденцов, леденцы встретились ему по дороге при остановке у лифта, и с наслаждением стал поедать леденцы один за другим.

*

Его ввезли в палату шесть с жёлтым сломанным стулом, добавили подушек и ушли.

С кровати стало видно, что на балконе дома напротив (Председатель вдруг вспомнил адрес: Выползов переулок) висит труп молодой девушки с ярко накрашенными алыми губками. Она смотрит на него милостиво. «Ты ведь приходил на кладбище. Спасибо. За это я тебе ночью помогла. Поживи ещё».

Он приходил на кладбище в годовщину её смерти. Принёс цветы. Она в свою очередь сделала так, что он остался жив сегодня.

Out

Через два дня после операции его подвергли ещё более суровой атаке демонами, чем в первый раз.

Да и окружение было суровее. Запуганная женщина, толкавшая его кресло, уступала места в лифте всем, всем, всем, провезла его по этажам и коридорам фашистско-европейского центра в сопровождении Серёги из Химок («Это чтоб вы меня не обидели и не толкали»,— объяснил Председатель присутствие Серёги).

Откуда-то выскочила вышколенная — так её назвал Председатель — «убийца в белом халате» — вертлявая девочка-медсестра с твёрдым блокнотом на пружинах и задала ему тучу вопросов: «Были вы оперированы и когда?», «Есть ли у вас хронические болезни?» и так далее, и, наконец, заставила его расписаться, что он берёт на себя ответственность за атаку демонов во время МРТ.

Только когда эта атака началась, он понял, почему такие предосторожности. Атака была в сотню раз более страшная и интенсивная. Все подземные и космические хрипы и вопли были мобилизованы.

Атаки наплывали, немедленно другие следовали: зубовный скрежет самого дьявола сменялся рядовыми воплями ведьмы, рожающей Антихриста, затем вопли сменялись скрежетанием ногтей мертвецов по стёклам одиноких хижин. А далее (он представил), раскорячившись, Вельзевул тщился испражниться, и зелёное дерьмо хлестало по раскалённым стенам Ада и шипело на них. Длилось это добрые полчаса, то есть вдвое больше, чем первый его МРТ.

Председатель лежал, закрыв глаза, несколько раз взглатывал, ощущал каждую косточку тела и чувствовал, как грязная кровь из его мозга по капле высасывается в пластиковую канистру в боковом кармане его вафельного (он был сделан из материала, из которого шили в его детстве вафельные полотенца) халата.

Он думал, он не выдержит. Но сил в нём оказалось больше, чем он представлял себе.

Демонов отогнали.

— Можете вставать.— Женщина, наклонившаяся над ним, была некрасива, непропорционально высока, и, чёрт, где они набрали таких бледных уродов!

— Все выдерживают этот вселенский ужас?— спросил Председатель женщину.

— Некоторых приходится исследовать под наркозом,— сказала женщина.

Вошёл доктор — его звали Алексей, знал Председатель, ассистент профессора, делавшего ему операцию. Доктор показал большой палец. Доктор был доволен и улыбался.

— Во!

«Во!» означало, что его сегодня выпишут. Главный тест — МРТ — он прошёл, видимо, гематому высосали, а что осталось, возможно, разбрызгалось по стенкам его черепа.

Серёга из Химок, трижды судимый, не понял, что атака бесов длилась полчаса. Ему показалось, что меньше.

— Я слышал голоса, как из мультфильма.

Из фильма ужасов, Сергей, из фильма ужасов.

*

Пропутешествовав в обратном направлении: Серёга, Председатель в кресле, робкая женщина, толкавшая кресло с Председателем, они возвратились в палату номер шесть. И стали ждать доктора Алексея.

В медицинских евро-фашистских застенках всё не быстро. Пока ждали, он несколько раз взглянул на канистру с его мозговой кровью. Это была вторая канистра уже, поскольку кровь в мозге, по-видимому, стала иссякать, то и в канистре её плескалось немного, граммов двадцать. Зато пластиковая трубка была забита кровью, разделённой кусками воздуха.

Председатель никогда не был шокирован видом крови, но от сознания, что это кровь из его мозга, ему было противно. Кровь Председателя была редкая, четвёртой группы, обладателей такой крови в мире всего один миллион, и все они почему-то связаны с Палестиной. По преданию, кровь четвёртой группы АВ+ была у Иисуса Христа.

Доктор Алексей, наконец, явился вместе с медсестрой в зелёной марлевой повязке, влекущей тележку с разнообразными медицинскими приспособлениями. Доктор Алексей предложил ему на выбор: он вытащит из его головы дренажный клапан и затем зашьёт раны под местным наркозом новокаина, что будет всё равно больно, одни уколы новокаина в голову — больно очень. Либо вытащит дренажный клапан и зашьёт рану без наркоза, что будет тоже больно, но, по его мнению, менее больно.

— Давайте без наркоза, Алексей.

— Я всегда считал вас необыкновенно сильным человеком.

Председатель только несколько раз ойкнул тихо, пока ему тащили из черепа клапан и зашивали раны. Он сидел спиной к застеклённой стене, выходящей на дом его умершей подруги, и время от времени скашивал туда глаза. Нет ли её на балконе?

Дело в том, что мёртвые давно были для него так же реальны, как живые, настолько он был далёк от живых.

Судите сами, дамы и господа, двадцать лет Председатель живёт под добровольным домашним арестом и покидает помещение, где он заточён, только в сопровождении охраны… И до сих пор не сошёл с ума… Или сошёл, но не понимает этого…

Пришёл профессор, делавший ему операцию, подписал его выписку, пошутил. Председатель подарил профессору свою книгу «Plus Ultra», а доктору Алексею подарил книгу стихов. По старшинству и по иерархии.

Спустился вниз к зомби в бухгалтерию его старший охранник Дмитрий, и вернулся. Оплатил. Похвалился, что поймал их на намеренной ошибке в их пользу.

…Председатель переоделся из медицинского евро-фашистского комплекта в свой, во всё чёрное. С удовольствием отметив, что он способен сам надеть брюки и туфли, правда, он чувствовал, что слаб, но координация движений в основном вернулась в нему. Походил по палате осторожно. Покосился на «её» балкон.

Несомненно, её дух сейчас на этом балконе. Здесь ей было хорошо, не на кладбище же её духу мёрзнуть. Во время посещения дворца императора Павла в Гатчине экскурсовод сказала, что в подземном ходе посетители и служащие не раз замечали привидение.

— Ну да, это он. Его убили в Михайловском замке в Петербурге, привидению там неуютно и неприятно и, может быть, страшно находиться. Поэтому он переносится сюда, где у него были хорошие годы и дни,— пояснил Председатель.

Экскурсовод посмотрела тогда на Председателя подозрительно, не мог же он сказать ей, что он свой в мире привидений, в параллельных мирах. Что он подолгу разговаривает со своими тремя мёртвыми жёнами и с мёртвой матерью, ругает их и ругается с ними, как с живыми. С мёртвыми мужчинами он не разговаривает. Почему? Не знает. Может быть, потому же, почему женщины ведьмы. У них сверхъестественные способности? Может быть.

Везти его домой приехал ещё один Сергей — старший лейтенант. На неисправном отечественном автомобиле. Демоны овладели и водителем, и автомобилем. Из центра в центр Москвы они добирались более часа, их отвлекли, завлекли и сманили далеко от адреса Председателя. И старлей Сергей был сам не свой, он бормотал несвязное, о каком-то левом повороте, которого так и не было.

«Ну да, демонам левый поворот убрать ничего не стоит»,— сказал себе Председатель.

Всё же кое-как они доехали. Видимо, демоны не хотели его отпускать. Очень полюбили или был нужен.

— Чёрт те что… Какая-то «Майская ночь, или Утопленница»,— бухтел Председатель, открывая дверь в своё жилище. И это среди бела дня… Ехать более часа до места жительства, которое находится в пяти минутах езды…

Подарки

Квартира стала ему чужая. Закрыв за охранниками двери, он осторожно посетил обе комнаты, и большую, и библиотеку. Посидел в молчании на чёрных креслах, постоял у картин. Пришёл к выводу, что после его смерти всё это сгребут да и выбросят к чёртовой матери, за исключением, может быть, пары-тройки картин, написанных маслом, тот, кто будет убирать за ним следы его жизнедеятельности, решит, что масляную живопись, может быть, возможно будет продать.

После операции светлая, выходящая на две стороны дома окнами квартира показалась ему низенькой и подслеповатой. На самом деле дело обстояло не так, даже в ванной комнате наличествовало окно, что вызывало подобие удовольствия его подруги. Вот прихожая, где он два раза упал как подрубленный, действительно была крошечная, с искусственно низким потолком.

Председатель с осторожным недоверием осмотрел прихожую. У его парижской давней пассии Жаклин де Гито на её rue de Savoy только помещение для обуви было раза в три больше. «Но ты не работаешь в гламурном доме моды, как Жаклин,— напомнил он себе,— да и тут тебе не Франция, а страна, только что заведшая у себя модный социальный строй, капитализм, тут всё дорого».

Он осмотрел место, где он падал, головой к двери ванной. Торцы дверного проёма, множество вертикальных торцов, опасное место. Затянуть бы все эти вертикальные линии мягкой толстой обивкой… То есть по пословице бы поступить: «знать бы где упадёшь, соломки бы подстелить».

Интересно, кто жил в этой квартире до него, и как этот мужчина, эта женщина умер-умерла? Председатель представил себе, что он (она) упал на том же месте, где уже дважды падал он, и погиб. Спрашивать у владельца квартиры, Сергея Аркадьевича, не было смысла, он не захочет сказать, да, возможно, и не знает, судя по договору о квартиронайме, квартира отошла к нему лишь шесть лет тому назад. Видимо, от какого-то родственника. А в целом здесь за чуть менее чем столетие («дом был построен неизвестным архитектором где-то в двадцатые годы»,— узнал Председатель из книги «Архитектура Авангарда, 1920–1930 годы») могли скончаться и, непременно, скончались человек пять. Ну три.

Комнаты обе были позитивны. Они выходили окнами в небольшой, но густой липовый сквер. Сейчас ещё рано, но в апреле пойдёт зелень, в зелени начнут возиться воробьи. Жизнь забурлит после зимней спячки. Меньшая из комнат имела дверь на террасу, никто из последних владельцев квартиры, слава Богу, не догадался её застеклить. На террасе весной и летом плясало солнце, вкось туда били московские дожди. В некоторые солнечные уикэнды Председатель и его подруга загорали на террасе и пили вино. В меньшей комнате у Председателя одна стена до самого потолка была отдана библиотеке.

Старомодно, конечно же, держать библиотеку в наши дни, это ретро-удовольствие могут позволить себе только интеллигентские династии, сохраняющие семейные книги в нескольких поколениях, да одинокие чудаки. Председатель в несколько приёмов пытался урезать свою библиотеку, начал с того, что выбросил или раздал все имеющиеся романы, поскольку он не выносил их как жанр, затем избавился от части англоязычных книг (те же романы и переводы с французского на английский). Однако эти две или три чистки не помогли. За это же время ему надарили ещё книг, и библиотека в конечном счёте разрослась, а не сократилась. Председатель плюнул и решил, что final solution его библиотеке принесут те же люди, которые спустят его труп в мамином одеяле по лестнице. (Почему в мамином одеяле? А труп его матери в 2008-м снесли в таком же одеяле с четвёртого этажа в Харькове его охранники. У подъезда на двух табуретах труп матери ожидал гроб. Хлипкий такой, одноразовый, для крематория, дешевенький.)

Бродя по квартире, слабый после операции Председатель вовсе не выглядел грустным, он был вполне себе доволен настоящим моментом, он не погиб на операционном столе, не стал идиотом в результате операции на мозге (а ведь грязная кровь омывала его мозг), соображал правильно и крепко.

Разумеется, всё произошедшее с ним в эти дни разрушало его планы. Не то чтобы у него было огромное количество планов на будущее. Только познакомившись с понравившейся ему подругой, он сухо сразу же сообщил ей: «У меня нет будущего. Я слишком старый парень, чтобы иметь будущее. Следовательно, и у нас с тобой нет будущего».

Сообразительная подруга согласилась: «нет будущего». И они стали встречаться.

Произошедшее с ним в эти дни разрушило его планы на его смерть. Он почему-то фанатично верил, что в конце концов среди его врагов отыщется смельчак (или смелая организация), которая его физически уничтожит. Ну, застрелит или взорвёт. И он спокойненько отправится в Валгаллу к одноглазому полковнику Одину.

«Мать, мать и мать, туды его!» — выругался Председатель и направился в кухню, куда, собственно, и стремился мысленно ещё из евро-фашистской больницы. Дело в том, что на подоконнике окна в кухне стояли две бронзовые фигуры богинь мудрости и мщения, привезённые из Тибета, принадлежащие древней религии бон, там стояли две дакини. Северная и Южная. Одна из них, опрокинув череп, пила человеческий мозг!

Дакинь подарил ему приятель из Петербурга, странноватый парень, увлекающийся Тибетом, религией бон и всей этой чертовщиной. А в большей комнате у Председателя висела прямо-таки икона Махагалы, божества защитника буддизма. Махагала — свирепый Бог войны. Во времена баснословных подвигов барона Унгерна в Монголии (он захватил её столицу Ургу) монголы называли Унгерна Махагалой, пришедшим спасти Монголию — страну буддизма.

Председатель пришёл убрать дакинь. Они — свирепые, возможно, не признали в нём своего и вот набросились на его мозг. Для любого другого человека такое предположение было бы нездоровым и выглядело бы диким суеверием. Но Председатель устроен по-иному. Для него как раз такие «суеверия», такие причинно-следственные связи и были реальными, а обычное человеческое какое-то там объяснение, ну, например, «сердечная недостаточность», было лишь следствием работы невидимых воль. «Не признали,— бормотал Председатель,— что же вы, sisters, меня не признали», укладывая дакинь в картонную коробку и затягивая коробку шнуром. Затем он вынес их в коробке на террасу. И поставил там пока.

Если они начнут убивать воробьев в липовом саду либо заставят засохнуть липовый сад, придётся отнести древних хулиганок подальше, решил Председатель. Чтоб не безобразничали.

Он не испытал панического страха перед не узнавшими своего страшными девками-демонами и не пенял им за содеянное с ним. Не приняли за своего. Ну, ничего не поделаешь. Председатель был фаталистом.

Не стал подозревать и парня, подарившего ему дакинь. Тот хотел сделать Председателю подарок, но не учёл слепой ярости древних девок.

Вокруг Председателя жили непростые люди и дарили ему непростые подарки.

В феврале 2005 года на празднование дня рождения к Председателю среди ещё полусотни гостей пришёл один из его издателей Борис (издательство ультра-ультра-культурное Emergency Exit) и привёл с собой своего друга, театрального продюсера, режиссёра, главу всяких жюри и путешественника по Африке.

Продюсер подарил Председателю более чем полуметровую — 56 см — африканскую деревянную скульптуру беременной лысой худой женщины. От вздувшегося живота ещё выпирал вперед какой-то острый шип. Груди у скульптуры были козьи.

День рождения (Председателю исполнилось тогда всего 62 года) был шумным, многочисленным и по сути последним, который Председатель отмечал.

Скульптура беременной лысой ему понравилась до такой степени, что Председатель поставил её возле своей постели. Жил он тогда на Нижней Сыромятнической улице, в пустынном районе, немногочисленные аборигены называли район «Сыры».

Продюсера Председатель быстро потерял тогда из виду. В апреле того же года, то есть меньше чем через два месяца, Председатель познакомился с актрисой. В те годы, возможно, под влиянием фильма «Ночной портье», Председатель всех своих подруг имел обыкновение оболванивать под ноль при помощи машинки Moser. Уговорил он и актрису. Ей очень шла её голая новая голова. Попутно он ещё влюбился в актрису.

Но только через год, когда актриса забеременела от него, Председатель обнаружил её сходство с африканской скульптурой. Обнаружилось одновременно, что у актрисы был многолетний роман с театральным продюсером, подарившим ему скульптуру лысой беременной. Даже и не роман, но трагическая любовь многих лет, поскольку театральный деятель этот был женат.

Поразмыслив, Председатель пришёл к выводу, к которому единственно и возможно было прийти. Продюсер, подарив ему скульптуру лысой беременной, совершил мистический поступок, в образе скульптуры он подарил ему свою возлюбленную. Екатерина, так звали актрису.

Тут было от чего даже испугаться, от такого подарка. Твердо веривший в сосуществование нашего материального мира с мирами параллельными (переход есть, но не для всех доступен), Председатель не испугался.

*

Прошло два, что ли, года. По причинам низшего, земного происхождения Председателя и Екатерину отнесло друг от друга. Находясь в состоянии дрейфа и на самом деле поиска женщины, в котором он сам себе не признавался, Председатель однажды позвонил театральному продюсеру, члену жюри, путешественнику по Африке и пришёл к нему в гости.

Продюсер напоил и накормил Председателя и, узнав о его разрыве с женщиной, которую он фактически навязал, подсунул в виде африканской скульптуры, вдруг ушёл в одно из помещений, где у него хранились африканские скульптуры и вернулся со… скульптурой.

Вырезанная, видимо, из щепки какого-то особо твердого африканского дерева, это была фигурка женщины, в самом широком месте достигавшая всего лишь 20 миллиметров, а высотою она была в 200 миллиметров.

Преувеличенная стилистическая худоба фигурки напоминала скульптуры итальянца Джакометти. Грудки были козьи, черты лица, в отличие от лысой беременной, ярко выраженные африканские: большие выпуклые глаза, вздутые губы, чуть видимый лишний подбородок на длинной шее. На голове женщина имела символический груз и придерживала его рукой.

— Снова дарите мне женщину?

— Возможно,— улыбнулся продюсер и путешественник по Африке. Было это не то в 2008-м, не то уже в 2009 году. В августе 2009 года в квартиру Председателя (он тогда уже жил на 3-й Фрунзенской) вошла сейчашняя его подруга. Весом менее 50 килограммов, рост 174 сантиметра, длиннющие ножки, щиколотку Председатель мог охватить пальцами, мог сомкнуть вокруг щиколотки пальцы.

Большие выпуклые глаза, длинная шея, козьи незначительные грудки. Единственное, что поскольку новая подруга была лишь наполовину еврейка, по отцу, то у неё отсутствовали пухлые губы, унаследованные евреями от смешивания с африканцами. Согласно теории Председателя, евреи вообще-то древние египтяне.

Обращение к партии

Нашлёпки из медицинских тампонов на голове у него держались плохо. Спать было лучше, чем в евро-фашистском заведении, поскольку убрали кишки, ведущие из его головы в канистру, и когда он в евро-фашистском случайно придавливал кишку рукой или плечом, следовал больнейший такой дёрг, выдерг кишки от головы. Больно было. Но их уже убрали, ещё до того, как зашили голову. Теперь спать стало лучше, хотя тоже не сахар на самом деле, утром на подушке он обнаруживал следы сукровицы, сочащейся из головы.

Доктор Алексей наказал ему ежедневно делать перевязки. Для перевязок стала приходить Ольга, штаб Партии был неподалёку. Хотя и спортсменка, и бои без правил, но нежнее мужланов, Ольга хорошо делала ему перевязки, в то время как он равнодушным тоном Экклезиаста рассказывал ей об атаках демонов, которым он подвергся. Ему же надо было с кем-то поделиться. По сути дела, можно было и не делиться, он обнаружил в себе новое, поразительное равнодушие ко всему происходящему.

Ольга промывала ему ведущие в глубь черепа раны, а он равнодушно журчал о демонах и об их происках. И о мёртвой подруге на балконе в доме напротив палаты номер шесть. Ольга была в Партии с 2002 года, два года скрывалась от полиции, три года отсидела в лагере, с Ольгой было уютно, несмотря на её строптивость и скептицизм.

— Всё хорошо у вас заживает.

Полбашки они ему выбрили, докторишки, когда он был во власти анестезии, уж выбрили бы всю, вид у него был безумный от этой полбашки с запёкшимися ранами. А сверху и сбоку нашлёпки из тампонов, и они всё время сползали вниз на шею. Дома он стал носить головную повязку на лоб и череп, повязка хоть как-то поддерживала тампоны.

Ему прописали пить, разбавив водой, лекарство цераксон, лекарству сопутствовал длинный текстовый манифест, как сейчас водится, в манифесте ничего не было понятно, слои фармацевтической терминологии. Он разводил 5 мг на 100 граммов воды и пил в два приёма, утром и вечером. Решил быть послушным. Чтоб быстрее зажили раны. Он не сомневался, что дыры, пробуренные профессором в голове, заживут, в этом не сомневался.

Но он также понял, демоны дали ему знать, что это только передышка в неуклонно осуществляющейся судьбе его, от которой не уклониться. Как античный Рок, судьба дожмёт его, пока он не будет лежать носом вверх, бездыханный. Дело в том, что гематома в мозгу была лишь следствием двух его внезапных падений. Загадкой остаётся, почему он падает. Он упал в конце декабря, затем упал в конце февраля, и что теперь — он упадёт в конце апреля?

Хорошего — ноль. Плохого — одни только плохие перспективы. Смерть, конечно же, ожидает всех смертных. Но в его случае похоже, что она явится через месяц, в последние дни апреля.

Он целыми днями спал, не разбирая времени, когда ложится и когда встает. Он не убирал постель в библиотеке, иной раз оставлял на ночь свет, иной раз не оставлял. Он с аппетитом ел и наблюдал за собой.

«Я с аппетитом ем. У меня нет температуры. Я ещё нетвёрдо хожу, но буду ходить твёрже,— говорил он себе.— Однако, посмотрим в лицо очевидному, я не могу сейчас выполнять все обязанности руководителя Партии. Я устаю. Хоть медленно крепну, но устаю. К тому же непонятно, что со мной будет за пределами конца апреля».

Далее он пришёл к простому решению. «Я должен передать обязанности главы Партии другому человеку».

Он стал думать, кому. Пятнадцать человек на сундук мертвеца, но было некому. Один был недостаточно энергичен, другой энергичен, но идеологически ненадёжен… Третий сам не захочет взваливать такой груз.

20-го к нему по его просьбе пришёл старый мудрый партиец Вий. Он предложил не одного, но трёх в качестве замены ему как главе Партии.

22-го утром он с охранниками отправился на освидетельствование к светилу, который за восемь дней до этого послал его на операцию к профессору. У светила у него обследовали ультразвуком артерии, ведущие к мозгу, сделали анализ крови, проделали некие проверки сердца. Сердце удовлетворило и проверяющего — толстого молодого доктора, и потом удовлетворило светило.

В крови у него обнаружился в несколько большем количестве, чем нормальное, холестерин, а также было излишне много глюкозы, но только и всего.

— Профессор,— спросил он у светила, просматривавшего анализы,— а у меня это не инсульты были?

— Нет,— однозначно отвечал профессор.— Сердце у вас здоровое.

Когда светило вручил ему и анализы, и рецепт в аптеку, там значилось «атеросклеротическая болезнь», а лекарства были вот какие: «когитум» и «липримар».

23-го к нему в условленное время приехали все трое, те, кто будет заменять его.

26-го он поместил в своем ЖЖ в Интернете следующее обращение:

«Обращение к личному составу Партии:

Внезапное ухудшение моего здоровья, наступившее в середине марта, насторожило меня и заставило озаботиться дальнейшей судьбой Партии.

Опасаясь, чтобы в случае, не дай Бог, следующего ухудшения Партия не оказалась бы внезапно обезглавленной и неуправляемой, назначаю членов Исполнительного комитета Партии: (следовали три фамилии) исполняющими обязанности руководителя Партии.

Пост Председателя Исполкома Партии пока остаётся за мной. Прошу личный состав Партии беспрекословно подчиняться решениям этого триумвирата товарищей.

Не дёргайтесь, не переживайте. Мы продолжаем наш путь к неизбежной победе.

Председатель».

— Ты правильно всё сделал, старый,— Председатель лежит в темноте.— Справятся они или нет без тебя, не так важно. Во-первых, ты действительно физически не можешь сейчас исполнять функции главы Партии.

Во-вторых, Партия стала меньше, чем ты. Она потеряла кураж, драйв, сделалась обычной. Если они не сумеют её возродить или накачать новой кровью, значит, она умрёт. Всё слабое умирает.

Нет, слово «возродить» не подходит. Начать заново. Нащупать нерв эпохи и использовать этот нерв. А не продолжать использовать старый нерв.

В 90-е и в первые годы XXI века тебе удалось создать политическую организацию из парней и девушек России, ты правильно понял, что они никому не нужны, и предложил им смысл жизни и судьбу. Но этих ребят и девушек уже нет, они сошли со сцены Истории. Лучшие — погибли, большинство ушло в жизнь страны, переженились, родили детей.

Председатель, ты правильно поступил, старый, передав функции главы Партии трём товарищам, отныне триумвират этот будет рулить, посмотрим, что нарулят. Однако он ещё формально оставил за собой пост Председателя Исполкома Партии. Зачем? В надежде на авось — вдруг придётся исправлять их.

Какие у тебя к ним претензии?

— Они стали как все другие партии. Другие партии подтянулись к стандартам и методам его Партии, какими они сложились где-то к 2005 году, но сама Партия дальше не пошла. Она топчется на месте, она копирует свои АПД (акции прямого действия), которыми она прославилась десяток лет тому назад, но копирует бледно и слабо.

— Чтобы стать авангардом для новой молодёжи, Партия должна опять стать радикальной. Но они трусят, боятся, и достаточно отмороженных кадров у них уже нет. Герои погибли. Погиб на балконе в Уссурийске убитый полицейской пулей Сухорада, приморский партизан.

Председателю вдруг стало ясно, что Сухорада пошёл по тому же пути, с которого его сгребло ФСБ в 2001-м, его, Председателя.

Выйдя из тюрьмы в 2003-м, сам Председатель не пошёл по тому пути, с которого его стащила ФСБ. Он пошёл на союз сперва с КПРФ, потом с либералами. Сухорада попытался наследовать ему в радикализме. Ему не удалось начать партизанскую войну в Казахстане, Сухорада начал её в Приморье. И был убит. Это 2010-й.

А в 2011-м либералы предали Председателя и партийцев. Триумвират не выберет курс Сухорады.

Они будут делать так, как поступают сейчас все? Им не удастся возрождение Партии? Нерв нового поколения они не найдут?

Председатель задремал от волнения.

Анонимка с комментариями

Это был не то понедельник, не то вторник. Данила вышел за едой в магазин «Магнолия», а возвратившись, нашёл у его двери между стеной и кабелем электропроводки аккуратный конверт.

— Вам конверт!

На конверте жирным компьютерным шрифтом в самом центре стояла его фамилия и инициалы.

— Где был? В ящике лежал?

— Нет, к двери вам доставили, между стеной и кабелем находился.

Конверт был прочно, старательно заклеен, потому Председатель прошёл к письменному столу и обрезал край ножницами.

— Ой,— сказал любопытный Данила, заглядывая через правое плечо Председателя.— Дураки какие, подписались из Шерлока Холмса!

Если бы не Данила, он бы никогда не понял, что письмо подписано литерой М, состоящей из четырёх шпаг.

— Объясни.

— Ну, злодей Мориарти, один из персонажей историй о Холмсе, так подписывался. Анонимку вам прислали.

Вот он текст, как он есть, переписан прямо с листа.

«Уважаемый Председатель!

Я испытываю к Вам уважение и отчасти гордость за Ваш жизненный опыт, не сломленную годами стойкую патриотическую идею!

Хотелось бы поинтересоваться Вашим самочувствием, особенно после полученной черепно-мозговой травмы. Вы пошли на поправку? Мигрень, головокружение, слабость в организме прекратились? Как мне помнится, у Вас были трудности с ногами».

Трудности с ногами автор анонимки мог наблюдать, находясь в наружном наблюдении, пару последних раз, когда Председатель выходил из подъезда и садился в поданную к самому подъезду «хуиндаи». Он стал действительно подхрамывать на левую ногу.

Черепно-мозговой травмы у него никакой не было. Были два сотрясения мозга, одно в декабре, другое в феврале, но череп никогда не был повреждён. Мигрени также никакой нет и не было. Домысел, также как и черепно-мозговая. Головокружение было относительное, небольшое.

«В Вашем возрасте надо беречь здоровье! Перестать злоупотреблять спиртным!»

Беречь своё здоровье могут только обыватели. Человек его типа беречь здоровье не сможет, даже если очень захочет. Верно то, что ему нужно принимать во внимание свой возраст, а не вести себя, как будто ему 27 лет, а не 73 года. Что до злоупотребления спиртным, то злоупотреблением он для себя считал поглощение полной бутылки красного сухого вина объемом 0,75 литра. Обычно он ограничивался двумя третями бутылки.

«Вам ещё надо вырастить и поднять на ноги двоих детей, которые очень сильно скучают по Вам».

Вряд ли скучают, на самом деле они в большой степени заняты собой, мои дети, и своим ближайшим окружением: мать, няня, друзья и недруги в школе. Его бывшая жена выращивает их, на резвых молодых ногах они давно бегают, поднимать их незачем, они не инвалиды…

«Интересно, а почему Вы живёте в съёмной квартире, которую, по удивлению, из всех владельцев сдал всего один человек? При этом осознавая, кто Вы есть (революционер), может, в этом есть определённый замысел?»

Они (авторы или автор анонимки) рассчитывают пробудить в нем подозрительность к хозяину квартиры — смиреннейшему Сергею Аркадьевичу. При этом он или они (автор, авторы) исходят из ошибочных данных. Из всех владельцев было как раз, кажется, двое не согласившихся сдать ему квартиру, сам он забраковал за три дня шесть, кажется, не подходивших ему квартир. А Сергей Аркадьевич даже не присутствовал при сдаче своей квартиры, приехали от него девушка и парень, муж и жена. Врут анонимщики, понимаете, основывают на своей лжи шаткие предположения. Пусть он и революционер, но к нему всё лучше относится обыватель. А паранойей Председатель не страдает, скорее разумно относится к действительности. Он даже не упомянет Сергею Аркадьевичу о пошлой анонимке.

«Полюбопытствую, удалось разобраться с угрозой, которую Вам передал Саша А.? Отмечу, что Санёк ещё тот болтун, за кусок дамской промежности и стопарь коньяка готов «продать» не только секреты партии, но и мать родную».

Об угрозе его информировал вовсе не Саша А., но Сергей А. То есть — слышали звон, но не оттуда вы его определили.

Сергей А. прислал ему в середине февраля по e-mail следующее сообщение:

«Приветствую! Вчера ночью прислали сообщение… наш общий старый-старый знакомый. Он трётся где-то возле верхов сейчас. А-ля Павловский. Не думаю, чтобы он был Вашим симпатизантом все эти годы, но, может, сейчас что-то изменилось…

Он сам инициативно написал. Дал понять, что есть угроза для Вас. Я попробовал уточнить детали, но безуспешно. Конкретики вообще никакой. Не хочет или не знает.

Единственное, скорее серьёзная угроза, чем наоборот. Имейте в виду.

C.»

Саша же А. скорее похож на «бурша» — немецкого студента, гуляку и бабника последние годы, поскольку, вероятнее всего, так он переживает разрыв с женой. Секреты Партии, насколько нам известно, Саша А. не продавал, если бы знали, наказали бы исключением.

Желание напугать его обилием информации о нём дало обратный результат. Смешны вы, авторы анонимки, путающие С. А. с А. А. и пытающиеся играть на родительских чувствах Председателя, каковых чувств у него нет.

К тому же он a priori предполагает, что находится под непрестанным наблюдением спецслужб, живёт таким образом уже два десятилетия, привык, и не особо ухом ведёт, когда наблюдение за ним становится видимым.

«Не могу понять, в преклонных годах человеку для чего сдалась эта власть? Вы не успеете насладиться её плодами. Особенно жаль осознавать, что после Вашего ухода с поста Председателя Исполкома вашей независимой политической партии — все члены Исполкома будут сратъся, перегрызут друг другу глотки».

Власть сдалась такому человеку, как ваш адресат, не для того, чтобы «насладиться её плодами», это вы, мелкие ребята, делаете что-либо, чтобы насладиться. Власть нужна, чтобы изменить судьбу Родины, возмутился Председатель.

По поводу перегрызания друг другу глоток, то этого не было, когда он, Председатель, находился за решёткой, а сейчас и тем более партийные руководители стали на 15 лет мудрее. Члены Исполкома не будут «сраться», как вы грубо и глупо выразились.

«Как поживает Ваша подружка «Фифи», ревность к Вам не утихла? «Концерты и припадки» Вам более не устраивает? Как это Вы делите одну женщину на двоих? Муж «Фифи» в курсе её увлечений и пламенных воздыханий?»

С мужем Фифи действительно не всё ясно. Вероятнее всего, он всё-таки не живёт с Фифи в одной квартире, иначе не вынес бы её расписания: то командировки, то любовником занята. Председатель не исключает, что Фифи способна жить с двумя мужчинами, но всё же не считает эту гипотезу правдоподобной. К тому же должно же быть какое-то количество тайны в жизни порядочного человека.

«Главное, обратите внимание на С, работающего на СБУ».

Это последняя фраза анонимного письма. Тут, как им кажется, они бьют без промаха. С. действительно попадал в плен к ВС Украины на территории Донецкой Народной Республики и провёл пару месяцев в тюрьме СБУ. Тут один лишь шаг до предположения, что он «работает на СБУ».

Если бы работал, давно бы сидел в подвале, или, как они в ДНР говорят, «на подвале» в МГБ в Донецке. Но не сидит.

Ознакомив с анонимным письмом товарищей по Исполкому, Председатель получил их такое мнение:

Это спецслужбы активизировались по приказанию сверху, поскольку Партия было вошла в «Комитет 25 января». Правда, 5 марта Партия вышла из «Комитета», но спецслужбы инерционны, они реагируют с опозданием.

Подруга

27 марта к нему приехала подруга. На ней было вязаное строгое пальто с опушкой короткого серого меха и сапоги.

Весёлая, показалось, что похмельная. В жёлто-блакитном платьице, правда, на талии была тёмная полоса, так что всё же не хохляцкий флаг, под которым столько уже убито и столько партийцев изранено.

Она принесла букет жёлтых роз, числом одиннадцать. Розы были густо-жёлтого цвета и очень аппетитные.

— Я обрезала чёлку! Ты видишь!

— Ты мне писала, что обрезала.— (Она писала ему в Интернете.) Он налил ей белого вина, а сам пил воду, просто воду. И ел принесённую ею элегантную сосиску из кондитерской «Фрау Бротхен». Сосиска была заплетена в тесте и видна была, как тело женщины в платье с многочисленными вырезами.

— Ну как ты? Давай я тебя всего остригу, а то у тебя половина волос осталась.

— Пусть вырастут. Тогда.

— Давай! Ну!

— Я боюсь, что от вибраций Moser у меня лопнет череп и растечётся мозг.

— Сумасшедший.

— Пойдём!

— Я думала, может, ты болен, и мы просто поговорим. А ты… Зубки только почищу.

Она ушла в ванную.

Вышла голая.

— Смотри, как я потолстела.

Действительно, у неё появился небольшой живот.

— В Варшаве нас кормили на убой. Очень хорошо.

Она показалась ему низкорослей, чем была до его операции, более рыхлой и более простой. Она смеялась и скалила зубы. Как простушка. Не это от неё требовалось.

«Со мной случилось то, что я вижу мир по-иному,— понял он,— более пронзительно. Не дай Бог, исчезнет её аура,— подумал он.— Этого мне только не хватало…»

Она было легла на спину, но он поднял её и поставил на колени. Его член как-то необычно легко проник в неё, и он подумал, что она занималась любовью до этого. Где и с кем, его совсем не интересовало, но занималась. Затем всё обратилось в осязание, они перешли в область осязания.

*

Она никогда не показала ему своего паспорта. Как примитивная заводская девка, лимитчица какая-то, хоть и еврейка, что предполагает и манеры, и образование.

Как-то раз ему нужно было перевести деньги, просто у него из-за преследовавших его в те годы приставов (они пытались вытащить у него 537 тысяч по судебному процессу против него мэра Москвы) не было банковского счёта. Она было согласилась, чтобы деньги перевели на её счёт, однако через некоторое время из собравшейся заплатить организации ему позвонили и сообщили, что «ваша подруга отказалась предоставить её личные данные».

На протяжении более чем шести лет их любовной связи она никогда не дала ему своего адреса. Он не знал ни улицы, ни дома, ни номера квартиры. С её слов он слышал название района Москвы, в котором она якобы живёт, но можно ли быть уверенным, что в этом именно районе она живёт? Может быть, жила когда-то. А может, никогда не жила.

По её словам, она обитает с дочерью. С мужем, по её словам, она не разведена, но живёт отдельно от него, хотя свою девочку, по её словам, она довольно часто отправляет к родственникам мужа, там её очень любят. Вероятнее всего, она всё-таки живёт с мужем, находясь с ним в неких странных отношениях. Ещё в первый год их связи он как-то позвонил ей, и телефон взял мужчина. Председатель не смутился и попросил мужчину передать ей, чтобы позвонила. И назвал своё имя.

Она врёт во многом. Одну её ложь он обнаружил случайно. Когда-то давно она искала через Интернет работу и оставила свои ФИО и, главное, фотографию. Из её резюме он узнал только, что она на самом деле старше того возраста, который ему декларировала. Впрочем, он наткнулся на это старое её резюме тогда, когда уже не отказался бы от неё, даже если бы она оказалась на двадцать лет старше. А после того случая, с телефоном, она завела себе ещё один телефон и включала его только для связи с ним, да и то очень и очень редко. Если она не хотела, то Председатель не мог её достичь. Их связь, впрочем, осуществлялась свободно через e-mail-почту. Такая связь не позволяла никак определить, где она находится, в двух кварталах от него либо в Италии, например.

Однажды, это было ещё на предыдущем месте её работы, её письма к нему перехватил шеф охраны фирмы, где она тогда работала, бывший сотрудник КГБ. Он сообщил ей, что она не должна связываться с Председателем радикальной партии по служебному Интернету, и заверил её, что если бы он к ней лично хорошо не относился, то вынужден был бы доложить боссу.

Боссу он не доложил, более того, когда она вознамерилась переходить на более ответственную государственную службу, этот старый кагэбуха не стал сопровождать её личное дело сведениями о любовной связи с Председателем.

Короче, такая подруга обидела бы своими шпионскими манерами и отпугнула бы уважающих себя истеричных мужчин, но не его. Впрочем, чёрт его знает, о других мужчинах она чуть ли не в первый вечер их хвастливо заявила: «Я всем нравлюсь, все хотят со мной жить!»

Он терпел, точнее, его самолюбие терпело эти тайны вокруг неё, поскольку она непревзойдённо совокуплялась. Вот в чём дело!

Можно было выследить её, послать ребят, они бы выследили. Он никогда не сделал этого, поскольку понимал, что у них редкий случай чистой похоти. Она приходила, чтобы совокупляться, он ожидал её, чтобы совокупиться с ней.

Внутри неё, в этой алой её кишке, дышащей на него жаром из её межножья, вероятно, постоянно зудело, и жалось, и чесалось, и требовало разглаживания и утоления её естество. Получив в себя его член, она начинала скулить, как благодарная собака-сучка.

Как много сходится у человеков меж ног, у обоих полов! Там завязан первичный узел всего человека.

Звери, если им приходится есть человека, начинают пожирать его с между ног. В случаях, когда безумцы забирались в зоопарках в клетки к хищникам, сценарий был один: чавканье между ног. Иногда зверь подымет морду, сверкнёт страшным белком глаза, и опять жевать.

Во время акта совокупления любовь также совершается в этом месте — между ног, все остальные части тела лишь скромно участвуют на вторых и третьих ролях, дополнительно трутся друг о друга.

Каждый раз было такое впечатление, будто там у неё хранится тайна, которую она хочет раскрыть, но всякий раз не может, избегает, отказывается от раскрытия. Даже в оргазме. А оргазмов у неё случается немало. Даже по пять-шесть.

И опять скуление… капризной самочки, ей шесть и тридцать шесть лет. Опрятная, она залезла в грязь и наслаждается…

*

Э, такая судьба у Председателя, что, пройдя огонь и медные трубы, он в конце жизни встретил вот такое существо. «Да и зачем мне её адрес?— думает Председатель.— Лучше даже и не видеть, как она живёт, а то ещё что-нибудь не понравится… Женщина должна быть загадкой, тотальной загадкой. Разве не вульгаризировала красавицу Екатерину её мать, его тёща, когда Председатель увидел её. Ничего, тёща как тёща, однако у красавиц не должно быть родственников и домочадцев. Они должны быть круглыми сиротами».

Речь идёт о женщине хрупкой, но сильной и выносливой, ростом в 174 сантиметра, весом, обычно не дотягивающим до 50 килограммов, с маленький изящной головкой, крупными еврейскими глазами, какой их естественный цвет, она, видимо, и сама забыла, так как носит, меняя их, линзы, от фиолетовых до ярко-зелёных. Отличная круглая попа, мелкие козьи грудки… Сама мисс Жизнь, сама мадемуазель Жизнь.

Председатель, только что лицезревший смерть и приближённых ей демонов, оглядываясь на годы, проведённые в совокуплениях с этой динамой, машиной счастья («Я очень выносливая!» — гордо заявляет она), всякий раз приходит к выводу, что ему с ней очень повезло. Лучше девки у него не было. Одновременно он понимает, что она зловеща, как отдел кадров. «А ты на 100 % будешь здоров?» — прислала она ему e-mail на следующий день после того, как он добрался из евро-фашистской клиники на свою голубятню.

То есть вопрос, если его раскрыть, расписать, выглядит так: «Будешь ли ты так же, как прежде, покрывать меня, суку, ёрзая в моих внутренностях?»

Если Председатель грохнется в прихожей голубятни ещё раз, она поспешно уйдёт, чтобы не светиться у медиков и полиции. Какой вызов скорой помощи? Вы за кого её принимаете? Уйдёт, переступив через тело.

И то верно, каждый умирает в одиночку, девочка! Вероятно, после его операции, она теперь, идя к нему, не забывает взять ключи от его квартиры, чтобы, уходя и оставив его лежащим, переступив через его тело, бросив его ключи рядом с ним, закрыть дверь своими ключами. А да, всё же какое-то расследование будет! В шкафу найдут сто пятьдесят или сколько там накопилось, её маленьких трусов, ещё, чего доброго, решат, что он педофил.

Нет, медведи-полицейские. Я, что называется, straight man, никаких детей. Полицейские смогут её вычислить, как смог бы и он, если бы хотел.

*

…От двадцатидневного воздержания он с наслаждением опорожнился в неё.

При этом она скулила, как обычно в последние месяцы, но было такое впечатление, что она возбудилась и занималась любовью где-то до прихода к нему.

Они пошли в другую комнату, к жёлтым розам, там он уговорил её выпить рюмку водки. Возможно, водка развяжет ей язык, и она ляпнет что-нибудь.

Тут его осенила простенькая правда. Да она просто явилась из дому, а дома у неё есть муж. Вот муж этот, как там у музыкантов называется группа, которая развлекает собравшихся на концерте до того, как на сцену выйдет основная главная группа? Та, что выступает перед, называется «группой разогрева». Выступает она для разогрева. Вот её разогрел муж. Как там в анонимном письме, воткнутом тебе у двери, Председатель:

«Как поживает Ваша подружка? Ревность к Вам не утихла? «Концерты» и припадки Вам более не устраивает? Как это Вы делите одну женщину на двоих? Муж в курсе её увлечений и пламенных воздыханий?»

На самом деле ты, старый, гордишься тем, что она без последствий может уйти от тебя и не вернуться, но не уходит. Не уходит. Скоро будет семь лет, как неизбежно появляется.

Травка зеленеет

А почему в «сени», то есть в прихожую? Что, ласточка стремится залететь в избу? Так птица в избу — это к покойнику. Малопонятно… Насочиняли, а за свои слова не отвечают. Вообще, это кто? Это Фет? Может, и Фет, а может, какой народный поэт, Кольцов, например… Или Балакирев, хотя Балакирев — это композитор.

Во дворе института имени Бакулева травка зеленеет, и солнышко тёплое нагревает бушлат Председателя, пока он идёт от арки к дверям института. Председатель с наслаждением, иначе не назовешь это удовольствие, смотрит на носки своих ботинок. Они так равномерно выдвигаются вперед. Всё-таки жив. Высшие силы дали ему дополнительное время, чтобы он сделал «то, не знаю что», вот и угадывай, что.

Охранники Председателя — два здоровенных мужика — Саша Богер и Серёга «Мэр» (он однажды баллотировался в мэры родного города в Подмосковье). Богер впереди, Мэр сзади, двигаются тоже довольные. Шеф вроде вернулся к жизни, а то уж туфли не мог надеть без помощи, по клавишам компьютера не попадал, ногти не мог остричь на левой руке, но вот жив.

В прохладных внутренностях Бакулева нынче всё проще. Не выдают халатов и шапочек, отменили нижний турникет. Дело в том, что Председатель здесь бывал, но не по болезни, к приятелю заходил. Смешливая гардеробщица плюс женщина, дающая по паспорту проходную карту, да единственный охранник у единственного турникета — вот и вся каменная стена, что оберегает профессоров, медсестёр и больных от злодеев, если таковые появятся.

Он решил проверить диагноз светила. «Диагноз какой-то слишком простецкий: «атеросклеротическая болезнь»»,— хмыкнул по телефону кардиохирург, тоже огромное светило, профессор Михаил, тот, который, собственно, и направил его к светилу, что послал его к профессору нейрохирургу на операцию. Михаил кардиохирург, он же не по нейрохирургии хирург. Михаил — он же приятель, к которому Председатель заходил год назад.

Шутки с женщиной в бюро пропусков, шутки с весёлой гардеробщицей, приговорённый к смерти демонами, он шутил. На душе не было мрака, а было равнодушие, и люди казались глупыми, как коровы в поле.

Профессор щуплый и небольшой. Сидит в толстом облаке дыма, хотя везде по Бакулева развешены таблички, что курить в институте нельзя, больных выписывают, лишая больничного листа, врачей лишают премии.

Профессор вызывает крупную женщину-врача, вдвоём они изучают его бумаги, ничего в них поначалу не понимая, но затем сориентировались. Решение — его должен посмотреть доктор, они называют его «Мурза», но это, как потом выясняется,— кличка, под исследованием, которое он выдаст Председателю, будет стоять другая фамилия, впрочем, кавказская. В Бакулева полным-полно кавказцев, эти полуиностранцы всегда вызывали интерес Председателя. В них есть изюминка, то кальян увидишь в углу, то вино особое своё пьют, то папаха на гвозде висит.

Мурза занят на операции. Когда он появляется, то Председатель уже сидит в его кабинете. Его без очереди привела в кабинет, открыв дверь своим ключом, тоненькая медсестра с носом-пуговкой. Мурза приходит, кладёт Председателя на кушетку на спину, мажет гелем его шею и с силой начинает давить рабочей частью, видимо, ультразвукового прибора на артерии, ведущие к мозгу. Даже больно. Но Председатель молчит. Всё это ведь уже не жизнь, а постжизнь, и чего уж теперь. Переплыл Стикс, молчи. Серьёзный Мурза. Татарин, что ли…

Они навыучивались на докторов, татары и кавказцы, потому что им мамы серьёзно вдалбливали: «Учись, Мурзинчик, будешь жить много лучше, чем все другие. Ученье — свет, неученье — тьма». Вообще-то эта заповедь, что и у Jewish mothers — «учись, Давидка», и Давидка становится академиком.

Закончив с его артериями и аортами, серьёзный Мурза спустился с ним вниз, зашли к профессору. Тот по-прежнему сидел в толстом облаке дыма. Помимо того что он был профессором, он ещё собирал картины умерших друзей Председателя — художников. На этой территории картин они и познакомились. Ведь изначально Председатель был человеком искусства, отлично знал современную и старую живопись, дружил со многими художниками. Потом сбил в стаю мальчишек и девочек.

В тот день, когда травка зеленела и солнышко блестело завлекательно, после ухода Мурзы, Мурза серьёзно отчитался перед профессором, профессор вызвал доктора Лену, и она увела его и сопровождающего Серёгу из Химок в кабинет 108, где приладила к его груди присоски, воткнула в клеммы на присосках провода, повесила на талию чёрт знает какой прибор и попросила прийти завтра в 11 часов.

Завтра опять травка зеленела, солнышко блестело, и они вновь шли от автомобиля через арку из 1-й Градской собственно в Бакулева. Доктор Лена, им сказали, будет только в 12 часов, велели передать. В коридоре они столкнулись с профессором, тот, одетый в полевой хирургический костюм, спешил: «У меня совсем маленькая операция,— извинился любезный профессор,— а потом я к вашим услугам». И убежал.

С Серёгой они стали ходить по коридору, читать бакулевские приказы и разговаривать. Так как оба сидели, то говорили они преимущественно о тюрьме, о чём же ещё могут говорить отсидевшие.

Оба понимали тюрьму, уважали тюрьму и не относились к тюрьме с ужасом. Поделились друг с другом различными эпизодами тюремной жизни, втянулись и, забывшись, стали со священным восторгом копать глубже, даже о тюремной еде долго поговорили. Председатель вспомнил, как в тюрьме строгого режима, находившейся к тому же внутри лагеря строгого режима, он и Ваня Рыбкин отмывали от жуткого комбижира макароны, чтобы потом заправить их по-своему.

Пришла Лена, переоделась в каком-то чуланчике. В это время Председатель и Серёга следили за подозрительным юношей-санитаром в красной косынке на голове. Юноша, тонкий, как стебелёк, и женственный, был определен ими как «гомик»: оба выразили сдержанное возмущение тем, что теперь гомиков вокруг как собак нерезаных.

«Чего это я? Больше делать мне нечего… У меня, судя по всему, где-то с месяц жизни осталось, а я тут гомиков с Серёжей изучаю»,— укорил себя Председатель.

В сущности, было непонятно, сможет ли он в этот месяц убыстрить темп своей жизни намного, чтобы успеть доделать то, что хотел доделать. Или не сможет, и всё равно будут лакуны, ничем героическим не заполненные?

В 108-м Лена сняла с него присоски и аппарат. Сообщив, что ей нужно двадцать минут на расшифровку, она призвала его ждать в коридоре. Он вышел, и они опять стали говорить с Серёгой о тюрьме.

Появилась высокая, общёлкнутая тесной одеждой, красивая сука на каблуках, а с ней мужчина со всклокоченными седыми волосами. Председатель понял, что у мужчины ситуация такая же, как и у него — Председателя. Свалилось несчастье, он на пороге смерти, а это его девка или жена, и ей всё по барабану. Раскачивается в такт музыке, вливающейся ей в ухо через наушник. «Жена найдёт себе другого, а мать сыночка никогда».

У Всклокоченного, как и у Председателя, мать, по всей вероятности, давно находилась в параллельных мирах. Всклокоченный сел, а девка спросила, обратив руку в сторону кабинета 108:

— Там кто-нибудь есть?

— Есть,— серьёзно отвечал Серёга из Химок. И действительно, кроме доктора Лены там находились ещё трое. Итого четверо. Более чем есть.

— А ты звонила?— Всклокоченный, до того сидевший согнувшись, локти на коленях, ладони рук на голове, в позе «схватившись за голову…», поднял голову и обратил лицо к красивой своей самке на каблуках.

— Звонила.

Между тем музыка руководила ею и её движениями. Её корячило, складывало и разгибало. В какой-то момент она поняла, что ведёт себя неподобающе. У её мужчины обнаружилась смертельная болезнь, нужно спокойнее.

Хватило её ненадолго.

— Ну ты звонила, и что? (Опять Всклокоченный.)

— Он выехал.

Девка вынула из сумочки, о боже, ещё более неуместный в этой ситуации чуингам. Развернула, вставила в ярко окрашенный ротик.

Вышла Лена с пачкой бумаг и стала объяснять Председателю что-то о желудочках (видимо, сердца…).

— Детка, я ничего в этом не понимаю. Пошли к Михал Михалычу, ему всё расскажете.

Вдвоём в кабинете профессора Лена и профессор написали ему название трёх лекарств, обязали измерять ежедневно давление и прийти через месяц.

Дома, в меню, сопровождающем лекарства, он нашёл такое количество упоминаний о возможных смертельных исходах, что понял, дела его очень плохи. А вот голова заживёт, дыры затянутся.

В компьютерной почте, среди обычных зазываний на культурные мероприятия (такие как «Архстояние» в деревеньке Никола-Ленивец и «балет Москвы»), он нашёл письмо из Воронежа от краеведа Антона.

«Ну что же Вы? Решили? У меня как раз есть сейчас время, чтобы заняться Вашей историей».

Речь шла о его попытках выяснить, кто был на самом деле его дед по отцу. Отец удивительным образом никогда о своём отце не вспоминал и не говорил о нём. Было непонятно ни когда он родился, ни когда умер. Вроде был директором элеватора, а погиб? «Погиб, как все, в Великую Отечественную»,— объясняла ему мать много позднее.

А потом он нашёл в 2008-м, после смерти матери он забрал фотографии, фотографию бабки с отрезанным от неё военным. Запись на обороте фотографии была подчищена.

Антон ждёт аванса. Он запросил 15 тысяч аванса и теперь ждёт. Посылать? Не посылать? Судя по всему, Председателю не придётся дожить до результатов исследования.

Загадка его отца

И в облике, и в характере его отца были странности, которые стали понятны ему ещё ребенком. В настоящее же время они выпирают и распарывают ткань семейной истории Председателя. Несмотря на то что пепел его отца давно, с 2004 года, покоится в колумбарии близ Харькова, замурованный в жалкую стену, куда к нему в 2008 году присоединился пепел его матери.

Вот те странности отца, которые Председатель схватил ещё ребенком.

Отец отличался такой молчаливой, красивой деликатностью, не свойственной для его времени и места — армии, где преобладали сельские дети — мужланы с грубыми красными руками.

У отца были красивые кисти рук, длинные узкие пальцы, ловко передвигавшиеся по грифу гитары. Отец играл профессионально ловко и пел серьёзным и умным голосом, тембр был средним между тенором и баритоном. Он знал множество романсов и просто русских песен. Отец красиво и правильно говорил.

Где-то раз в неделю отец склонялся над своими ногтями со швейцарским ножиком (возможно, их было несколько, этих ножичков), обтачивал ногти и ухаживал за ними. В довершение всего он ещё покрывал ногти бесцветным лаком. Ну где можно было найти на всю Советскую Армию после войны другого такого чистоплюя?

Отец не пил и не курил.

А жёлтые фотографии с неограниченным количеством девок-солдаток в сапогах, с музыкальными инструментами на ляжках, отец в центре, сияющие погоны, куда прикажете девать это?

В возрасте 15 лет у Председателя стали возникать подозрения, что отец — не его отец. Свои подозрения он доверил красной тетради, тетрадь держал в подвале дома среди запасов картошки. Мать обнаружила тетрадь, где он фантазировал, что его настоящий отец — граф, и устроила скандал. Отец не участвовал в скандале, лишь слушал и улыбался.

Аккуратный отец ездил в длительные командировки с небольшим чемоданом, где у него в полном порядке было разложено всё необходимое. Среди необходимого — сапожный крем, щётки и даже бархотка для наведения дополнительного глянца на сапоги. Сына отец учил тщательно чистить обувь и спереди, и с задников, а не «для старшины» — подразумевалось, что не только носы туфель.

Ел отец деликатно, и сын как-то услышал разговор отца с матерью, отец расхваливал некоего своего солдата, который при нём бесшумно обедал. То есть «хорошие манеры» отец откуда-то знал и их придерживался, и ценил в окружающих.

Позднее Председатель больше интересовался собой, а не отцом, он уехал в Москву, потом улетел через Вену и Рим в Америку и Францию и попал к родителям, только когда уже отцу был 71 год. В 1989 году отец выглядел проще того отца, которого он оставил. За прошедшие годы он, видимо, всё же опростился и слился с толпой его современников, от которой он ранее отличался ногтями, покрытыми лаком, изящными пальцами на грифе гитары и старинными романсами. Гитара пылилась со вздувшимися дыбом струнами, от комнатной жары отклеилась дека.

Все годы отец образовывал с матерью изолированную ячейку общества, в которую не было доступа чужим. Жили они уединённо.

Умер отец в 2004-м, и Председатель, бывший в те годы у государства Украина в чёрном списке, даже не смог приехать похоронить его. Судя по фотографиям — отец был уже очень слаб, да и шутка ли, умер он в 86 лет, и, по свидетельству матери, жизнь ему надоела.

В 2008 году умерла мать Председателя. Он взял из квартиры родителей фотографии и одеяло на память. Уже в Москве он, разбирая фотографии, оставшиеся ему от семьи, наткнулся на косой обрез толстого картона, где запечатлена его молодая бабка Вера Мироновна. Срез приходился…, отсечение было неполным, и от отрезанного облика человека, мужчины, всё же остались с Верой Мироновной кусок погона и самый край тульи военной фуражки.

Председатель внезапно понял, почему его умный и аккуратный отец не сделал успешной военной карьеры, проходил в старших лейтенантах до самой пенсии, когда ему всё же присвоили на прощанье звание капитана. Виноват был обладатель погона и тульи, отец отца.

В годы после революции, вероятно, стало опасно хранить фотографии дореволюционных военных рядом с Верой Мироновной. Можно предположить, что снимок располовинил отец Председателя, или один, или совместно с женой, матерью Председателя. Они, они это сделали, а ещё срезали надпись на обороте толстого дореволюционного картона, на которой была приклеена собственно фотография…

Срезали, отрезали, но государству рабочих и крестьян всё было известно, домашние хитрости тут не помогали.

В 2015-м в августе он поехал в город Бобров, где в марте 1918 года родился его отец. Почему он не съездил в Бобров раньше? Пленяла и отвлекала его от темы отца и деда его политическая жизнь и его литературная жизнь? Видимо, так. А ещё возраст. В 2015-м председателю Партии стукнуло 72 года.

От Воронежа, всё ещё по трассе «Дон», они проехали ещё сто километров на юг. Свернули на просёлочную дорогу, обсаженную большими могучими деревьями. Стало вдруг просто и хорошо, поскольку дорога была какая-то человеческая.

— Вот тут родился мой отец. Сейчас в Боброве 19 тысяч жителей,— сообщил он охранникам.— Смотрите, поля… А мне здесь нравится,— добавил он.

— Да, человеческое поселение. (Задумчиво, Богер.)

Через некоторое время появились первые дома. Все они были одноэтажные. И буквально утопали в зелени. Председатель различал пирамидальные тополя, деревья, распространённые под Харьковом на Салтовском посёлке, где прошло детство Председателя.

— Да, совсем юг. Я и не подозревал, что мой отец родился и жил до армии на юге. Это как-то всё меняет.

— Что меняет?— спросил рыжебородый Илья.

— Да всё. Мягкость тут какая-то. И народ весь русский, заметьте, ни одного пока мигранта не увидели.

В центре Боброва всё же нашлось несколько двухэтажных зданий. Возле одного такого, окрашенного в жёлтый цвет, стоял их однопартиец, крупный, свыше 100 кг, Костя, в шортах, с огромадными коленями и икрами.

Рядом с Костей стоял пятнистый леопард, омоновец в форме.

— Ну вот, началось,— разочарованно протянул Председатель.

Оказалось, не началось, этот омоновец ждал себе девку, она тотчас подошла, и оба удалились. Репрессий здесь чинить, видимо, не собирались.

— Я договорился, пойдёмте!— Костя последовал первый в дверь Бобровского ЗАГСа, за ним Председатель с портфелем, а далее — охранники.

В здании было прохладно, как обычно бывало летом в административных зданиях на Украине, в период детства и юности Председателя.

…Вначале он изложил своё дело молодой девушке, та выслушала, позвала бывалую тётку лет сорока, и он изложил своё дело второй раз.

— Мой отец родился здесь у вас. Вот его свидетельство о рождении. Копия и оригинал.

Председатель вытащил из портфеля жёлтую-прежёлтую копию и свежий белый ксерокс.

— Свидетельство о рождении датировано 1927 годом, хотя отец мой родился 20 марта 1918 года.

— Такое бывало сплошь и рядом. В 1918 году не до свидетельств о рождении нашим предкам было. (Бывалая тётка.)

— А чего вы от нас хотите?

— Смотрите!— Председатель вынул из портфеля конверт, из конверта полфотографии с молодой бабкой Верой, с куском погона и срезом с тульи фуражки.— Это моя бабка Вера Мироновна. Отрезанный военный, а это ясно, что военный,— по-видимому, мой дед, отец отца. Так вот, меня интересует, кто был отец моего отца.

— Ну?— И тётка, и молодая женщина не понимали, чего от них хотят.

— Подождите в коридоре,— сказала тётка.— Я, кажется, понимаю, что вам нужно. Должна быть запись в метрической книге за 1918 год. Я сейчас посмотрю, мы, правда, только что сдали метрические книги в Воронежский архив, а они отправили книги на реставрацию. Но, может быть, сохранилась хоть одна. Я принесу, и вы убедитесь, что там по сути ничего нет. Только от кого родился.

Минут через пятнадцать тётка вернулась и дала ему посмотреть образчик — собственно копию метрической книги дореволюционного года, 1908-го, что ли, он не очень запомнил. Там в одной из граф было записано, от кого рождён ребенок: «от мещанского сословия дочери такой-то и унтер-офицера такого-то».

— Во, это мне как раз и нужно. (Председатель.)

— Вам придётся обратиться в Воронежский архив,— сказали женщины.— Мы передали им всё…

— Спасибо, добрые женщины! Поверьте, у меня нет никакой другой цели, кроме желания узнать, кто же был мой дед. Отец мой был настолько не похож на окружающих его офицеров, что с годами я стал понимать, что он не сын Ивана Ивановича, он никак не похож на него, от которого осталась одна крошечная фотография.

Растроганные этим библейским «добрые женщины», они дали ему телефон и ФИО нужного ему человека в Воронежском архиве. В свою очередь растрогавшись тем, что он получил телефон нужного ему человека, он подарил им каждой по книге, автором которых был он.

Проезжая через Бобров к трассе «Дон», Председатель ещё несколькими восклицаниями отметил чудесный спокойный русский город. Охранники были с ним согласны.

Наверное, хорошо было тут жить его отцу. Ещё он подумал, что, может быть, ему стоит переехать и жить здесь, в городе, где родился его отец, и здесь окончить свои дни, это было бы символично.

Далее операция по раскрытию семейной тайны забуксовала. Дело в том, что реставраторы метрических книг работали медленно и дай бог, чтобы закончили реставрацию к концу следующего года. Только тогда книги вернутся в архив и их можно будет посмотреть. Это сообщил Председателю Леонид Викторович из архива, с которым Председатель поговорил по телефону.

— К тому же ещё неизвестно, найдёте ли вы запись о рождении вашего отца. В те бурные годы, желая избавиться от неудобной при новой режиме родословной, бывало, что заинтересованные лица просто вырывали могущие скомпрометировать их листы,— добавил Леонид Викторович.

Некоторое время в затеянном им расследовании был вынужденный перерыв. Затем вдруг всё тот же воронежский Костя нашёл краеведа по имени Антон, и Председатель с ним связался.

Первое, что сделал Антон,— это попросил прислать ему аванс в 15 тысяч рублей, тогда он начнёт работу. Вот какое было письмо от него 24 марта 2016-го:

«По Вашему запросу необходимо посмотреть метрические книги по Боброву и записи ЗАГС. Причём желательно найти не только рождение Вашего отца, но и брак его родителей. Поэтому смотреть не только 1918 год, но и более ранние записи. Метрики сохранились по двум церквям, сейчас они находятся на реставрации.

Записи ЗАГС нужно смотреть непосредственно в Боброве. Можно попытаться также отыскать Ваших родственников в Лисках.

Вопросы, хоть и с некоторыми дополнительными расходами, но решаемые.

Заранее рассчитывать трудоемкость довольно затруднительно, но думаю, что 15 тысяч аванса на первый этап поисков было бы достаточно. Потом можно продолжить изучение истории семьи вглубь, если будет на то желание.

Если согласны, прошу сделать перевод на карту СБ (следует номер)».

В тот же день Председатель ответил краеведу:

«Чуть отойду от операции и пришлю Вам аванс. На следующей неделе, ближе к концу.

Родственники в Лисках мне лично не нужны, я не особо родственный человек.

Костя Вам, я полагаю, объяснил, что меня интересует, кто был мой дед.

Есть фото бабки с отрезанным военным (малость погона и тулья фуражки остались). Есть сведения от бабки Веры (мне было 15 лет), что в роду у нас был кавалерийский офицер. Осетин, якобы командир личной охраны генерала Звягинцева (из Масловки, если меня память не подводит), но бабка, может быть, из конспирации, относила этого офицера к предыдущим поколениям нашей семьи.

Ещё, моя мать, не любившая бабку, говорила: «Она так хотела стать барыней, перед революцией стала, а революция-то всё у неё и отняла!» (Мать говорила торжествующим тоном.) И ещё что-то о том, что столовое серебро, закупленное бабкой, революция конфисковала.

Бабка Вера ходила в церковь в Лисках, знала молитвы, может, там её кто помнит?

Свидетельство о рождении моего отца датировано 1927 годом и удостоверяет, что он родился 20 марта 1918-го от родителей: Иван Иванович и Вера Мироновна. Иван Иванович вроде был связан как-то с зерном, заведовал элеватором, что ли. Сохранилась его крошечная фотография. Человек на фотографии не вяжется с внешним обликом отца моего и его брата Юрия.

Ну и так далее».

В тот же день к вечеру от Антона:

«Масловка действительно принадлежала помещикам Звягинцо́вым (так вернее), и один из них (Николай Иванович) был генералом и воевал в Первую мировую. Потомки их многочисленны, живут в Европе, иногда приезжают. Отрывки из воспоминаний Дмитрия Ивановича «Путешествие из Петербурга в Масловку» печатались в «Русской мысли» в Париже. Родственников, конечно, не выбирают, как друзей, но зато у них могут храниться какие-нибудь документы. Тем более что они никуда особенно не переезжали, и Вера Мироновна жила там же. Я так прадедов архив отыскал у троюродной тётки. Так что было бы целесообразно их найти, даже если не хочется «знаться»».

На следующий день, 25 марта, Председатель пишет Антону:

«В Лисках жила (повторяюсь) Вера Мироновна, её дочь Алевтина Ивановна и сын Алевтины — Александр, фамилию его не помню. По возрасту мой двоюродный брат лет на пять младше меня, так что может быть ещё жив и, возможно, у него сохранились фотографии какие-то».

Председатель поговорил с Костей по поводу Антона и его заявки на аванс, и вот письмо от Антона от 31 марта.

Вначале он цитирует Костю:

«Председатель поручил узнать, сколько всего будет стоить розыск его предков?»

«Обычно такой ответ могут дать только генеалогические конторы, а это означает, что под озвученную сумму будут подгоняться расходы.

Несколько лет назад они начинали от 500 (пятисот) тысяч. Разумеется, используя труд генеалогов-фрилансеров вроде меня и прибавляя сзади нолик.

Нормальный расчёт может делаться только поэтапно. На данном этапе:

1. Просмотр сохранившихся метрических книг по Боброву за 1916–1918 гг. в Госархиве Воронежской области (рождение Вениамина Ивановича и, возможно, брак его родителей).

2. Поездка в ЗАГС Бобровского района, просмотр записей о рождении и браке за 1918–1925 гг. (та же цель).

2. Поездка в Лиски, поиск родственников.

Из озвученных 15 тысяч мне останется хорошо если тысяч 9, остальное уйдёт на проезд и прочее. То есть три тысячи за день работы, что в данном случае почти ничего.

Следующие этапы, если на то будет желание, могут заключаться в работе над генеалогией родов Ваших деда и бабки в областных архивах, архиве древних актов в Москве. Возможно, в Киеве.

По слободе Масловка метрические книги не сохранились, вроде бы есть одна ревизская сказка, также в страховых ведомостях могут быть списки домовладельцев за 1870–80-е годы, так что тут по Воронежу тоже много с Вас не возьмёшь. Ориентировочно ещё тысяч десять-пятнадцать (если всё так и есть).

Про РГАДА загадывать пока и совсем рано. Может быть, Вы захотите привлечь кого-то из московских исследователей. Их услугами я не пользуюсь, знаю, что несколько лет назад брали по 100 у. е. за документ. Возможно, есть смысл поднять личное дело Вашего отца (раз он был военным) в архиве Министерства обороны в Подольске.

Так что итоговая сумма в данном случае зависит от Ваших пожеланий».

Председатель ответил на это письмо краеведа в тот же день. Вот что написал, утаив, что краевед показался ему неумеренно внимательным к суммам денег и даже разнузданным:

«Мы с самого начала не договорились (поскольку к Вам обращался Костя) о том, чего я хочу.

Я не праздный ленивый олигарх, которому любопытно получить свою как можно более пышную родословную. Небольшие деньги я зарабатываю журнализмом, поскольку книги в наше время приносят пшик. Большую часть зарабатываемых денег я трачу на нужды Партии, с 1994 года так повелось. Крупное дорогостоящее исследование моей семьи мне не под силу, да оно мне и не нужно.

Меня конкретно интересует, кто был мой дед по отцу. Был ли это Иван Иванович, и если мой дед носил эти ФИО, то чем он занимался. Был ли он, как я предполагаю, офицером ещё до революции, и это по одному факту такого отца у моего родителя не сложилась его воинская карьера. Это меня интересует.

Я сам поехал в ЗАГС в Боброве прошлым летом. Оказалось, метрические книги сданы в архив, а архив отправил их пока на реставрацию.

Реставрация длится и длится, и в архиве по телефону мне сказали, что она может длиться ещё и до конца этого года. А потом может ещё оказаться, что запись, например, вырвана.

Всё, что мне нужно в данный момент,— копия записи о рождении моего отца в метрической книге.

Вот и всё.

Примите мои объяснения к сведению, и если Вам это всё неинтересно, то дайте знать».

Антон, видимо, втянувшийся в истории Председателя, ответил в тот же день:

«1918 год, наверное, самый неприятный в плане получения информации, т.к. делопроизводство велось внакладку церковными приходами и органами ЗАГС, причём и теми и другими плохо. Метрики по Боброву сохранились по двум церквям, неизвестно в каком они состоянии, но:

1. Сначала необходимо просмотреть их, причём желательно найти не только рождение Вашего отца, но и брак его родителей.

2. Если в церковных книгах такой информации нет, то надо искать в записях Бобровского ЗАГСа за 1918 год и позже, т.к. брак мог состояться постфактум, плюс рождение Юрия, в записи о котором также должен указываться род деятельности его родителей.

3. Общение с родными, которые фактически живут на том же месте, должны что-то помнить со слов Веры Мироновны и, возможно, хранить какие-нибудь документы. К слову, определённые шаги (и довольно успешные) в их поиске я уже предпринял. Представьте, как вариант, что в записи о рождении Вашего отца, если она найдётся, будет указано только имя матери с пометкой «незаконнорожденный» (как в случае с моим прадедом). Тогда помочь могут только родственники.

Как я уже написал, меня Ваш случай интересует именно как случай, в котором я могу попытаться помочь, заработать мне тут не на чём, но и вести поиск за свой счёт я не могу. Обозначенные пятнадцать тысяч за вышеуказанные три пункта — это уже меньше некуда, учитывая, что значительная часть из них — накладные расходы.

Кстати, поисками предков занимаются далеко не только олигархи, но и представители абсолютно всех групп населения, даже инвалиды, ничего кроме пенсии по инвалидности не получающие. Стараюсь с таковых брать по минимуму».

Тем, что его отец может оказаться «незаконнорожденным», он убедил Председателя, старого романтика, и тот решил послать Антону пятнадцать тысяч.

Вообще-то у Председателя оставалось дьявольски мало времени, по его расчётам, он мог отправиться на тот свет уже в конце апреля, но следовало хотя бы положить начало будущему расследованию. Кто-нибудь его продолжит, исследователи, вряд ли его дети.

Psychic

Он лежит и думает. 73 года до операции он ложился в постель только ради сна. Теперь вот ложится, как только устанет. А устаёт часто. Всё же в мозгу его через дыры копался профессор, чистил его. Теперь он этим почищенным мозгом думает. Был мозг в крови, плавал в крови либо был придавлен кровяным пузырем 142 на 38 миллиметров. Это целый банан!!! Мозг, которым он думал, содрогнулся от отвращения. Свет горит в библиотеке, Председатель лежит под книгами. Думает.

Доктора хитрые, доктора, как все русские,— византийцы по духу. Увиливают от ответа на прямой вопрос «что?». Что это меня, как молнией, с ног сшибло? Вероятнее всего, они просто не знают. Сказать, что это были инсульты, не могут, сердце оказалось здоровым.

С. А., старый товарищ, разделивший его судьбу в истории с партизанским отрядом на Алтае, отряд должен был уйти в Казахстан, но их арестовали. С. А. когда прислал ему предупреждение? 16 февраля:

«Есть угроза для Вас… Конкретики вообще никакой… Единственное, скорее серьёзная угроза, чем наоборот. Имейте в виду».

В конце февраля его как молнией поразило, с ног сшибло, но сознания он не терял. Первая половина марта ушла на то, чтобы понять, что у него нарушена деятельность управляющего телом центра. 15 марта он лег на операционный стол.

Можно, конечно, игнорировать эту угрозу, о которой С. А. сообщил бывший партиец, обретающийся «возле верхов сейчас». А если не игнорировать?

Тогда получается, что с ним что-то сделали? Что-то подсунули. Отравили? Может, и так. Кто?

Он встал, осторожно дошёл до настольной лампы в углу комнаты, выключил свет, ещё осторожнее вернулся. Лёг. И опять стал размышлять. Председатель в последующие после получения тревожного письма от С. А. дни показал его кое-кому. Начальнику охраны Дмитрию, тот отнесся серьёзно и усилил его охрану, полковнику Стрелкову. Просил узнать по его каналам, вдруг что обнаружится от ФСБ, подруге (она по-женски решила, что С. А. ревнует его к Партии и желает дестабилизировать его). Пожалуй, это и всё. Стрелков не ответил, а потом они разошлись. Подругу он высмеял.

И главное, он сам не чувствовал опасности. Пустые предупреждения в его жизни уже к нему поступали.

А между тем Председатель не был обычным банальным человеком, он был своим в области предчувствий. Американцы называли бы его psychic — «сайкик» — человек, обладающий оккультной силой, способный к телепатии, к видению призраков и духов, имеющий телепатическую или медиумическую силу. Русские скептически назвали бы его мракобесом, но призадумались бы.

Председатель не раз видел события, и задолго до того, как они случились, или в одно время с тем, когда они случались. Так, в 1969 году он «увидел», как его будут судить в городе Саратове. Никогда не побывав в Саратове, он написал тогда зачем-то стихотворение «Саратов». Вот, начало такое:

Как там дальше? Председатель забыл целый кусок стихотворения. Нащупал середину:

Дальше там что-то об Италии, он забыл… Вот, после «Италии» подхватил:

Ровно через тридцать три года после написания этого стихотворения, в июле 2002-го, Председателя самолётом авиакомпании «Россия» прилетели судить в Саратов. Дело в том, что один из эпизодов его уголовного дела о создании незаконного вооруженного формирования и подготовки к партизанской и террористической деятельности на территории Республики Казахстан (а именно, закупка двух партий оружия) состоялся в Саратове. Председатель в этих закупках лично не участвовал, но участвовали подельники его по уголовному делу — пятеро членов его Партии.

Прокурор в Саратове запросил Председателю 25 лет в совокупности по четырём статьям УК и путём частичного сложения просил суд приговорить его к 14 годам строгого режима. Но не получилось. По трём статьям у следствия не хватило доказательств. Судили его за организацию приобретения двух партий оружия. Так что пальцы разжались.

Нет, это не случайное попадание, стихотворение «Саратов». В 1971 году Председатель (еще не Председатель, а молодой поэт в красной рубашке, влюбившийся в чужую жену Елену) предсказал ей будущее с очень большой точностью. Вот такое. Про пастушек. Стихотворение становится интересным с шестой строфы.

(Отсюда.)

Комментарий к стихотворению. В самом конце 70-х Елена стала женой Джанфранко де Карли, итальянского графа. Был ещё жив и старый граф де Карли, его отец, один из соратников дуче Муссолини. Семье принадлежали среди прочего и строения старого монастыря в Неаполе.

Вторая пастушка в стихотворении — старшая сестра Елены, Лариса. Пёс из стихотворения, псы — непременные спутники Елены. Стихотворение оформлено как пастораль, отсюда «стадо». Но сколько конкретики! Италия, молодой и старый графы, свадьба, Неаполь. Не случайно угадал, но прозрел влюблённый поэт будущее.

Про Неаполь есть продолжение, Председатель, ещё не Председатель, но уже молодой писатель, жил в Париже в своей первой парижской квартире-студио на Rue des Archives. Лето 1980 года. У него опять был роман с Еленой, вторая серия. Она только что вернулась от него из Парижа в Италию, к графу. И вот молодой писатель спит в своей студио на Rue des Archives. И снится ему город.

Стены трескаются и рушатся, люди прыгают со стен и погибают. Сон цветной. Стены охровые.

Просыпается писатель от телефонного звонка. Это Елена.

— Я в Неаполе. У нас тут жуткая трагедия. 5 тысяч человек погибли.

— Погоди, я сейчас расскажу тебе что у вас происходит.— И молодой писатель рассказывает ей свой сон.

— Ты увидел по телевизору?

— У меня в студио нет телевизора.

Молчание.

Его объяснение. Поскольку он опять был пылко влюблен в неё, то все его невидимые антенны были направлены туда, в Италию, в Неаполь, где она с мужем и находилась. Они использовали старый монастырь как дачу. В июле 1980-го эту именно местность поразило землетрясение.

А то ещё он написал книгу «Секретная тетрадь» в 1977–1978 годах, в Нью-Йорке.

Там есть такие строки:

«Я люблю чёрный перец, дух и ликёры, и запах маленьких экстремистских газет, которые призывают разрушать и ничего не строить».

Свою экстремистскую газету, призывающую разрушать, он основал в ноябре 1994 года, тираж был 5 тысяч экземпляров.

Или вот:

«Девочки и мальчики-подростки на фотографиях, стоя за задубелыми отцами и матерями, дают мне надежду. Глаза их туманно и восторженно направлены в будущее. Ради них следует жить».

Партию мальчиков и девочек он основал в 1993-м, в Москве.

А ещё вот:

«И я твёрдо принял сторону зла — ведьм, упырей, грешников, нацистов, чекистов, Равалъяка, убившего Генриха IV, Освальда, убившего Кеннеди, Че Гевары и неудачников ⟨…⟩

Да, я принял сторону зла — маленьких газеток, сделанных на зироксе листовок, движений и партий, которые не имеют никаких шансов. Никаких. Я люблю политические собрания, на которые приходят несколько человек, какофоническую музыку неумелых музыкантов, у которых на лице написано, что они хронические неудачники… Играйте, играйте милые!»

В Партию, которую он основал, вступили два десятка музыкантов. Летов и Курёхин, но и Паук, Непомнящий, Сантим и многие другие.

А то ещё:

«Бедный мой, милый мой. Сонный. Вспомни штурм Ботанического сада, когда пули сбивали ветки веерной пальмы, из жирного алоэ на лица раненых брызгал сок, убитых ребят осеняли голубые пинии ⟨…⟩ Вспомни, как орала павлинья ферма, прошитая случайной автоматной очередью. И ветер пах гарью и цветами ⟨…⟩

А ветер Ботанического сада, я говорю, пах цветами, тропическими цветами и гробницей ⟨…⟩ О запахи Ботанического сада!

Раны гнили в Абхазии, 1992 год. Военный доктор говорил ему, что «приходится часто ампутировать конечности», что в субтропическом климате раны загнивают. Он увидел Ботанический сад в Абхазии на пятнадцать лет вперёд. В Сухуми размещался обезьяний питомник, а не павлинья ферма, впрочем.

«История его слуги» написана в 1979–1980 годах. Там есть целый план жизни его, Председателя, составленный наперёд.

«Теперь я всякий день мирно, спокойно помню о смерти, помню и считаю. В сущности, мне осталось ещё 20–25 лет нормальной активной жизни, до момента, когда тело износится до такой степени, что уже будет причинять больше неудобств, чем удовольствий. В эти 20–25 лет я должен втиснуть всего себя — свои размышления, книги, действия, свою сексуальную жизнь — выебать именно тех женщин, которых я мечтаю выебать, если я желаю (вдруг) убивать мужчин и женщин, я тоже должен поторопиться. Если я хочу иметь детей, то мне следует завести их в середине этого периода, если вдруг у меня очень высокие мечты основать партию, или государство, или религию, то ВСЁ должно быть закончено к 2001–2005 годам после Рождества Христова, господа. Всё должно быть закончено. Я — мертвец посередине отпуска».

Председатель улыбнулся в темноте. Он ВСЁ или почти ВСЁ выполнил. Партию основал, заложил даже основы религии в книге Illuminationes. Женщин и мужчин на шести войнах убивал. Детей, ну, детей не хитро делать. Дети есть у многих. У него двое.

Случай с метеоритом

Однажды он провёл такой эксперимент, которого сам испугался. Николай Николаевич подарил ему несколько осколков сихотэ-алиньского метеорита. Один из осколков Председатель привязал к чёткам, которые он носил на шее, к нитке из 99 зелёных зёрнышек, и лёг спать.

Привиделось ему такое, что он среди ночи поспешно сорвал весь в поту с себя чётки и привязанный метеорит. А вот что ему привиделось.

Он не то висит на крыльях под самым потолком высоченной пещеры. А может быть, он взирает с верхнего карниза пещеры вниз.

А внизу жуткие, мощные, как машины, чудовища-полулюди разгрызают на части жалкую кучку голых людей, возможно, перволюдей.

Клыки чудовищ вонзались в первочеловеков, и сверху было видно, как клыки эти втаптываются в плоть, и из неё даже не успевает течь кровь, клыки впиваются в обескровленную белую от ужаса плоть.

Он таки напугался тогда.

История его черепа

В тюрьме Лефортово, это были годы 2001–2002-й, он однажды еле поднялся со шконки. Голова неприятно кружилась, отлить он ещё кое-как отлил, а вот умываться даже и не смог. Ухватился за край раковины, постоял, чеченец Алхазуров помог ему сделать ничтожное количество шагов, отделявших его от его шконки. Голова кружилась в любом положении: на боках, на спине и даже с закрытыми глазами.

Сокамерники позвали доктора. Обычно принято ругать тюремных докторов, но в Лефортово в докторах сидели люди бывалые и опытные.

— Травмы головы были у вас? Сотрясения там…

Он сказал, что однажды на набережной Сены в Париже его сбил автомобиль, его и его жену Наташу, они шли с острова Сент-Луи, где праздновали день рождения художника Вильяма Бруя. Изрядно выпили, но не алкоголь был причиной потери управления собой. Приятель Ален Браун, сын богатого коммерсанта, дал ему выпить какой-то порошок, всячески расхвалив его. «It is good for you!» Запомнилось коварное большеносое личико Брауна, подсыпающего ему порошок в бокал с вином.

В результате, переходя набережную, он упал и потянул на себя подругу, их стукнул растерявшийся автомобилист.

В другой раз, вспомнил он, возвращаясь с праздника газеты L’Humanite в рабочем пригороде Парижа Обервильер, с коммунистического праздника, их группа подралась с местными арабами. Ему дали железной трубой по черепу спереди, да так, что под левым глазом в черепной броне образовалась трещина. Какой это был год? 1987-й, может быть, или 1986-й? Его тогда, истекающего кровью, схватила полиция, привезли в госпиталь, но бельгийский анархист Анатоль Атлас (спасибо, Анатоль, если ты жив) украл его с операционного стола и с согласия доктора умыкнул через заднюю дверь операционной. В ночи привёз на Rue de Turenne и передал Наташе. Он грохнулся в их семейную постель, на матрас, лежавший на полу, и пролежал полуживой в бреду 36 часов. Затем очнулся и попросил бульону.

Неприветливая подруга сказала:

— Вернулся с того света? Ауж думала, ты умрёшь,— но пошла готовить бульон.

Тюремному врачу, стоявшему у его шконки, он насчитал в общей сложности четыре случая сотрясения мозга и две контузии.

Врач вздохнул и распорядился, чтоб ему давали ноотропил и циннаризин. Через кормушку ему стали класть в ладонь таблетки. Через день он возобновил выходы на прогулку на крышу тюрьмы (там видно было зарешеченное только небо) и физические упражнения. Головокружение исчезло.

Он не сообщил тюремному врачу, что в 1993-м его искусали в голову дикие пчёлы. Поскольку происшествие было не физической травмой, но предупреждением из параллельных миров, не лети в Москву завтра, там будет происходить трагедия.

В книге «Анатомия Героя» есть такие строки:

«Я прилетел в Москву 16 сентября 1993 года. За несколько дней до этого со мной приключилась целая серия сверхнатуральных происшествий. Впервые за долгие 13 лет жизни в Париже (я шёл по мосту Архедюка) я увидел бледного утопленника (в галстуке), шевелимого волнами у баржи. На следующий день, идя остриженным в самом центре города, я был ужален в голову три раза тремя пчёлами. Откуда, однако, пчелы взялись в асфальтовой пустыне? И почему они набросились на меня?

Прилетев в Москву, я рассказал об этих чрезвычайных происшествиях многим, в частности, моему издателю А. Шаталову, и выразил крайнее удивление и озабоченность, предположив, что это знамение. Когда 21 сентября Ельцин выступил с речью, а затем состоялись кровавые дни, я даже не удивился, настолько был уверен в силе своих супернормальных способностей. Вечером 3 октября, лёжа под огнём пулемётов на каменных плитах под дверью Технического здания телецентра Останкино, я был уверен, что ни одна пуля меня не возьмёт. Отползя за прикрытие, оглянувшись, я увидел десятки тел, оставшихся лежать неподвижными. А пчёлы у римлян считались символом империи».

«Видимо, меня пытались предупредить, чтоб я не летел тогда в Москву»,— решил Председатель.

18 сентября 1996-го его сбили сзади с ног и избивали по голове ногами. Тогда тяжёлые травмы пришлись ему на глазные яблоки. Доктора боялись, что начнётся отслоение сетчатки. Но Бог миловал.

Ещё одно нападение на его череп состоялось где-то летом 2007 года. Почему он считает, что 2007-го? Потому что летом 2008-го он уже не жил с женой, а в село Воскресенское его послала именно жена Екатерина. Должны были приехать землемеры, дабы обмерить их развалины барской усадьбы, заросшие дикими травами в рост человека. Землемеры приехали, он им помогал, вот тут-то его затылок и атаковали дикие слепни. Слепни водились там, в Воскресенском, потому, что одна из семей, обитавших в Воскресенском, держала стадо коз, а может, ещё и стадо овец. Слепни ужалили его в голову, сделав как стежок из швейной машинки, сделали на затылке.

Некоторое время укусы болели, потом боль ушла.

Через довольно долгое время, однако, затылок на местах укусов, на этом стежке, вздулся. Как-то, передвигаясь по своим делам на автомобиле, Председатель спросил сидящего рядом охранника.

— Слушай, посмотри, что там у меня на затылке. На ощупь чувствуется, как большой прыщ вздулся.

— Да, огромный, созрел, вот-вот лопнет. Может, выдавить?

— Руки-то у тебя чистые?

Охранник попросил у водителя салфетку и тщательно вытер руки. Затем надавил на прыщ.

— Млин, там зелёная гадость!

Председатель приложил руку к затылку. На пальцах его была зелёная гадость, как зубная паста бывает зелёная.

— Это в меня слепни отложили свои яйца. Фу, мерзость какая!

Добравшись до места фактического проживания, Председатель кое-как одеколоном зачистил разорванный прыщ.

Заживал затылок долго, шрамы получились, как от серьёзной травмы. А тем временем, в январе, он расстался с женой-актрисой. Возможно, именно об этом укусы и предупреждали, и даже более того, к этому побуждали?

…Третьим финальным сообщением были два последних сотрясения мозга и, наконец, три дыры, сделанные в его черепе профессором. Это уже было совсем серьёзно…

Тут уже мэсидж был простой и суровый: «Пришёл тебе, старый парень, конец!»

Председатель, как настоящий русский человек, особо не разволновался. «Всему приходит конец. Вот и мой подошёл».

Теория заговора

Жить он стал тускловато.

Дни начинались с приёма лекарств.

В семь утра Председатель выходил на кухню, вынимал увесистую картонку с ампулами когитума и обламывал две ампулы в 100 г воды.

Размешивал длинной чайной ложкой с головой негритянки Negrito и выпивал. Сладковатая водичка была ему глубоко противна, но что делать?

Между тем пригревало и сияло уже апрельское солнышко. Земной шар крутился вокруг своей оси и бежал по орбите с чудовищной скоростью 107 тысяч км в час, как всегда. Вселенные и толща Хаоса были всё так же непостижимы для человеческого разума, гоняя миллиарды сгустков материи в бульоне эфира, в тёмной энергии.

Человек, капля Божественного Разума, он брал кусок зеркала, подходил к зеркальному шкафу, купленному им когда-то для стриптизёрши Елены (в далёкой дали осталась стриптизёрша, сидящая в пене в ванной на львиных лапах), и вглядывался при помощи зеркал в свой затылок. Раны отшелушивались по краям, однако два сгустка, как следы от вошедших в череп двух пуль, никуда не делись, засохшая кровь прочно сидела в углублениях черепа.

Весна бесновалась лучами апрельского солнца, а он, как инвалид, был вынужден мерить давление. Прибор для измерения давления был японский, он выдавал три показателя: два по давлению, третий — пульс. Председатель долгое время не мог понять, как им пользоваться. «Ты даже с таким примитивным прибором не можешь управиться!» — ругал он себя.

Но дело было не в этом. Он не нравился себе, потому что не понимал, что с ним случилось, был в недоумении. Тогда как ранее он всегда понимал, что с ним случалось. А тут его как будто постиг Гнев Богов, два удара молнии постигли, один в декабре ещё, и вот второй в феврале, после которого обнаружилась гематома. «Гнев демонов»,— поправил он себя.

С черепом всё будет, как ему кажется, в порядке. Головных болей нет, немного тянут ссохшиеся пулевые отверстия. Он исправно принимает раствор под названием цераксон, перестанет его принимать, когда стукнет 30 дней со дня его выписки из евро-фашистской клиники. «Ну чего ты с этим определением к ним привязался! Проявление обычной жадной современности, и только»,— поругал он себя.

Череп не будет проблемой.

А вот когда его ещё раз стукнет молнией Божественный гнев, одновременно его можно назвать восстанием против него демонов, и выживет ли он после третьего удара?

К мозговикам-нейрохирургам ему идти после 17 апреля. К гламурному светилу — 25 апреля. К профессору в Бакулева — 29 апреля. Они сообщат, подействовали ли их лечения, и если подействовали, то как.

Впрочем, от внимания к своим сосудам и сердцу он бессознательно переключился на теорию заговора, покушения против него. Случилось это после того, как, проведя с его сердцем ряд экспериментов в клинике гламурного светила, сердечный доктор сообщил ему, что сердце у него в порядке.

Тогда стали всплывать элементы его истории.

Всплыло предупреждение, посланное ему через С. А., о серьёзной угрозе от 16 февраля. Всплыло анонимное письмо, найденное Данилой у его двери, вложенное между стеной и пучком проводов на лестничной площадке.

Он обратился к С. А. по поводу своих подозрений, что, мол, слишком тесно стоят даты: дата предупреждения о серьёзной угрозе, дата, когда он ударился затылком, и дата анонимного письма, плюс дата, когда его положили на операционный стол. 16 февраля, 29 февраля, 7 марта и 15 марта, чтоб не связать их вместе.

С. А. написал ему в ответ:

«Действительно подозрительно. Я не знаю деталей и конкретных обстоятельств, почему и как Вы свалились, но, может, какую-нибудь дрянь подсыпали или распылили? Сейчас всякое возможно. Технологии вон какие… Если, допустим, кому-то поставили задачу… чтобы без следов. Никаких новых деталей нет. Если появятся, отпишу».

Председатель перечёл анонимное письмо. И выделил из него вот что:

«Хотелось бы поинтересоваться Вашим самочувствием, особенно после полученной черепно-мозговой травмы. Вы пошли на поправку? Мигрень, головокружение, слабость в организме прекратились? Как мне помнится, у Вас были трудности с ногами».

Сейчас перечитанное показалось Председателю очень значительным. Он послал этот отрывок из анонимного письма С. А. После этого поразмышлял.

К 7 марта у него не было мигрени, и головокружение ощущалось еле-еле, так же как слабость. Трудности были с руками, он, видимо, попадал не по тем клавишам, а вот с ногами трудности появились лишь к 12–13 марта, к концу недели, начавшейся с 7-го.

Так почему аноним о них говорил в письме? Его фантазия? Или аноним заранее знал, что будет головокружение и трудности с ногами.

Вчера или позавчера Председатель, слушая радиостанцию «Коммерсант-ФМ», узнал о существовании прибора под названием «дефибриллятор».

Доктор, фамилию которого Председатель не запомнил, говорил, что не все российские больницы снабжены дефибрилляторами и даже не снабжены ими экипажи скорой помощи. Объясняя действие прибора, доктор сообщил, что на 7-10 минут дефибриллятор может поддерживать нужную скорость сокращения желудочков сердца, сбитую в результате «травмы или отравления».

«Отравление» взбудоражило Председателя. Отравили? Предположение С. А. «какую-нибудь дрянь подсыпали или распылили» выглядело теперь более правдоподобно. Он опять подтвердил уже ставшим привычное подозрение: 28 февраля после официальной части совещания Исполнительного Комитета Партии состоялась неофициальная. Присутствовали одиннадцать, включая Председателя, членов Исполкома, а ещё член контрольно-ревизионной комиссии. После их ухода пришла его подруга Фифи. Тринадцать человек, как на «Тайной вечере». Надо же, как классично!

Кто? Кого он подозревает?

А всех, за исключением самого себя.

Смерть в отеле «Пульман — Жан-Жак»

Весь конец марта Председатель всё больше спал и, проснувшись, вспоминал. Таинственных смертей вокруг Председателя за его жизнь наблюдалось немало.

Вот 1990 год. Париж. Апрель. Прилетел Александр Плешков, с которым Председатель, тогда ещё просто писатель, тесно сошёлся в Москве в декабре 1989-го. Прилетел по делам холдинга «Совершенно секретно». Он был заместителем холдинга Юлиана Семёнова. Помимо этого он намеревался подписать с писателем контракт, чтобы стать его литературным агентом в России. «Составь сам»,— сказал Плешков ему по телефону. Писатель просто перевёл с английского на русский свой контракт с Мэри Клинг, его парижской агентшей, убрав ненужные детали.

Встретились они 20 апреля у входа в собор Notre Dame de Paris, Парижской Богоматери. Поскольку Александр прилетел в Париж первый раз и города не знал, а любой таксист доставит туриста к собору Парижской Богоматери.

Было жарко, и в сквере Иоанна XXIII, что находится за собором, вовсю цвели вишни. Писатель любил этот сквер и зачастую сидел здесь во всякую погоду. Особенно весной. Это из сквера он рассмотрел, что собор Notre Dame, вид сзади, похож на космический корабль, присевший на свои лапы. Сколько же прошло с того дня? Двадцать шесть лет прошло.

Накануне того дня, 19 апреля, Плешков позвонил ему из Москвы и попросил позвонить Юлиану Семёнову в Париже. Плешков не может ему дозвониться и сказать, что «я везу те материалы, о которых он просил». Писатель выполнил просьбу.

Двадцатого апреля Саша Плешков нашёл писателя у Notre Dame. День они провели вместе. Писатель потаскал Сашу по всему Парижу. Побывали в мансарде писателя на rue de Turenne, побывали в номере в отеле «Пульман — Жан-Жак», где Плешков остановился. Расстались у ресторана La Coupole на бульваре Монт-Парнас, в ресторане выпили шампанского за успех своего предприятия. (В кафе на rue Saint-Antoine они подписали контракт.) Писатель простился с Плешковым у входа в метро. Тот направлялся в «Пульман», чтобы переодеться, к 20:30 за ним должна была прийти машина. Он был приглашён на обед к главному редактору журнала VSD (Vendredi, Samedi, Dimanche — пятница, суббота, воскресенье, по первым буквам латинского алфавита). У писателя остался один экземпляр контракта, Плешков увёз второй. Контракт никогда не будет выполнен. И вот по какой причине.

Разбудил Писателя хриплый голос Юлиана Семёнова: «Слушай, Саша умер».

— Какой Саша?— не понял писатель.

— Наш Саша, Плешков.

Случилось вот что: на обеде у главного редактора журнала VSD Плешкову стало плохо. Он вышел в ванную и отсутствовал около 15 минут, был очень бледен, сказал, что устал, и попросил отвезти его в «Пульман». В машине ему было плохо, он лежал на заднем сиденье. В два часа ночи он переступил порог отеля, поднялся в номер. Служащий «Пульмана» нашёл русского постояльца в два тридцать ночи на галерее. Он сидел на полу в очень тяжёлом состоянии. Прежде чем спустился вниз, он позвонил администратору. Жаловался на боль в груди, жажду. Скорая прибыла немедленно. Врач увидел, что из левого уха вытекала жидкость. Плешкова тошнило. В 02:38 наступила смерть. Попытки реанимировать русского не увенчались успехом.

Жена и сын Плешкова были убеждены, что Александра убили. СМИ тогда много писали об этой таинственной смерти. В основном версии сводились к тому, что он вез Семёнову компромат то ли на Горбачёва, то ли на патриарха и его окружение. «Сашу отравили»,— сказала жена Плешкова, Галина, писателю, прилетевшему осенью в Москву по приглашению на телешоу. Оно называлось «Камертон».

Ну да чего только не писали. Тем более что в мае Юлиан Семёнов впадает в коматозное состояние вследствие операции на мозге («Чёрт, как у меня!» — воскликнул Председатель в своей постели в библиотеке). Парализован, мозговая деятельность парализована тоже. В общем, человек-овощ.

В больнице в начале сентября Семёнова посещает ещё один член команды «Совершенно секретно» — протоиерей Александр Мень! 9 сентября того же 1990 года на полпути к подмосковной станции Александр Мень зарублен топором. Три трупа из одной издательской корпорации — холдинга, с апреля по сентябрь!

«Тебя, старый, интересует, отравили ли Сашу Плешкова, или нет. А не кто его отравил. Ты тогда, грешным делом, высказал мнение, что все три убийства выгодны были человеку, ставшему главой концерна — Артёму Боровику. Может, так и было. А может, не так. 9 марта 2000 года Артём Боровик в свою очередь погиб, разбившись на самолёте ЯК-40 вместе с магнатом Зией Бажаевым».

Председателю нужны были медицинские детали. Он встал, включил верхний свет, нашёл на полке свою давнюю книгу об этих забытых ныне историях, полистал и выудил оттуда всё медицинское, что мог, о смерти Саши Плешкова.

Жена Плешкова получила на руки лишь первое предварительное заключение вскрытия, сделанное в парижском судебно-медицинском институте профессором Д. Леконтом.

Профессор свидетельствовал, что при вскрытии повреждений насильственного характера обнаружено не было. Отмечены ссадины на колене и локте. Переломы четырёх ребер, сказано, произошли при реанимации, как и внешняя контузия печени. Помимо этого вскрытие выявило «сильное кровотечение всех внутренних органов, в частности лёгких, позволяющее предположить, что смерть наступила в результате отравления».

«Сашу отравили»,— сказала тогда ему жена Плешкова.

А вот, на той же странице книги, мнение старшего научного сотрудника НИИ морфологии человека патологоанатома Александра Свищева в интервью «Совершенно секретно» журналистке Светловой о заключении вскрытия трупа А. Плешкова, сделанного французскими коллегами.

Чтобы удобнее было читать, Председатель перешёл к настольной лампе за стол в углу.

«Почему-то не указано время вскрытия. Странно, что нет описания одежды трупа, у нас с этого обычно начинают. Врач скорой помощи обратил внимание на непонятную жидкость, вытекающую из уха, но, судя по данным патологоанатомической экспертизы, полость внутреннего уха почему-то не вскрывалась. Практически не описаны эндокринная система, состояние гипофиза, а также ткани надпочечников. Это очень важно. Отсутствует в описании состояние лимфатических узлов. Спинной мозг не вскрывался, а там могло быть не всё в порядке. Патологоанатомический диагноз не поставлен, и неизвестно, что привело к смерти…»

«Допускаетели вы версию отравления?» —

спрашивает Светлова.

«Я бы эту версию не исключал. Во всяком случае, все симптомы отравления присутствуют: плохое самочувствие, жажда, рвота, сильное кровотечение всех внутренних органов. Это знак какой-то внезапной катастрофы».

И Свищев поясняет, подумав:

«Современные яды, которые могут быть использованы в целях убийства, действуют опосредованно, достаточно минимального количества, чтобы вызвать самые серьёзные нарушения. Эти яды распадаются полностью за несколько часов. Они не регистрируются приборами».

«Допускаете ли вы версию отравления?

— Я бы эту версию не исключал».

«Вот и я бы не исключал версию отравления. Кровавая масса, навалившаяся на мой мозг,— это не что иное, как кровотечение внутренних органов». Председатель, оторвавшись от книги, сидел прямо у настольной лампы, его старая книга, написанная в 1999 году,— на столе.

Председатель посидел так некоторое время, в свитере и тёплых носках, но в трусах, чёрных длинных, носить такие научила его тюрьма. «Должно быть, странным я кажусь тем существам, которые могли бы заглянуть через стёкла в мою библиотеку»,— подумал Председатель. «Озадаченный внезапной катастрофой… Надо же, вначале я подумал, что глючит компьютер, а это меня, оказалось, глючило».

Дальше там в книге речь шла о судьбе известного писателя Юлиана Семёнова. Через полгода, да нет, не через полгода, но уже в следующем месяце, в конце 1990 года, Семёнов ехал на встречу с представителями Руперта Мэрдока, чтобы договориться об инвестициях для «Совершенно секретно». Внезапно Семёнов стал заваливаться на сидевшего рядом Боровика. В больнице диагностировали инсульт. В Кремлёвской больнице Семёнову была сделана операция, в результате которой он стал овощем.

«Ну, это уже выходит за рамки моего интереса,— решил Председатель.— Там ещё был убит ещё один известный человек из «Совершенно секретно» — протоиерей Мень. Топором. Это уже за предметом моего расследования. Меня интересует отравление, внезапная катастрофа»,— сказал себе Председатель и захлопнул книгу.

Рыцарь и проститутка

Кусок из книги «Анатомия Героя». Председатель, боясь лечь спать, точнее, боясь проснуться в ночи, влез в эту книгу в поисках прогулки с Дьяволом. Это события августа 1995 года.

«Первого августа, дабы не быть вечером одному, пошёл в театр «Сатирикон», он вблизи Сущёвского вала, минут десять ходьбы от «Книжного обозрения». Я был с несколькими сотрудниками газеты. Перед спектаклем мы выпили шампанского в буфете. Я посидел минут двадцать и, наступая на ноги, выбрался из зала, ибо спектакль «Игра в жмурики» раздражил меня своей тенденциозной болтовней. (Двое актёров, действие происходит в морге.)

На улице было жёлто и смутно. Ветер растрёпывал обильную, безумную и рахитичную зелень. Дальнейшие события имели смутную чёткость дурного сна.

Подошёл по тропинкам почти к Сущёвскому валу и попытался перейти на противоположную сторону оживлённого шоссе. Мешали автомобили в двойном движении. Двинулся по обочине. Заметил, что на противоположной стороне, поглядывая на меня, движется мужичонка. Я перешёл дорогу. Мужичонка приблизился, как бы ждал. Невысокого роста, чёрные брюки, свитер, поверх свитера воротник голубой рубашки. Очень загорелое лицо, светлые яркие глаза, полуседые ухоженные волосы. Косые скулы, кадык крючком. Хрящеватые уши. Можно сказать, чистенький, в меру подвыпивший рабочий. «Ты мне свистел?» — спрашивает. «Нет, ничуть».

Идёт рядом со мной к Сущёвскому валу и бурчит, высказывая… мои мысли: народ такой уродливый, страна оккупирована (взгляд на витрины киосков у перехода). Вдруг, заглядывая мне в лицо: «У тебя лицо, как пластиковое. Неживое. Ты как неживой». Я иду себе невозмутимо, весь в чёрном, вплоть до чёрного носового платка. Он вновь, заглядывая в лицо: «Ты мёртвый, вот что». Сказано очень испуганным голосом.

Перейдя на противоположную сторону Сущёвского вала, стоим у развилки улиц. Он: «Я пойду. Ты осторожно». «А что,— улыбаюсь я,— смерть за мной скалится?» Он побледнел и, с придыханием: «Да». Жмёт мне руку. «Ты мне странно знаком. Так знаком, как будто мы в одном классе учились». Он мне так знаком, как будто мы тысячелетие вместе провели в одной тюремной камере.

Иду по Сущёвскому валу один. Через момент он догоняет меня. Забегает вперед. Он в панике. «Не ходи туда! Тебя сейчас убьют. За тобой идут двое. Один побежал (как бывает в снах, он употребил два варианта: «побежал» и «поехал») в объезд». Показывает рукой туда, где якобы есть параллельная валу улица. «Не ходи!» И оглядывается. Я не оглядываюсь.

Я решительно шагаю в дурном сне. Всё вокруг жёлтое, люди куда-то исчезли, мы одни на всём земном шаре. В фильмах Антониони была, я помню, подобная атмосфера галлюцинаторного мира, где всё правда и всё мираж. Он бежит рядом и, как верная собачонка, заглядывает мне в лицо. Его лицо обеспокоено ужасом. Отвечаю ему на немые вопросы гримас. «Всё равно когда-то убьют. Не сегодня, так завтра. Если боишься — отставай…» Он не отстаёт, но испуганно прибился, прилепился ко мне. И канючит: «Не ходи. Тебя убьют…»

У пересечения Сущёвского вала с поперечной улицей на нас выходит высокий худой тип в голубой куртке. «Он!» — взвизгивает мой спутник и хватается за мою руку, чтобы обрести поддержку. Не доходя пяти или десяти метров до меня, тип вдруг падает на мостовую, корчится, как креветка, в зародыш и… замирает мертвым. Я размеренным шагом иду мимо. Мой спутник ненадолго нагибается над типом и вновь испуганно прилепляется ко мне. Он ошеломлён. Он: «Что же ты не остановился? Он мёртвый. И почему он упал, как ты это сделал?»

«Лучи,— говорю я и выдвигаю вперед палец, как бы стреляя из него.— И на левом плече у меня шар, а за спиною смерть, ты что, не видишь?» С суеверным ужасом он торопится со мной мимо Рижского вокзала к метро по жёлтым улицам. Теперь страшно и мне. У метро мы прощаемся. Почему-то это он уезжает в метро, а ведь намеревался уехать я. Я же иду по проспекту Мира к одноимённой станции метро, ожидая и надеясь, что, может быть, меня убьют по пути.

На следующий день, анализируя происшествие, я пришёл к выводу, что прогулялся с самим Дьяволом и напугал его. Ибо он прогулялся со мной — с мертвецом. Чуть подвыпивший, празднично одетый рабочий с тронутыми сединой прядями — лишь форма; однако жёлтый загар ада, костяшки скул, хрящеватые уши, светлые глаза моей мамы и, главное, эта атмосфера ужаса и безлюдья, быстро нагнетённая нами — им и мной,— выдали его. Я узнал, что я — мертвец, а он — Дьявол, и даже он убоялся меня в этом состоянии. Ибо мертвецы, разгуливающие по улицам, нагоняют ужас даже на Дьявола.

Через пару дней я рассказал эту несусветную историю ясновидящей по телефону. У меня никогда не было знакомых ясновидящих, но эту мне рекомендовали друзья. Она посоветовала мне набрать тёплую ванну воды с солью, зажечь в ванной перед зеркалом свечу и смотреть, КАК будет гореть фитиль. «Фитиль должен будет коптить. Вас ведь сглазили миллионы раз. Ваши читатели и телезрители». Я поступил, как она велела. Свеча в тяжёлом подсвечнике в конце концов сползла в воду, туда же нырнуло зеркало, и, даже в моем состоянии, я заулыбался. К тому же кожу щипало, я вывалил в ванну целую пачку соли.

На следующий день ясновидящая приехала с высокой блондинкой-родственницей и, посадив меня на стул, обошла вокруг меня много раз с зажжённой свечой, приближая её то к голове, то к шее. В результате свеча страшно почернела. Ясновидящая, молодая девчонка 22 лет, стала убеждать меня, что я должен отрешиться от Зла, в противном случае со мной произойдет то, что мне наглядно продемонстрировали Высшие силы, убив на моих глазах типа в голубой куртке мне в поучение. Таким пояснением я не удовлетворился, сказал, что менять жизнь не стану, что опять найду себе блядь-девчонку, что я сам — Добро, однако хочу разврата, буду воровать, грабить и убивать, наказывая Зло. Тогда ясновидящая почему-то неохотно сказала, что в прежней жизни я был германским рыцарем и совершил несправедливость против Н., и теперь в этой жизни я искупаю перед ней свою некогда, много веков назад, совершённую несправедливость. Я попросил ясновидящую поднатужиться и увидеть больше. «В той далёкой жизни в Германии,— сказала она,— Н. была проституткой», а я, германский рыцарь, убил её. Вот и искупаю.

Я рассказал о случившемся на Сущёвском валу нескольким людям, и все они сумели объяснить историю более или менее рационально до появления типа в голубой куртке. Один высказал предположение, что тип упал и забился в эпилептическом припадке. Но в этом случае странно, что он приберёг свой припадок для меня, да ещё в такой обстановке сплошных совпадений, и свалился мне аккуратно под ноги.

Н. всегда знала и любила повторять, что моё имя переводится с английского как «вэлфи гардиан» — т.е. «богатый покровитель», «охранитель». Я охранял её рыцарем от бед алкоголизма, нимфомании и хаоса её души тринадцать лет. Ещё «гардиан» переводится как «часовой». У меня есть книга «Убийство часового». Н. попыталась убить своего часового в июле. Разрыв произошёл в доме шесть, в квартире шестьдесят шесть.

И выбор названий собственных книг неслучаен, и тем более выбор женщины-идола в хаосе тел и душ. Я верю, что я — германский рыцарь, убил проститутку за измену. А для проститутки измена не существует. Рыцарь был идеалист и безумец. Чтобы он опять и опять в каждом рождении не убивал её, а она его не предавала, а он бы потом не искупал свою вину, она должна полюбить только рыцаря. И навеки. Тогда прекратится проклятие».

Председатель задумался было, давно он этой книги своей не перечитывал. Там должно было быть что-то ещё совсем поразительное… Он догадался прочесть следующий пассаж:

«Я делился с тобой всем: едой, деньгами, жизнью, эмоциями, талантом, идеями, моей гениальностью, наконец. Ты всё лениво пожирала, неблагодарная и злобная, и завистливая. Я знал, что ты меня кинешь, что не поможешь в трудный час, предашь и растопчешь. Если меня посадят когда-либо и ты припрёшься на свидание (на тебя это похоже!), я откажусь с тобой встретиться. «У меня нет жены,— скажу я,— должно быть, какая-то проститутка. Гоните её!»»

Через три года после опубликования «Анатомии Героя» она пришла к нему на свидание в тюрьму Лефортово, как он и предсказал. Он не отказался её видеть. Потом написал о ней на свидании плохо. Это была их последняя встреча. В феврале 2003-го она умерла, он ожидал приговора в Саратове. По его мнению, она покончила с собой, приняв овердозу героина.

Девочка из Бийска

«Вот тебе только и осталось вспоминать прошлое, старый. Ну, вспоминай, пока есть чем». Пожалуй, алтайская авантюра была самой безумной в его судьбе.

Когда началась алтайская авантюра?

Давно это было. В самом конце XX века.

Среди множества корреспондентов Председателя (по делам Партии он вручную, через почту, переписывался с сотнями адресатов) появилась шестнадцатилетняя девочка из города Бийска. Она-то и поведала впервые Председателю о девственной чудесной земле Горного Алтая, о крае, где на квадратный километр приходится больше волков и медведей, чем человеческих существ.

Девочки этой Председатель так никогда и не увидел, с ней никогда не встретился, но всё началось именно с неё. Ей было всего 16 лет, и у неё существовали нелады с действительностью провинциального города в Южной Сибири, несмотря на то, что у неё были отличные родители в этом её городе Южной Сибири.

Шестнадцатилетняя девочка где-то достала газету, которую выпускал Председатель, вероятнее всего, в столице Алтайского края Барнауле, и написала Председателю письмо. Это был, вероятно, 1999 год и Партия как раз в это время искала путь, по которому идти.

Дело в том, что в 1998-м Партия провела свой Первый Всероссийский съезд, дважды подавала документы на регистрацию в Министерство юстиции и дважды получила отказ в регистрации. Стало понятно, что Партию будут подавлять и не пускать её к избирателю. Следовало искать другого пути.

Председатель стал внимательно читать письма из регионов, следовало за что-то зацепиться. Следовало начать партизанскую деятельность. Но не в своей стране. Следовало начать вооружённую борьбу на чужой территории. Но вот где?

С одним из писем девочка из Бийска прислала Председателю путеводитель по Горному Алтаю. На схематичной карте внутри путеводителя Председатель увидел, что Горный Алтай граничит с Казахстаном. Ему это соседство понравилось. Он пошёл и купил в Доме книги на Арбате подробную карту Республики Горный Алтай. На подробной карте территория смотрелась ещё более интересной. Горные реки, редкие селенья, даже заимки обозначены и зимовья.

Много было писем от девочки из Бийска. Сейчас, спустя годы, Председателю видятся эти страницы, большие буквы детского почерка, восклицательные знаки, подчёркнутые слова, полотнища писем были отлично оркестрованы. В письма были вложены то засушенные цветы или злаки, то её фотографии: длинный костлявый подросток-девочка. Нельзя было назвать её красивой, но и некрасивой её назвать было нельзя.

Председатель вспомнил, что вместе с захлёбывающимися от восторга гимнами Горному Алтаю там ещё сосуществовал, струясь из письма в письмо, длинный, путаный рассказ о старом, XIX века, здании. Насколько он понял, это были разрушающиеся торговые ряды богатого купца-старообрядца. Девочка и её мама чуть ли не ежедневно проходили в негодовании мимо разрушающихся строений и мечтали их восстановить.

В сущности, грустная история о предполагаемой дикости окружающего провинциального города и о семье, самосознание и историческое сознание которой выше окружающей среды. Это всегда грустный конфликт. И разрешить его лучше побегом из провинциального города.

Впрочем, если уж быть точным, то определение «дикость» следует заменить на определение «обычность», обычная среда обывателей — дети, коляски, картошка и колбаса… Несвежий халат тёщи. Тот, у кого халат тёщи был свежим, становится бизнесменом. Позднее, уже в горах Алтая, Председатель заметил, что все как на подбор директора и владельцы маральников были непьющие люди.

Так вот, девочка из Бийска, засушенные травы и злаки в письмах навели их на Республику Алтай. Когда они в первый раз проезжали через Бийск, у них не было времени, их вёз на своём автомобильчике старый спортсмен из Барнаула, это он торопился доехать в Горный Алтай и уехать обратно. В последующие разы они уже не помнили о девочке из Бийска, торопились навстречу своей судьбе.

Видение в ауле Боочи

Они ехали по пыльному Чуйскому тракту, и их обгоняли мальчики-всадники на рыжих лошадях.

Потомки Чингиз-хана, бахвальство степных народов. Азия… Мальчики заглядывали в окна «буханки», пригнувшись и пришпоривая скакунов узловатыми верёвками. Сёдел под мальчиками не было. Узкие, с плёночками глаза выражали восторг от лицезрения «буханки». За автомобилем стояла завеса пыли.

Вот это уже была глубинная Азия. Никаких русских, кроме сидящих в «буханке». Согласно указаниям сидящего рядом с водителем Дерсу Узала (Председатель уступил ему своё место для такого случая), они свернули на ещё более пыльный просёлок, ведущий в Боочи.

Дерсу Узала, как стал звать Виктора Председатель, был сух, бородат, лыс и в шапке напоминал издалека Председателя. Одного с ним роста, борода одной формы, та же комплекция, что впоследствии, убеждён Председатель, и послужило причиной его гибели.

Из Москвы они выехали 9 августа. Прибыли в город Свердловск (Екатеринбург) 11-го. Остановились в просторной квартире Олега, отпрыска известной в городе семьи, отец его был генерал-лесничий. Председатель стал уговаривать Олега поехать с ним в увлекательное военно-спортивное приключение на Алтай. Некрасивый, но мужественный Олег приходился двоюродным братом московскому Сергею, писателю.

Уговорил Председатель Олега. Олег неохотно расстался со своей девушкой. Быть героем хотелось, однако девушка была привлекательной. Олег должен был сесть за руль «буханки», которую они намеревались купить в Барнауле.

В Барнаул они прибыли в поезде 15 августа. Купили УАЗ-«буханку», изготовленную в 1999 году (а шёл 2000-й). На восемь пассажиров, с фарой впереди, поскольку серия предназначалась для скорых помощей. Буханку назвали «Хорс» в честь партийца Мишки Хорса — студента-геолога, бывшего третьим по счёту охранником Председателя, он участвовал в Среднеазиатском походе Партии, и в честь какого-то германского Бога. Хорс пришёл в Партию в 17 лет, однако после Среднеазиатского похода над Партией восторжествовала его сокурсница — девка из Петропавловска-Камчатского, увела его. Женился, нарожал детей, дезертир.

С автомобилем жизнь получилась куда манёвреннее, чем в апреле-мае. К тому же они угадали, выбрав не выделяющуюся машину. Дороги были полны (вообще-то дороги были пустыми) белых УАЗов.

Председатель сел в Барнауле на переднее место, с водителем Олегом его разделял мотор, и они покатили. У Председателя отросла длинная узкая борода китайского философа. Ментов не было, а если б были, они бы такого не останавливали.

Зато за ними ездили спецслужбы. В Екатеринбурге за ними ездили на двух автомобилях. Когда они выехали из Барнаула, то вплоть до Семинского перевала их пасли тоже две машины, одна спереди, другая сзади.

«Чего им надо!— говорил своим в уазике Председатель.— Как всякий гражданин, я имею право поехать отдыхать в Республику Горный Алтай…» Партийцы усмехались заговорщиками.

*

А, вот ещё что… Председатель встал и выпил вторую половину стакана, где с утра растворил лекарство цераксон 5 мл в 100 г воды.

А, вот ещё что… В Барнауле они долго обхаживали Дерсу Узала — Виктора Золотарёва, уговаривали, чтоб поехал с ними. У Золотарёва тоже была девушка, но из Москвы, более тяжёлый, таким образом, случай. Эта ни в какую не хотела его отпускать.

Золотарёв знал Алтай, как свои карманы. Он был известный в городе маргинал, к нему в примитивную квартиру на первом этаже в допотопном доме собирались хиппари и местные музыканты. Он был когда-то инструктором туризма, хиппи, знатоком и собирателем лекарственных алтайских корней (чёрный, красный корень, вплоть до женьшеня) и трав, слыл целителем и чем-то вроде незамысловатого врача, и полуколдуна для простых обитателей Алтая, алтайцев и русских. Ещё он был специалистом по выживанию в тайге и горах, курителем самосадной травы и доморощенным философом. Он объяснял мир отсутствием или присутствием энергии. «Ушла энергия», «в тебе идёт энергия». Годами он был лет на двадцать моложе Председателя, потом выяснилось, что на пятнадцать.

Им, городским жителям, такой проводник был нужен позарез. У Золотарёва не было паспорта, утерял. И девушка упорно не хотела его отпускать, как чувствовала беду. Председатель пригласил их обоих к себе в гостиницу. Поил чаем с конфетами и обещал беречь Витьку, как зеницу ока. Формально говоря, сберёг. Он доставил Дерсу Узала к порогу его жилища в Барнауле. Виктор погиб позже.

Однако погиб Золотарёв всё же по причине того, что его спутали с Председателем.

Барнаул красивейший город. Розовые, и малиновые, и густо-красные ухоженные здания центра. Полноводная, широченная по берегам заболоченная Обь с высоким мостом над ней. В ту пору в Барнауле была неплохая и многочисленная партийная организация. И очень агрессивная УФСБ по Алтайскому краю.

Закупили топоры, лопаты, мешки с сахаром и мукой. Пару рыболовных сетей, экипировались на шумном, азиатском по сути, рынке.

И вот, вздымая тучи пыли, катят по улицам «аула» Боочи, хотя название не соответствует сути, алтайцы живут поселениями. Алтайцы — буддисты, но сохранили и языческие верования. Так, они оберегают свои настоящие имена и все представляются «Лёха» или «Пётр», хотя никакие они не Алексеи и не Петры. Своим именем называться нельзя, поскольку, зная твое настоящее имя, тебя могут погубить. Есть ещё шаманы, пусть буддизм и одолел их.

Аул Боочи лежал, собственно, в стороне от их цели, а им нужно было подобраться поближе к российско-казахстанской границе, но Дерсу Узала настоял, чтобы они заехали в Боочи, там, в доме просвещенных алтайцев Тахтоновых, находилась какая-то его подруга-соратница из интеллигентской тусовки в Барнауле, по имени Анна, с детьми. Ну, что, они его умыкнули от девки, имел право на капризы.

Дома в Боочи деревянные, русского типа, но в каждом дворе рядом с домом стоит и юрта, там алтайцы обитают летом и используют юрту как место отдыха. Одни юрты — деревянный каркас обтянут кожей, другие — совсем все деревянные. У домов — прикреплены на высоте колена горизонтальные брёвна, к ним привязывают лошадей.

У Тахтоновых двор богатый. Целых два дома, да ещё юрта. Тахтоновых зовут Артур и Марина. Марина выпускает стенгазету. Председатель пытается вспомнить, из какого они рода, кажется, из рода телеутов. У них двое детей, мальчик 8 лет, выигравший на соревнованиях по конному спорту лошадь. Ну да, а чего? Лошадь. И скаковую, а не просто так! И девочка у них — дочка 12 лет — Айдын. Что на русский вроде как Дуня.

Вот в комнатку этой Дуни и положили спать Председателя, а она ушла спать к родителям. До этого момента возложения Председателя под старые ватные стёганые алтайские одеяла всё шло нормально. Ну как нормально, партийцы отправлялись в Горный Алтай, чтобы основать там партизанскую базу (так, во всяком случае, утверждало обвинение), чтобы затем уйти в Казахстан, а так всё нормально. Председатель поворочался, дверь из двух половинок в коридор была открыта. Через коридор в комнате напротив устроился его старший охранник Михаил.

Всё вроде спокойно. Председатель уснул.

Проснулся он при полной огромной медной луне в окне, окно в направлении его ног находилось, над ногами, от звуков гонга. Рыжая луна над горами и звуки гонга. Председатель вначале подумал было, что сегодня в ночь (с 17-го на 18 августа) происходит какое-то алтайское религиозное празднество и что ходят по дворам и бьют в гонг. Ещё раздавались мощные широкие звуки труб. В документальных фильмах Председателю приходилось видеть такие очень большие трубы, которые по длине держат по три или более человека, а один — дует в такую трубу.

Вслушиваясь, Председатель не услышал никаких человеческих звуков. Ни ропота людей, ни переговоров людей между собой. Тогда он подумал, что это религиозная музыка звучит с кассеты в автомобиле, накануне Тахтоновы за трапезой (варёное мясо в бульоне) говорили, что к ночи должны были к ним приехать гости.

Гонг звучал долго, не давая Председателю спать.

Наутро он узнал, что никто, кроме него, гонга не слышал. И гости приехали, но сразу ушли спать в юрту, а возможности прослушивать кассеты в их автомобиле нет. Михаил тоже ничего не слышал.

— Может быть, вам всё приснилось?— предположила Марина.

Председатель был абсолютно уверен, что он слышал звуки гонга и горных труб уже проснувшись, сидя в постели.

Утром Артур повёз их на свою стоянку в горах. Собственно, это было горное пастбище, где у Артура выгуливались лошади, стадо овец, стадо коз. Домашние животные, одним словом. Там же жили несколько пастухов, охраняя стада от волков. Волков в тех местах не меньше, чем людей, живёт, и они умные…

На стоянке, окружённой невысокими горами, было удивительно тихо. Как в молчаливом Раю. Там росла сочная ярко-зелёная трава, ровным покровом, как щетина на головах здоровых курсантов, и росли по отрогам несколько кривых узловатых деревьев, как на картинах Кранаха Старшего.

Артур повёл их к буддистской ступе. Ступа представляла собой ступенчатый памятник с металлическим верхом — шар и полумесяц под ним, и на неё были повязаны два шарфа — синий и белый.

Артур объяснил им, что ступа установлена как раз в месте, где признано, что это — центр Азии, равноудалённый от Великих океанов — от Атлантического, Тихого, Северного Ледовитого и Индийского. Центр определили буддийские учёные, а на установке ступы присутствовал сам Далай-лама. На это место приезжают ламаисты, так вот случилось, что центр Мира находится на земле Тахтоновых.

Ещё, пояснил Артур, на том месте, где стоит ступа, сожгли когда-то одного из предков Артура — девятого, если считать в прошлое, он был буддистом, а сожгли его шаманисты.

Председатель стал возбуждён и весел. Он пришёл к умозаключению, что Великие Духи Азии предсказывают победу его начинанию. Он интерпретировал всё это: и его ночное видение, и то, что на земле Тахтоновых оказался Центр Азии, как благосклонность к нему Азии. И огромное будущее впереди.

Впоследствии оказалось, что он не должным образом проанализировал видение. Он не учёл угрожающий оттенок видения. Слишком мрачной была потусторонняя ночная музыка, слишком медно-кровавой огромная луна.

Предзнаменование на самом деле было хуже некуда.

В ноябре 2000 года погибнет в Барнауле, будет выброшен из окна четвёртого этажа, Дерсу Узала. Он вышел из квартиры руководителя партийной организации Алтайского края Берсенёва в 23:30 за сигаретами. В ночном магазине, по свидетельству продавщицы магазина, к Золотарёву подошли двое или трое мужчин и, переговорив, ушли вместе с ним. Около четырёх утра женщина, гулявшая с собакой, обнаружила его труп. «Он был так похож на тебя, старый,— вздохнул Председатель.— И у него не было паспорта».

27 октября следующего года был найден мёртвым у железнодорожных путей в городе Барнауле партиец Олег Михеев, это он нашёл Золотарёва в морге, и он занялся расследованием гибели Золотарёва.

Третий «алтайский» труп — в ночь с 30 на 31 марта 2001 года в городе Электростали, погиб в результате причинённых ему побоев, в мозге образовалась гематома, ещё один участник алтайской истории, майор погранвойск запаса Александр Бурыгин.

А 7 апреля арестуют Председателя и партийцев в горах Алтая. А дальше будут тюрьма и процесс.

«Ты неверно истолковал предзнаменование, старый»,— сказал себе Председатель. И осторожно встал с постели.

«Жизнь получилась у тебя трагическая, и люди погибли. Всё вокруг героя превращается в трагедию».

Удивительным образом 6 апреля 2001 года добравшись в избушку на пасеке Пирогова через метель и наводнение, Председатель возьмёт с полки первую попавшуюся, может, из двадцати всего книг в избушке, книгу. Это окажется роман «Пётр Первый» Алексея Толстого.

Одежда сушится у печки, партийцы готовят ужин, Председатель откроет взбухший от неимоверного количества прочтений роман на сцене похорон Франца Лефорта.

…Девятого апреля его ввезут в наручниках, сидящего в стакане тюремного автомобиля, во двор Лефортовской тюрьмы. Ну сколько есть русских книг, связанных с именем Лефорта.

— А, то-то и оно,— сказал себе Председатель.— Ни одной.

Большое приключение

От воспоминаний по этой теме — Горный Алтай — было нелегко освободиться. Председатель сполз с постели и стал искать свои заметки к книге, которую он намеревался написать, да уж теперь скорее не напишет.

Нашёл. В синей папке было не много листов. Ксерокопированный кусок его дневника того времени, несколько общих положений, как бы вехи, которым он собирался следовать, и страниц пять — набросок первой главы. Вот что это было:

Ингредиенты романа приключений

— Похлёбка, бурлящая с мясом и пшеном, живой огонь в печи, в камине, в костре…

— Плохая погода, ветер, снег или дождь.

— Тревожная обстановка, угроза насилием.

— Преследующие враги, схватка с которыми неминуема, пираты, бандиты, ФСБ.

— Экзотическая природа, снег либо тропики, порт, бедный заброшенный квартал города…

— Предатель, обязательно.

*

Действующие персонажи и пейзажи

Мёд, пчёлы.

Уймонская долина, где раскольники.

Гигантские грибы-дождевики.

Древесина красного кедра, когда она горит, то из дыма появляются видения.

Черемша, которая как чеснок.

Ледяная река, в которую ставил сеть Витька Золотарёв.

Аул Боочи.

Середина мира на земле Тахтоновых…

Автоматы, оружие, которое не довёз партиец…

Оружие, которое купила Нина.

Автоматы на столе у следователей СК ФСБ…

Кусты малины…

Пёс Грозный.

Майор доит корову.

Жеребёнок с красным пятном под передней ногой («Всё равно умрёт»).

Село Банное…

Хозяин села — Кетрарь…

*

Глава первая

1

Командир сидел в красных плавках на большом валуне, посередине шумного ручья, и читал биографию Мао Цзе Туна, или Мао Тзэ Тонга, как ближе к китайскому произношению. «Мао, a life» — называлась книга. Автор — блестящий исследователь историк Филип Шорт. Биографию на английском он читал себе легко, Командир. Он был заграничная штучка, много лет прожил в Европе. Знал два языка. Никто не мешал. Даже не было насекомых. Вокруг простиралась безбрежная алтайская тайга. Дремучая, даже и с красными кедрами. Непролазная, похожая на тучный лес возле избушки Бабы-яги.

До ближайшего жилья было километров семьдесят пять или больше. От Уймонской долины, где есть поселения потомков раскольников.

Он услышал мотор. Ну ей-богу же, мотор. Поскольку автомобильных дорог там не было, потому, оторвавшись от книги, сразу посмотрел в небо.

Ну да, в небе, ещё не над ним, но двигаясь в его сторону, по диагонали перемещался от горизонта, с его левого края, серо-зелёный комок вертолёта.

У него появилась мысль, что летит спецназ, чтобы его арестовать, но он тотчас отогнал свою мысль.

Как-то не соразмерны показались этот железный ящик с лезвиями-бритвами там в небе, пожирающий в этот момент тонны авиационного керосина, и он сам, в красных плавках с красной книгой с английским шрифтом.

Их осталось на заимке двое. Он и водитель Олег. Все другие члены отряда, разделившись по двое, ушли через горы в Казахстан.

Отложив книгу, оставив её на валуне, он пересёк ледяную воду ручья и направился к дому. Туда вела пыльная тропинка, взбирающаяся вверх.

Олег, молодой парень с лицом агрессивного мопса и с бакенбардами, сидел у костра и тихо наигрывал на губной гармошке. Простонародная внешность была обманчива, у себя в Ёбурге, как он называл Екатеринбург, его родитель — большая шишка, генерал, не просто так.

— Вертолёт,— сказал Командир.

— Да, я увидел. По нашу душу? (Олег.)

— Да не должно бы быть так… Много чести. Не заработали ещё на вертолёт.

Пока он это говорил, он вдруг вспомнил одну деталь своей организационной деятельности по проекту «Новая Россия» и прямо увидел, как сложенный вчетверо лист писчей бумаги формата А4 упитанный начальственного вида мужчина передаёт другому, тощему и высокому. Оба сидят в полотенцах. Это сауна, люди очень влиятельные, носящие вполне себе громко звучащие фамилии. А что, если? Если тощий сдал их? Почему он не может сдать их? Вполне может. Если сдал, то вполне и на вертолёт раскошелились. Они любят гротескно преувеличивать… Хотя, собственно, и без преувеличения дело то небывалое, и обнаруживший такой заговор офицер-контрразведчик получает огромные карьерные возможности…

«Ты был неосторожен»,— сказал он себе. «Кто не рискует, тот не пьёт шампанского,— защитил он свою неосторожность.— Нужно было довериться кому-то, чтоб помогли. Я вынужден был попытаться осуществить проект с помощью слуг государевых. Но вот и получай вертолёт на голову…»

— Может быть, пограничники помогают обнаружить стадо,— предположил Олег.

— Да есть ли у пограничников вертолёт. Я сомневаюсь, что есть.

— У МЧС, говорят, есть, может, МЧС,— предположил Олег.

Между тем вертолёт пролетел над ними, над сосновым аккуратным бараком, сделанным из жёлтого бруса, и ушёл вверх как раз над невысокой горой. Над той, где живёт «хороший» медведь.

Третьего дня к ним прискакал сложный кентавр — милиционер на кобыле. Были видны детали. Автомат, четыре пары ног. Девка сидела на кобыле сзади милиционера. Разделившись на три части, Кентавр стоял перед Командиром. Милиционер, лишённый кобылы, оказался низкорослым алтайцем (кривые ноги, на шее болтается автомат, усики, как грязь над губой). Кобыла оказалась низкорослой, девка жопастой.

— Отдыхаем хорошо?— спросил милиционер. И улыбнулся, обнажив жёлтые зубы.

— Да, вот читаем…— В тот раз командир также был с томиком Филипа Шорта.

Девка, оказавшаяся русской, джинсы просто разрывались от напора вонючей (видимо, вонючей, вероятнее всего, вонючей, подумал Командир, вонючей) плоти, вдруг приблизилась в нему вплотную.

— Они тебя академиком зовут, там, в совхозе. Ты правда академик?

— Нет,— сказал он.

— Академик,— сказал милиционер убеждённо.— Это у него кликуха такая. Оттого, что книжки всё время читает.— И вдруг сменив тон на официальный, милицейский: — Оружие, наркотики имеете?

— Какое оружие, топоры разве что.— Командир указал головой, кивнул в сторону чурбана у двери в дом. В чурбан были вогнаны лезвиями два топора.

— В тайге без оружия нельзя,— грустно сказал милиционер.— Медведь кушать станет, волк нападёт.

— Дом посмотреть хочу,— милиционер пошёл на невозможно кривых ногах к бараку. Командир опередил его, взошёл по ступеням и открыл дверь в барак.

— Большой казарма,— сказал милиционер и прошёлся между старых кроватей с панцирными сетками. Слава Богу, уходя через границу, парни догадались свернуть матрацы, разостланными остались только матрац Олега и его, командира.

— Большой, большой казарма, много людей разместить можно,— задумчиво протянул милиционер, стоя между двумя рядами кроватей.

— Ваш охотовед сюда приятелей привозил, потому и большой барак построил.

— Знаем, знаем.— Милиционер понюхал воздух.— Топили?

— Ночью холодно.

Вошла девка.

— Поехали, Лёх!

— Ехали, ехали,— пробубнил себе под нос милиционер и наклонился над рюкзаком Олега-водителя. Ощупал его. Рюкзак был жидкий, поскольку содержал только одежду. Фонари, инвентарь, лопаты, верёвки, тросы, кирки, ножи, топоры частично лежали в лесу неподалёку, частично в «буханке». Уазик они тоже спрятали с глаз долой, в «зелёнке».

Милиционер не спеша стал выходить. Командир шёл за ним.

— А что, волки тут водятся?

— Волчишки есть, есть волчишки.

— А медведи есть?

— Есть медведь, вот на той горе живёт. Хороший медведь, хороший.

— Почему хороший?

— А смирный медведь, к стаду не ходит, коров не дерёт. Смирный медведь.

Так вот Академик, он же Командир, услышал впервые о существовании хорошего медведя.

2

Вертолёт улетел, и больше они его не видели. Так как не видели, то вскоре о вертолёте забыли. На третьи сутки после вертолёта вернулись Серёга и Мишка. Доложили обстановку. Никакой заставы нет. Есть дорога, на которой дежурят двое. Контролируют грузы. Вооружены пистолетами «Иж».

— Казаки?— задал вопрос Командир.

— Русские мужики. Вроде вохровцы. КПП там.

— Транспорт у них какой?

— Мотоцикл с коляской и старый военный грузовик.

— Так это российское КПП?

— Нет, казахское. У них там герб прибит и флаг в бараке. Жёлтое солнце на голубом фоне.

— Столько лет прошло, границы нет… Ленивые все…

— Нам же лучше. (Мишка.)

— Как далеко дошли?

— Как вы приказали по карте, до ближайшего населённого пункта. Только он оказался не населён, брошен. Собака только бегает, про которую забыли, что ли.

— И у этих двоих на КПП собака есть. (Серёга.)

— Удавим. (Мишка.)

Дальше роман обрывался…

Вновь подруга

Пришла Фифи и сказала, что он слишком много раз уже высказался в своём ЖЖ в стиле завещания. Хватит хандрить!

— Это я-то хандрю! Я самый легкомысленный человек в стране.

Он промолчал о поистине Зевсовых ударах, которым подвергся. Лишь сказал, что серьёзно реагирует на нейрохирургическую операцию, когда он оказался лицом к лицу со смертью.

— Представь себе, кровавая гематома 142 х 38 мм, это же целый кровяной банан в голове. Представь себе, что у тебя такая гадость в голове…

— Бррр,— отреагировала Фифи.

«Девки — несерьёзные существа»,— подумал он.

— Пойдем в кафе, какао пить!

— Парни только усилили мою безопасность, я не буду нарушать обязательства перед ними. Я не имею права.

— Да, я понимаю, но в кафе хорошо. Там же никого не бывает.

«Что с неё взять, девки как дети, даже такие деловые, как она».

Ладная, узенькая, истерично весёлая, как цыганка, было такое впечатление, что она сейчас ударится в пляс, на стройных ножках, она доставляла старому похотливому козлу, которым он стал считать себя с недавних пор, устойчивое удовольствие.

Потому, ну что, нельзя было на неё злиться.

К тому же она, по-видимому, старалась, как умела, развеселить его, поднять настроение. Настроение у него на самом деле было отличное. Точнее говоря, не настроение, но мирочувствование, пройдя через испытание смертью, он был доволен жизнью. Вот пришла его девка.

— Пойдем! После допьёшь своё вино.

И, взяв её за руку, вывел из-за стола. Она обычно садилась на салатного цвета лавку из «Икеи», напоминающую сиденье в поезде у самого окна. А он лицом к ней, по другую сторону раскладывал чёрный стул. Получалось всё, как в поезде.

— Подожди, давай потанцуем!— Она подошла к небольшому серому транзистору, с его помощью Председатель обычно узнавал новости, прибавила звук!

— Ты как клоун, Фифи! Клоун с круглой попой.

— Ну да, клоун, с попой, чтобы тебя развлекать.

— Ты пристроилась ко мне, потому что тебе было скушно жить!

Схватив со стола айпэд, она поднесла его к приёмнику.

— О, я так и думала, это они, Monkeys. Я очень отлично знаю современную музыку.

— Пойдём!

— Сейчас, зубки почищу.

Выходит из ванной в розовых трусах, губы ярко накрашены, надела белый пеньюар.

«Для меня старается. Тут больше никого нет. Она весёлый, старательный молодец. И столько лет уже держится. Ты прости ей её страсть к сокрытию её возраста и образа жизни. Разве не принесла она тебе тонны удовольствия? В сущности — она лучшая из женщин, которые на тебя сваливались…» «Прощу, прощу, прощаю»,— буркнул Председатель. «Тебе ли, живущему среди демонов, сверхсуществ и бездны космоса, упрекать её за, в сущности, милые уловки». «Вот сдохну от того, что её милые уловки не позволяют ей вызвать скорую помощь»,— парировал он сам себе. «Ну и сдохни, разве участь человека не сдохнуть так или иначе? Только ты бы сдохнул более впечатляющим способом, чем от удара невидимого врага, в коридоре трупом»,— ответил он себе.

«Постараюсь»,— буркнул он.

Девка его была чистюля. Потому часто ходила в ванную комнату. А ванная комната была прелестна. Другого слова не подберёшь. В ней было окно и колонна! Колонна, в сущности, представляла собой, по-видимому, канализационную трубу, оклеенную красивой клеёнкой. Окно же было современным евроокном, врезанным в старую столетнюю плоть дома, в состав окна входили всякие приятные мелочи, вплоть до противокомариной сетки. За окном был виден громоздкий старый московский двор, а в самой глубине — мрачная почерневшего кирпича башня, служившая до революции колокольней.

Другая половина квартиры выходила в другой двор на липовую рощицу. Незастеклённая терраса позволяла ловить с весны до осени солнце, вдыхать запахи или, вынеся туда низкий стол и стулья, пить шампанское и есть мороженое. В сущности, квартира подходила молодому ещё одинокому человеку, принимающему у себя весёлых любовниц, а Председатель всё же был стар.

«Признайся себе, ты стар».

«Хм, действительно так, но до операции ты чувствовал себя бодрым прямым худощавым злодеем с седой головой, задумывающим и воплощающим всякие каверзные планы, а сейчас?»

«Сейчас то же самое, только у тебя трагедия, у тебя заканчивается запас жизни».

«Ты выбрал такую именно квартиру, потому что захотел повторить свою парижскую молодость, да?»

«Вероятнее всего, да»,— продолжил он внутренний диалог.

«В такой квартире семье было бы тесно, здесь в самый раз жить юноше или старику…»

Она вышла, пританцовывая, улыбаясь, изумительно точёная, как королева с шахматной доски, все менее чем 50 килограммов пылающей плоти, вся современная и шлюха, и деловая девушка, еврейка, цыганка, сорока, ворующая блестящие штучки, некогда gruppy рок-энд-ролл-музыкантов, искушённая, сексуальная, сияли, отражая полоски света, большие кошмарные восточные глаза. В таких некогда тонули падишахи и султаны. Она пахла всеми духами сразу, и теми, что дарил ей Председатель, и теми, что дарил не он.

Она прошла, пританцовывая, к постели, взгромоздилась на постели коленями, оттопыривая зад, как кошка, готовая принять сколько угодно котов.

…Он ощупал её попу под трусами. Попа была влажная.

— Я забыла вытереть себя полотенцем,— прошептала она оттуда, где находились её руки и голова, причёска, завитая в немыслимую башню, как еврейская булка «хала», вся в сладкой пудре. В кориандре и ванили…

*

Их связь напомнила ему хемингуэевский грустный томик «За рекой, в тени деревьев», про американского полковника, тысячу раз раненного и, в сущности, быстро двигающегося к смерти по страницам этой книги. Всё так же у них увлекательно и так же грустно, в сущности, потому что они жили без будущего. Сумели, однако, нажить уже немало прошлого, но будущего становилось всё меньше. Она может после его смерти прожить ещё лет сорок.

В романе «За рекой, в тени деревьев» девушке — венецианской аристократке — 19 лет, а полковнику 55, что ли. Когда Председатель познакомился с Фифи в 2009-м, ему было 66 лет, а ей, она сказала, 28 лет, так что пропорция та же. Соблюдена.

«Неверное сравнение,— осудил он себя,— у пары американский полковник — венецианка не было склейки, их не объединяла могучая похоть. Председателя и Фифи объединяет могучая похоть. От трения друг о друга их на короткое время отвлекало лишь шампанское и необходимость принять пищу. Трение друг о друга. Faire l’amour — говорят французы, make love — говорят американцы. На самом деле весь романтизм сводится к трению эпидерм. Любовь возникает от трения. И высшее удовольствие, кульминация достигается повышением длительности и учащением ритма трения… Остановись, ты, биолог»,— сказал он себе.

И занялся трением.

Сейчас, оглядываясь на прожитые с нею годы, то есть годы, когда она приходила, всегда чуть смущающаяся, нарядная, дама с подарками, то ли вино, то ли сладости, Председатель понимает, что вёл с нею райскую жизнь. Современную и годящуюся для YouTube. О, в YouTube они бы выглядели великолепно, старый козёл и молодая, но опытная козочка с маленькой головкой и едва набухшими сосцами. В YouTube они бы выглядели шикарно… У современного городского человека есть два предпочитаемые пространства, или два жанра: это selfy и YouTube. В селфи они не участвовали, её государственная служба и её муж препятствовали появлению склеенного двойного портрета старого козла и опытной козочки. Да, собственно, и небольшой сюжет в в YouTube разоблачил бы её перед обществом, в котором она занимала удобное место, лишилась бы работы и, вероятно, лишилась бы мужа. Она всё же позволила себе быть сфотканной со спины для обложки одной его книги стихов и снялась с ним и его охранниками для обложки журнала Rolling Stone, тоже со спины.

Он писал о ней: «Выходит дама молодая / В окрестностях шести утра / И сапогами снег сминая / Пересекает глубь двора»…

Это когда она уходила, он жил на Ленинском проспекте на пятом этаже. Выйдя из подъезда, она по диагонали шла к дальнему, слева в окне, углу дома и скрывалась за углом. Это был путь на Ленинский.

Она действительно выглядела как «дама», такой шиковатый, серьёзный вид, перчатки, шляпа, сумочка. Прямая, 1 метр 74 сантиметра. Времена, когда она ходила в косухе и коленки были видны сквозь рваные джинсы, прошли. Дама. Впрочем, она не любила, чтоб он называл её «женщина».

«От полицейских, возможно, она улизнёт. Они её потом найдут, конечно же, чтобы допросить. Но на его похороны она, пожалуй, не придёт…» — «Тебе нужно, чтоб она пришла на твои похороны?» — «Нужно… И зачем ты развёл все эти слякотные мысли?»

«Потомучто,— разозлился он,— дела мои плохи и я предполагаю, что могу умереть в ближайшие месяц или два. Судя по промежутку между двумя уже случившимися ударами молний Зевса — два месяца. Это апрель-май. Но, возможно, чуть позже, лекарства, которые я принимаю, возможно, оттянут randevous со смертью. Поэтому не нужно героического мещанства, этой поп-улыбочки на роже, «со мной все ОК, все отлично!»»

«Ничего не отлично. Трезво и сухо констатирую: that is fucking end of my life coming»,— он вздохнул.

«В теме смерти русский византизм, то есть притворство, смыкается с американской белозубой глупостью «Всё хорошо, I am fine». Ни хуя не fine, Председатель. Ты на короткой финишной прямой, вот как бы ухитриться, чтоб тебя убили…»

Он налил ей белого вина, а себе зелёного чаю. Белое вино он покупал теперь только для неё. Шампанское исчезло из их рациона.

Смелые идеи

Лет 15 тому назад Председатель написал довольно неуклюжую книгу под цифровым названием «316, пункт В». Речь в книге шла о том, что в будущем (с будущим автор не рассчитал, обозначив его как 2015 год, а год этот уже просвистел мимо, и ничего подобного предсказанному в книге ещё нет, но будет).

Так вот, в будущем на перенаселённой планете идёт серьёзная борьба с перенаселённостью. Борются против рождаемости и США, и Россия, ставшие очень похожими друг на друга. Достигшие 65 лет граждане подлежат ликвидации. Главный протагонист книги — русский американец Лукьянов (Lookyanov), достигший возраста 65 лет, пытается спастись. И это ему удаётся. В результате немудрёных и несколько детских приключений Lookyanov становится Инквизитором Демографии и вынужден продолжать ту же политику уничтожения человечества, что и его ненавидимый предшественник.

Идея — великолепная, исполнение идеи — говно, считает Председатель. Он не то что осуждает свою книгу, он считает, что замысел в сотню раз лучше исполнения. Дело в том, что писал он книгу в два приёма. Первые страниц семьдесят написал в Париже, в 1982 году, а дописал уже в Москве, через двенадцать, что ли, лет, а то и больше, деньги были необходимы. Если он правильно помнит, то получил за книгу 4 тысячи долларов.

Но суть не в том, как писалась книга… Можно было сделать лучше.

А кстати, в 1982-м ещё не было никаких намёков на сближение США и СССР, а у него «316, пункт В» начинается с того, что сближение уже произошло и в США даже появилась мода на советский стиль.

Но главное то, главное то, что он предсказал, что человечество неизбежно будет жесточайшими мерами не только бороться с рождаемостью, но и уничтожать «излишек» своего населения, старики в будущем будут неуклонно, методично, без соплей уничтожаться.

Пока, пока такие античеловеческие меры не введены ни в одной стране, но на то ты и пророк, старый Председатель, чтобы предсказать, увидеть с дальней дистанции, что будет происходить. К тому же разве Европа не сбагрила только что Турции излишек мигрантов, переполнивших её, как ведро?

Эксплуатация планеты в современных масштабах продолжаться сколько-нибудь долго уже не может. Недра разрыты, техногенные катастрофы: платформы «Бритиш Петролеум» в Мексиканском заливе, ядерный реактор Фукусимы в Японии — только названные, самые неприятные катастрофы, а сколько происходит неназванных! Планета загажена и еле дышит. Недра её опустошаются, атмосфера сокращается, температура на планете повышается, парниковый эффект от загрязнения промышленностью угрожает превратить Землю в необитаемую новую Венеру с раскалённой атмосферой.

Лживые правительства, подписавшие Киотский (кажется, Киотский) протокол о снижении количества отравляющих выбросов в атмосферу, не выполняют взятых на себя обязательств по снижению выбросов. Лгут, мошенничают, торгуют квотами на выброс, а температура неуклонно повышается.

В конце концов самые жестокие лидеры человечества придут к простому, пусть и антигуманному, решению. Нужно не выбросы в атмосферу сокращать, но сократить поголовье человечества.

Сколько оставят? Вероятно, сойдутся на одном миллионе населения на каждый континент. Для Азии можно сделать исключение и положить им норму в два миллиона, всё же большая очень. Все остальные — долой с планеты!

Иначе нельзя.

Наиболее простое начало сокращения — именно ликвидация стариков. Эвтаназия для стариков. Но, глобально рассуждая, такая мера проблему безудержного роста населения не решит. Нужно будет работать и с другого конца — как можно более строго лимитировать рождение. Для этого, видимо, придётся медицинскими методами добиться своего рода стерилизации большинства женщин планеты. Тут будут два пути. Либо разделить квоты на рождаемость между расами, либо… Тут вопрос, либо одна раса захватит себе право рождаться.

Страны… Хм, страны должны будут уступить место другого рода крупным образованиям. Какого рода? Ну, предположим, континентальным административным образованиям. Ибо страны, а их сколько на планете? Около трёх сотен, невозможно будет контролировать, они станут бунтовать, возражать, не подчиняться приказам Верховных Демографов.

Хочешь не хочешь, само собой приходит на ум создание континентальных правительств, а затем и единого мирового правительства.

Уже свыше семи миллиардов двуногих на планете.

Так рассуждал Председатель.

*

А то вот ещё какая гипотеза его:

Сосцы у мужчин обыкновенно (впопыхах, по скорому, без деталей) объясняются наукой как своеобразный атавизм, дескать, оказались невостребованными в процессе эволюции. Как аппендицит. На самом деле сосцы у мужчин могут отлично служить аргументом сторонников creation человека Создателем. Он же создал одного Человека, а затем, путём клонирования изъяв кость (образец ДНК) у человека, создал женщину. На самом деле Создатель создал универсального Человека с сосцами для целей репродукции — выкармливания. Он не озаботился делением на мужчину и женщину. Нет. Человек изначально был создан как универсальная модель. Каждая особь была способна к репродукции. Из анатомии нам известно, что вагина женщины — это вывернутый наизнанку мужской penis, утопленный внутрь тела. На мужчин и женщин люди разделились сами. Более агрессивные стали мужчинами, слабые стали женщинами. Как в тюрьме или на необитаемом острове. Репродуктивные функции ведь изначально были свойственны любой особи.

Создатель создал человека однажды. Далее они сами были ответственны за свою репродукцию.

Они устроились как могли. (Интересно, различие между женской яйцеклеткой и сперматозоидом. Не одно ли это, так или иначе, вещество, воссоединившись, дающее завязь? Как перекрёстное опыление у растений? (Разобраться.))

Понять о человеке многое можно, вспомнив о лабораторной крысе. Она белая, альбинос. У неё красные глаза.

Человек был создан unisex, уже без волос.

Член, вывернутый вовнутрь,— это влагалище.

Суккубы

Вскорости меня не станет. И вот нахожусь я на том свете, и воскресенье…

А в воскресенье всегда утром приходила Фифи, и мы, выпив шампанского, предавались яростным (и нежным порой) плотским утехам.

— А как же она придёт?— думает Председатель с некоторым даже отчаянием, что ему не свойственно.

— А она придёт в виде суккуба!— догадался он и ободрился. История с суккубами такая. Это — женские демоны, которые являются обессилить мужчину, обычно это случается в его сне или в глубоком забытьи воображения.

О еде

Вечер. Буддийский монах, набрав свою деревянную чашу наконец едой (рыба, овощи, овощи, овощи), садится на холме на окраине последней деревни из тех, что он обошёл в поисках пропитания, чтобы, наконец, принять пищу первый и единственный раз за день.

Монах устал, его босые натруженные ноги сбиты и потрескались. Он жадно поедает пищу, хватая её троеперстием, щепоткой.

Следует ли из этой трогательной сцены (монах в шафрановой робе, голова обрита), что буддизм есть тот свод правил, который рекомендуется мною? Нет, нисколько.

Приводится лишь пример воздержания в насыщении организма пищей, с большим успехом и без вреда для здоровья практикуемый буддистскими монахами уже несколько тысячелетий.

Один раз в день. Тотчас после захода солнца. Или в момент захода.

Тогда вы все будете, мы все будем, тощими, мускулистыми и мужественными.

Еда — удовольствие. По-видимому, второе по значению после секса. (Дыхание — также удовольствие, но к нему человек привычен, дыхания — много, а еда совершается несравненно реже дыхания.)

Товарищ Анатолий

К нему стали приходить озабоченные передачей власти партийцы. Первым явился Т., бородатый, гололобый, ссохшийся, но все тот же Анатолий — наперсник и друг каждому партийцу… «утоли моя печали» Партии, всегда готовый выслушать исповедь и утешить душу.

В силу специфики утешения души и принятия исповедей т.в конце концов приобрёл инстинкт говорить только полушёпотом. Он дожидается посвящения в сан священника и станет таковым, если руководству РПЦ не претит бывший партиец в качестве служителя Божия. В том, что они в РПЦ давно разведали, кто он такой — бывший член какой партии, в церковной организации тоже есть своя служба безопасности, Председатель не сомневался.

У т.в прошлом был на счету один крупный, как в тюрьме говорят, «косяк», а то быть бы ему сейчас преемником Председателя. В сущности, Председатель бы не возражал, но слишком дело это прошлое было известно Партии и, хотя слишком много воды утекло, не забыто. Косяк скорее был допущен т.по неопытности, однако что сделано, то сделано.

Будущий священнослужитель так и не стал бывшим партийцем, на самом деле ярость борьбы продолжает его привлекать… Как лидер Партии плохого он не наделает, разве что приблизит Партию к православию. Но и звёзд с неба не будет хватать, но хоть не угробит Партию… В любом случае Партия его не примет.

Председатель сделал т.крепкого чаю с сахаром и стал ходить мимо него, слушая, с чем тот пришёл.

Т. советовал назначить преемником недавнего члена Исполкома П., очень известного в стране человека разносторонних талантов, и не бедного. «У Партии будет хотя бы базовое финансирование, как с вами было».

— Он слишком близок к власти.

— Однако он остаётся с нами много лет.

Если бы т.настаивал, Председатель сказал бы ему: «Только через мой труп, Анатолий! Предлагаемый тобой человек, вероятнее всего, уведёт Партию прямиком в сателлиты власти, не по злому умыслу, но по глубокому убеждению, только что это меняет, уведёт. Он получил от главы Донецкой Народной Республики должность представителя ДНР в России и доволен своей пластиковой ксивой, как дитя. Исполкому он в феврале предложил создать для ДНР отряд из партийцев, «добро» на спецподразделение якобы дал сам первое лицо ДНР. Так как глава ДНР сам не решает такого масштаба проблемы, решает Москва, то маловероятно, что этот проект может быть реализован. Это ещё если предположить, что всё будет именно так, как об этом говорили П. и глава ДНР. Да и говорили они в сауне, а сказанное в сауне серьёзно как можно воспринимать?»

При всем уважении к известному на всю страну человеку П. Председатель всё же видел в нем подростка. Не по возрасту, но по отсутствию трагизма в его жизни. У того слишком удачно складывалась жизнь, никаких зазубрин, случайных смертей не просматривалось. Страданий тоже не наблюдалось, удачная жизнь, правда, он идентифицирует себя как партиец.

Анатолий, светлые с безумием глаза под плиссированным морщинами лбом, низко склонённый над кружкой чая, глядел на Председателя интенсивно. Два эти человека слишком хорошо знали друг друга. Вероятно, Анатолий не испытывал к Председателю приязни, но Председатель вызывал невольное уважение Анатолия. Поскольку двадцать лет стоял во главе Партии и неизменно безальтернативно переизбирался тайным голосованием, и против него голосовали вот как: один раз — два человека, другой раз — четыре из нескольких сотен делегатов. Стар он только стал, лет на тридцать опережая в возрасте самых давних партийцев.

Чаем пахло хорошо и завлекательно. Заваренный в немецкой кружке чай, хорошо пропаренный, чёрный цветом, вызвал у Председателя зависть. Он стал делать себе слабый кофе, это был уже второй за день кофе, вторая кружка, но хотелось.

— А. А. слишком легкомысленен, питерский наш Д.— чудаковат и порою наивен, к тому же питерский, а председатель должен жить в Москве. Правда, у него плюс тот, что у него есть свой аппарат, люди, с которыми он работает полтора десятка лет, если не два…

— Знаете, единственный, у кого есть всероссийская известность, это П. И финансирование, хотя бы базовое, ведь вы ранее тащили Партию на себе, у нас нет другого такого самостоятельного и преуспевающего кандидата.

— Анатолий, следуя вашей логике, в преемники следует найти олигарха. Я бы предпочёл капрала, то есть ефрейтора, молодого, талантливого и наглого.

— Как Гитлер?

— В сущности — да, народный тип нам нужен, которому бы верили простые люди. Если бы нас кто-то услышал, то осудил бы, не правда ли? Но мы же профессионалы, и вы, и я понимаем, что нам нужен умный, агрессивный, прыгучий мужик лет тридцати, желательно имеющий военный опыт.

— Вас слушают, товарищ Председатель, неужели вы считаете, что нет?

— После того как на моём суде следствие представило в качестве доказательств 34 аудиокассеты, я не сомневаюсь, что меня слушают и будут слушать до последнего моего дня.

— Может, и на кладбище будут слушать,— пошутил Анатолий.

— Не исключено.

— А как ваше здоровье?

— Да ничего, череп заживает и заживёт. Сейчас я вам покажу, какой кровавый банан был у меня в голове, его выкачали.— Председатель ушёл в библиотеку, нашёл снимок, сделанный МРТ: его череп с гематомой в виде банана, и принёс похвалиться Анатолию.

— Да, это только с вами могло такое приключиться.

— Помните, Курёхин умер двадцать лет назад от редкой болезни, редчайшей, саркомы сердца. Так что такое происходит с отборными людьми.

— А что вы думаете о С. А.?

— Вот он вызывает наименьшее количество возражений. Авторитет в Партии у него есть. Он толковый и Партию не испортит. Но вы же знаете, что он забрался в колчаковскую столицу в Сибири, живёт там со своей первой женой и сыном. В Москву возвращаться не желает. Ссылается на болезнь. У него грыжа позвоночника, но я, Анатолий, не верю, что только в проблеме с позвоночником дело, скорее он использует свой дефективный позвоночник, чтобы отдалиться от Партии. Я предлагал ему сменить меня год назад, когда впервые решил покинуть свой пост, так меня партийцы тогда достали. Он ответил, что в настоящее время не может. Что он должен разобраться в себе. По-моему, он просто устал.

— Черт, С. А. был бы в самый раз. Вы не против, если я попробую его уговорить.

— Попробуйте. Он если не идеальный преемник, то почти идеален. И сидел со мной по одному делу.

Анатолий пил свой чай бережно, держа чашку между ладонями, одновременно греясь о чашку и грея внутренности вязкой жижей. В позе его, наклонённая над чашкой борода, плиссированный лоб, лысина, одновременно была и тюрьма, и толика от церкви. В сущности, неугомонный русский человек, честный до глупости, полный предрассудков и традиций, устойчивый, и на Партию не озлобился, когда его отдалили. На прошедшем митинге в честь Дня нации — Ледовое побоище состоялось в этот день в 1242 году на Чудском озере — Анатолий неистово заводил партийцев, по старым стандартам, партийные кричалки ввинчивал в московское ленивое небо.

Вновь вернулись к П. Наконец и Анатолий признал, что, несмотря на то, что прочие параметры его подходят, его всё ярче выражающаяся близость к власти делает из него ненадёжного кандидата.

— Да и двух третей голосов он не наберёт.

— А нужно сделать его безальтернативным кандидатом. Вас мы всегда выбирали безальтернативного. У нас ведь вождистская партия.

— Анатолий. Он ещё и сам не пойдёт. У него карьера, как только он станет главой Партии, ему перекроют возможности. Как умный человек, он, должно быть, предвидит такой исход.

*

14 апреля Анатолий позвонил из Петербурга.

— Я говорил с С. А.

— Ну и что С. А.?

— Заявил, что «в настоящее время не имеет возможности стать вашим преемником. Может быть, через некоторое время…»

— «Через некоторое время…» В сентябре у нас съезд. У нас нет «некоторого времени». Никто нас ждать не будет.

Для себя Председатель подумал, что идиому «не имею возможности» партийцы позаимствовали из тюремного словаря. В тюрьме и в лагере, короче, за решёткой, прилично отказать в просьбе дать чаю, например, или сигарет, вот такой именно дипломатичной идиомой «не имею возможности», чтобы проситель не имел зла на тебя.

В тюрьме всё тонко. Там любыми словами не бросаются. Например, ни в коем случае нельзя сказать человеку «не обижайся», потому что корнем своим слово связано с существительным «обиженные», то есть опущенные, неприкасаемые, гомики там, насильственно обоссанные и прочие изгои.

Тюрьма дело тонкое, тоньше Востока.

Преемник

Захотел прийти один из трёх триумвиров, длинноволосый и черноволосый А. А., правда, уже с серебряными нитями в волосах. Говорил о планах.

— В мае соберем Исполнительный Комитет. Какое число вас устраивает?

Председатель подумал, что неизвестным остаётся, доживёт ли он до мая, но назвал число, предполагая, что, может быть, доживёт, а если нет, то они его похоронят и обойдутся без него.

Он сделал А. А. кружку кофе (слабый кофе по-американски, такой кофе он любил сам, ранее выпивал по 3–4 кружки в день, после операции ограничил себя одной) и стал разговаривать с ним, расхаживая.

Они, триумвират, захотели внести изменения в Устав, они не видели среди партийцев одного, кто мог бы вести организацию в будущее и управлять ею.

Председатель тоже видел, что в настоящее время в Партии нет человека, который мог бы стать её единоличным лидером. Однако партия задумывалась как вождистская, такой её определили отцы-основатели, по умолчанию предполагалось, что триумвират будет управлять Партией до появления ярко выраженного лидера. Они же теперь предлагают закрепить status quo, настоящее положение вещей. Получается, что в Уставе будет сказано, что отныне Партией будут управлять триумвираты? Так получается. Председатель отрицательно относился к самому принципу коллективного руководства. Ну и как с этим быть?

Так как у него не было чёткого представления, как быть с таким предложением, внести в Устав Партии такие серьёзные изменения, он увёл разговор в сторону.

Стал говорить о том, что Партия должна родиться заново.

— Мы всегда были ведущие в политике, а сейчас стали ведомыми, такими, как все. Я имею в виду партии оппозиции. Разумеется, теперь ведущей, поскольку у неё в руках внешняя политика, стала власть, но сразу после власти идут либералы, они сейчас шустрее, слышнее, несмотря на то, что вожди у них бездарны и репутации у вождей ужасные, и откровенно антирусская позиция, занятая либералами, восстановила против них народные массы, они сейчас энергичнее нас.— А. А. закивал головой, соглашался.— Спасти Партию можно только одним путём: стать самыми радикальными. Империализм — во внешней политике, смена буржуазного строя на народный — во внутренней.

Методы: не беззубые митинги и юбилейные шествия, но крутые АПД — акции прямого действия, ещё более крутые и радикальные, чем раньше. Правда, за смелость придётся платить, посадок будет больше.

А. А. согласился с ним и опять закивал, но Председатель был уверен, что согласиться на словах — это легко, а вот осуществить такой даже не поворот руля, а настоящую революцию в Партии — нужно будет им, триумвирату, преодолеть самих себя. Преодолеть традиции, которые сложились в Партии, сменить умения, методику совершения политических акций. В настоящее время они повторяют то, чему он их научил, что они освоили ранее, то, что сложилось в практику. Однако эпоха другая, и выглядевшие яркими в конце 90-х — начале 2000-х их акции стали сегодня слабыми копиями. Да, к тюремному опыту Партии прибавился боевой опыт в Донбассе, но, во-первых, не у всех он есть, а во-вторых… а во-вторых… у нас в стране пока не вооружённое восстание.

А. А. больше всего заботил Исполком в мае и съезд в сентябре. Он изложил, что хотят совершить на съезде. Самое радикальное — это изменение в Уставе в пользу триумвирата. Председатель не был уверен, что делегаты съезда проголосуют за такие изменения. Но он ничего не сказал.

— Вас мы сделаем почётным Председателем,— сообщил А. А.

— Почётным так почётным, хотя лучше бы Духовным Лидером.

— Аятоллой, да?

— Ну да, аятоллой.

А. А. провёл где-то с полгода или больше в Луганской Народной Республике, в деревушке Сокольники вставал во весь рост из окопа, ходил в атаку, обстрелялся, доказал себя, потому чувствовал себя хорошо. Обстрелянным и уверенным. В Донбассе, когда Председатель побывал там в 2015-м, военный доктор советовал Председателю забрать А. оттуда, поскольку тот потерял страх, а страх в небольших дозах нужно иметь, это форма инстинкта самосохранения. В конце концов А. А. вернулся в Москву, но не потому, что доктор советовал, а потому, что боевые действия там закончились.

В Москву А. А. привёз определённый авторитет, добытый им, что называется, на полях сражений, однако этого авторитета было мало, чтобы А. А. мог набрать две трети голосов съезда или впечатлить Председателя настолько, чтобы Председатель заявил А. А. своим преемником. Часть партийцев всё равно будут считать А. А. слишком громко смеющимся, слишком взвинченным, не отказывающимся от налитого стакана. А вот к интеллектуальному уровню его Председатель претензий не имел. А. А. начитан, сведущ и сделать статью, листовку, резолюцию, сообщение хорошо умеет.

Но А. А. и не рвётся в верховные вожди Партии, понимая, что не имеет нужного авторитета. Он предлагает и будет продвигать сохранение триумвирата как формы правления Партией.

Неожиданно нагрянула эта тревожная необходимость смены главы Партии. И эта необходимость застала Партию врасплох.

Председатель в своей работе опирался последние годы на трёх товарищей своих, все гораздо моложе его, однако теперь им всем около 40 лет, годы ведь прошли, два десятилетия существует Партия, третье десятилетие пошло. Старая Партия, старый вождь. Те из них, кому было по 17, сейчас им по 38 или 39 лет. Или 40 лет.

Он опирался на С. А., на А. А. и на Ф. Все они дружили, особенно С. А. и Ф. А. А.— моложе других, но дружили и с ним. Председатель мог на них троих положиться. Однако в момент, когда его поразили молнии и ему сделали операцию, нужного преемника у него нет.

С. А. в бывшей столице Колчака с первой женой и сыном, возможно, не в лучшем виде из-за проблем с позвоночником. А. А., талантливый, сметливый, резкий и радикальный,— не имеет нужного авторитета. Ф., о, этот — самый тяжёлый случай. Он сидит в Луганске, окружил себя горсткой партийцев, женщин в основном и иждивенцев, и второй год обещает им и Партии, что в Луганской Республике разрешат ему создать особый отряд. Ф. называет его «партизанский отряд».

*

— Ну, я пошёл,— А. А. прощается и, чуть замявшись у двери,— у вас не будет двух тысяч, заплатить за компьютер?

Без объяснений Председатель дает две тысячные купюры. Сущий пустяк, вчера он дал 35 тысяч на ремонт машины Коляну. Колян должен вот-вот прийти. Старший службы безопасности, Дмитрий, настоял, чтобы на окна квартиры Председателя были повешены шторы.

Колян должен повесить Председателю шторы, чтобы Председателя не сняли бы через окно на видео и чтобы от снайпера уберечь.

«Я хочу, чтобы меня застрелили или взорвали бы!— признался себе Председатель, закрыв дверь за длинноволосым А. А.— Мне не нужны шторы на окнах».

Однако он ждал Коляна, не мог признаться товарищам по Партии, что желает умереть насильственной смертью.

А он желал умереть насильственной смертью.

«С утра буду всё равно открывать шторы. Или вообще не стану их задёргивать»,— пообещал он себе. Председатель попытался представить звук стекла, разбившегося от пули, летящей ему в череп, но засомневался, успеет ли он услышать звон стекла. «Возможно, успею, не обязательно пуля мгновенно выключит мне и слух, и зрение. Бывает всякое, помнишь Алена Брауна, парня из твоей парижской жизни, тот, наширявшись героином, подруга его, Сесиль, ушла спать, стал играть в русскую рулетку! У него остался револьвер, Ален и Сесиль год или больше были владельцами магазина на Cote d’Azure, но продали магазин, им угрожала мафия. И вернулись в Париж. Один револьвер не продали, оставили. Так вот, Сесиль спит, Ален, прокрутив барабан, приставляет револьвер к виску и нажимает спусковой крючок. Выстрел прогремел только с пятой попытки, судьба дала Алену целых четыре шанса. Пуля прошла через череп и порвала глазные нервы. Ален ослеп, а в остальном остался всё тем же неуравновешенным Аленом, упорно искавшим смерти».

«Шикарные друзья у тебя были всю твою жизнь, старый парень!»

«Возможно, это будет не пуля. Вот Мозгового взорвали. Взорвут и тебя, и в клочья… Как взорвут? Однажды у тебя уже саботировали тормоза в «Волге», помнишь?» А другой раз, вот та ли это была «Волга» или уже другая, Председатель не помнил, Гришка-водитель сел в «Волгу», дверь, слава Богу, не закрыл, ключ зажигания повернул… и адское пламя вырвалось из-под ног у него. «Волга» сгорела тогда дотла, даже металл плавился.

«Как взорвут? Не обязательно в автомобиле. У тебя две двери. Откроют первую и поместят взрывноеустройство междудверьми. Сунешь ключ в замочную скважину первой двери, повернёшь, и… взрыв. Пожалуй, и охранников заденет, стоящих за тобой.

Место твоего фактического проживания известно и полиции, а значит, и всем заинтересованным лицам может стать известным. Участковый вчера к тебе приходил, и ты открыл ему, предполагая, что это идёт Фифи. Он пришёл чуть раньше, чем ты ожидал Фифи. Он внимательно оглядел тебя, участковый, и отметил: «Хорошо выглядите!» Было такое впечатление, что у участкового были основания ожидать увидеть его в худшем состоянии».

Полиции Председатель равнодушно и беззлобно не доверяет. «И потом, аноним, аноним знает место твоего фактического проживания». Если «аноним» — это спецслужбы, то им ничего сложного не составляет отправить Председателя на тот свет, не дожидаясь, пока его грохнет невидимый никому, кроме Председателя, удар Зевса, не полагаясь на зевсовский удар примитивной архаической молнией.

История с Ф.

Позвонил Колян, сообщил, что сегодня не сможет разобраться со шторами, не придёт. Занят тем, что отправляет «гуманитарку» в Донбасс. «Приду в пятницу вечером».

Председатель уже с полгода пытается отвадить партийцев от сбора гуманитарной помощи Донбассу. Они продолжают. Не явно, не открыто, но время от времени открывается, что продолжают, добрые души…

Почему он, радостно приветствовавший донецкую русскую революцию, сейчас отваживает, отговаривает, убеждает Партию сосредоточиться на внутренней российской политике, развивать тему «Отобрать и поделить»?

Да потому, что Россия изуродовала донецкую революцию, сделала из двух донецких республик маленькие две Московии. Нагнала туда чиновников, военных специалистов, спецслужбы, деформировала революцию в послушные, во всём зависящие от России государства-сателлиты.

Русская донецкая революция скручена смирительной рубашкой Минских соглашений. Отделения Партии им создать не позволили. На офис Партии в Донецке, который люди Председателя было открыли там, под прикрытием главы Народного Совета ДНР Пургина, совершили налёт бойцы МГБ ДНР. Случилось это в мае 2015 года. Партийцев скрутили и продержали в плену в здании МГБ две недели.

Выпустили лишь под поручительство Пургина. А Пургину звонил Председатель. Через месяц, впрочем, сам Пургин пал. Его отрешили от должности и продержали несколько дней под арестом. Выпустили, когда он согласился оставить свой пост. Через некоторое время пал и командир эмгэбэшного батальона «Восток» по фамилии Ходаковский. Это его люди арестовывали партийцев в Донецке.

Понятное дело, там происходит процесс сведения революции к сохранению status quo по состоянию на 5 сентября 2014 года.

К середине мая 2015-го с Партией в Донецке, донецкие друзья-враги, они там покончили. Офис закрыли, плакаты содрали, флаг сняли. Партийцев из Донецка депортировали. В подразделениях армии ДНР партийцы ещё присутствуют, так же как и бойцы «Интербригад» (организации, созданной Партией для вербовки и транспортировки российских добровольцев в Донбасс). Однако они намеренно рассеяны по армии. Единого подразделения им создать не позволили, их опасаются. Но умирать индивидуально за ДНР позволяют.

В Луганске сложилась иная ситуация. Председателя всего корёжит, скручивает в креветку, раскручивает и опять скручивает, когда он в своих размышлениях наталкивается на Луганск.

Почему?

Потому что это он сам, Председатель, надавил на Ф., чтобы тот поехал в Донбасс и возглавил там уже воюющих, прибывших туда самостоятельно партийцев.

Вот как это случилось.

Весной 2014 года партийцы уже были в Донбассе, они уже накопились было в Крыму, но там вмешалось российское государство, Крым, довольно быстро порвав с традицией тягомотины, взяли в состав России, и партийцы, увлечённые происходящим в Донбассе, потянулись туда. В Славянск, в Краматорск, в Донецк, в Луганск. Российских граждан в то время охотно брали к себе только что возникшие вооружённые донецкие революционные формирования. Члены Партии, таким образом, в Донбассе уже были, а политического руководства Партии там не было. И то, что партийцы были рассредоточены по разным формированиям, Председателя не устраивало.

Нужно было отправлять кого-то из членов Исполкома. Председатель попытался вспомнить, кто из членов Исполнительного Комитета присутствовал в тот вечер на заседании рабочей группы? Ф. и Д. присутствовали, поскольку к ним он и обратился. Заседание происходило в помещении Председателя, присутствовали, что называется, руководители Партии, свыше десятка их было.

— Нужно кому-то из вас мчаться в Донбасс, пока мы не потеряли там наших людей. На российских добровольцев там все облизываются, наших разберут, и существует опасность, что мы их потеряем. Они привыкнут к своим военным формированиям. Я, безусловно, в какой-то момент переберусь туда, в Донбасс, но мне нужно подготовить почву… Кто из вас готов?

Вот тут-то и проявилась впервые неприятная правда. Партия постарела. Ф., глядя чуть в сторону, чтоб не в глаза Председателя, сообщил, что у него мелкая дочь, жена-то в тюрьме. Всё было правдой, и жена в тюрьме, села на много лет, и дочь мелкая, только в школу пошла, но революционер не имеет права заслоняться личной жизнью от исполнения своего долга. В данном случае долг состоял в том, чтобы поехать и возглавить людей, уже бывших там. Ф. сидел на красном диване Председателя, и было видно, что он буквально корчится.

— Вы?— обратился Председатель к Д.

Оказалось, Д. уже купил билеты… в Крым. У него новая вторая жена, она родила ребенка, они едут в Крым. Д. залил неприятное своё сообщение суммами денег, которые в его городе партийцы собрали для Донбасса, залил собранным количеством гуманитарки.

Председатель рассвирепел. Он не мог послать любого и каждого командовать вооружёнными партийцами. Мог послать лишь проверенного и авторитетного. Оба активиста, к которым он обратился, были и проверены, и авторитетны, и хорошие организаторы. Ф. ещё и был храбр, щёки и шея были у него порезаны — следы шрамов от стычки Партии с агрессивными недоброжелателями в середине ещё 90-х, плюс участник захвата Клуба моряков в Севастополе в 1999-м, более того, командовал ими. И Д. был на своём месте, руководил крупнейшей в стране партийной организацией, неглуп, энергичен, да и не труслив. Но обросли лишним: семьи, дети.

Председатель на этом этапе поехать сам в Донбасс не мог (так он, во всяком случае, себя оправдывал), местные боялись бы с ним сотрудничать, а враги организовали бы на него охоту.

— Постарели вы все,— не выдержал он и брякнул им своё мнение. Д. к этому времени убежал на вокзал.

— Да, не помолодели,— сказал кто-то из собравшихся, скорее, грустно.

— Если бы не сейчас, чуть позже — я бы поехал,— начал Ф.,— не с кем дочку оставить. Да и как военный командир я не гожусь…

Уже уходя, в дверях, Ф. обернулся к Председателю и пробормотал: «Я поеду, дайте мне пару дней решить с дочкой».

И поехал где-то через неделю.

«Лучше бы не ехал»,— бормочет Председатель. И погружается в воспоминания…

Вся страна жила тогда Донбассом. Просыпаясь, миллионы соотечественников бежали кто к Интернету, кто к радио, кто к телеящикам, узнавать, что произошло за ночь в Донбассе.

Отступление из Славянска переживали, как личную трагедию. Битву за аэропорт Донецка переживали, как Сталинградскую. Имена Гиви и Моторолы звучали, как имена советских маршалов. Агитационные пикеты Партии в Москве пользовались огромной популярностью. Возле агитационных палаток «Помоги Донбассу» собирались толпы. Люди жертвовали деньги, одежду, продукты, бизнесмены давали автомобили, закупали сотни пар военных ботинок и форму для добровольцев, тепловизоры и мобильники. Около двух тысяч человек были переправлены в Донбасс через сеть «Интербригад», организованную Партией по инициативе Ф. В результате вся Партия стала работать на Донбасс. Для облегчения работы сети «Интербригад» Партия сняла дом в городе Шахты Ростовской области, туда приезжали и там останавливались добровольцы перед тем, как пересечь границу. Те, кто не мог пересечь границу легально, пересекали её под прикрытием ночи. Перевалочный пункт в Шахтах возглавил один из охранников Председателя.

Ф., всё более уверенный в себе, постоянно говорящий по телефону, по-новому подтянутый и оживлённый, время от времени появлялся в Москве у Председателя. Обычно такие приезды совпадали по времени с длительными свиданками, которые Ф. имел по лагерным правилам с женой своей, осужденной на 8 лет.

Председателю были известны в общих чертах этапы становления Партии в Донбассе. Во всяком случае, Председатель думал, что известны.

По прибытии на восставшие территории Ф. вначале приехал в Донецк. Однако там он не смог закрепиться, большой (до войны миллионник!) город уже был укомплектован патриотами и защитниками, и патриоты-защитники не стремились подвинуться и дать место Партии Председателя. Тогда Ф. отправился в Луганск, город меньшего размера. Там ему удалось зацепиться. Потому к лету 2015 года основные силы Партии в Донбассе скопились в Луганске. И это были уже вооружённые силы. На групповых фотографиях, которые высылал Ф., партийцы в камуфляжной форме горделиво сжимали в руках автоматы и пулемёты.

Председатель, привыкший доверять Ф., не рвался его проверять. Ориентируясь в своём доверии на троицу А. А., С. А. и Ф., он механически считал известные ему качества С. А. и А. А. также качествами и Ф. Хотя как раз Ф. был ему менее известен, чем двое из троицы. С. А. вообще проходил с Председателем по одному делу, был осуждён за эпизоды с покупкой оружия, так что какие дальнейшие проверки требовались..?

Случилось так, что в августе 2014-го Председателю не смогли сделать одну небольшую хирургическую операцию, заранее запланированную, сделали её только в ноябре. Потому экспедицию в восставший Донбасс пришлось отложить на декабрь. Председатель никого не оповещал о своих конкретных планах, но вообще-то он собирался до конца года переместиться в Донбасс, что называется, «с вещами».

Однако…

Однако судьба решила по-иному. Назначена была дата выезда из Москвы в Донбасс на 16 декабря. Дата была согласована с Ф.

В районе 8 декабря Ф., возвратившийся в Москву с длительной свиданки с женой в лагере, чтобы из Москвы уже ехать в Луганск, затребовал встречи с Председателем. «Только не у вас дома»,— попросил он.

Резонно предположив, что Ф. предполагает сообщить ему нечто сверхконфиденциальное и опасается прослушки в его квартире (Председатель никогда не сомневался, что все арендованные им квартиры всегда прослушивались и прослушиваются, начиная как минимум с 2000 года), потому назначил Ф. встречу у дома 14 на Бумажном переулке, там располагалось радио «Русская служба новостей», где у Председателя по вторникам был часовой эфир. Перед эфиром.

Ф. вынырнул из дождя с рюкзаком. Обычно уверенный в себе, он в этот раз таковым не выглядел. Больше, чем обычно, склонив в сторону порезанную шею, он предложил оставить мобильники в машине Председателя, что и было сделано. Они зашагали вдвоём вдоль фасада здания № 14.

Ф. сообщил, что в последний день его свидания в лагере его попросила зайти к ней в кабинет начальник лагеря, милицейская дама.

— С вами хотят поговорить.

Хотели поговорить двое в гражданском. Представились «конторскими» и сразу взяли, что называется, быка за рога. Предложили работать на них.

— Мы ценим участие Партии в битвах за Донбасс, партийцы сделали правильный выбор. Нас интересует ситуация внутри Партии… Председатель уже не молод. Он не вечен. Вы авторитетны в Партии, вы могли бы его сменить. Мы можем вам помочь…

— Что конкретно вы можете?— поинтересовался Ф.

— Скажем, можем посодействовать в регистрации Партии.

— А если я откажусь от вашей помощи?

— Мы подбросим вашей жене наркотики. Никто не удивится, что она в лагере занялась наркотиками. Она ведь осуждена за продажу наркотиков.

— Этому никто не поверит.

— Поверят как миленькие. Тем более что все её уже забыли.

— Они будут ждать моего звонка, сказали они. Ну и что вы думаете?— Председателю показалось необычным, что Ф. выглядел по-настоящему испуганным. Когда у тебя жена получила восемь лет и сидит, то чего уже бояться.

— В каких званиях они были? Как вы предполагаете?

— Старший, скорее, майор ФСБ, а второй — капитан, возможно.

— Ну и что, вы верите, что майор ФСБ может зарегистрировать нам Партию? Маленькие люди… К тому же если решают зарегистрировать, то есть пустить в политику, то приглашают ласково в большой и красивый офис, а не встречаются внутри лагеря.

— Ну да, это блеф,— согласился Ф.— А что мне делать?

— Не звоните им. Езжайте в Луганск. Игнорируйте их. Сами отлипнут. Они банально хотят вас сделать информатором, и только. До встречи в Луганске.

Они пожали руки, и Ф. удалился в дождь.

*

Весь вечер Председатель размышлял над визитом «конторских» и над реакцией Ф. на их визит. Мелкие функционеры спецслужб пытаются сделать свой спецслужбистский гешефт — завербовать одного из руководителей Партии. Возможно, они заинтересовались привязанностью Ф. к его бывшей жене. Ездит, ни одного свидания не пропустил.

Председатель не вмешивался обычно в личную жизнь партийцев, однако к нему обычно доходили какие-то крохи информации. Он знал, что ещё чуть ли не за год до ареста жена Ф. удалилась в свой областной город, а он остался в Москве. Злые партийные языки утверждали, что дороги их разошлись. Однако Ф. яростно бросился защищать жену после ареста. Мобилизовал для этого не только силы Партии (он утверждал, что через арест жены хотят добраться до него как одного из руководителей Партии), но и мобилизовал либералов (тогда ещё они были в союзе с либералами).

Партия проводила несанкционированные акции в защиту жены Ф., либералы кричали по поводу неё в прессе. Достали даже президента России, тогда им был Дм. Медведев, и тот приказал пересмотреть приговор в десять лет срока, таков был приговор жене. Пересмотрели, получилось восемь лет.

Видимо, не могли снизить меньше. Так?

Поездка в Донбасс

16 декабря они выдвинулись по трассе «Дон». В южной части Воронежской области попали в пробку. За рулем — партиец Лёха, рядом на переднем сиденье партиец Доктор Борменталь. На заднем сиденье — партиец Дамир и Председатель. Они поехали объезжать пробку и заблудились. Ездили, потерянные, с ещё десятком авантюрных автомобилистов по заснеженной грязи Воронежской области в ночи.

Окрестности выглядели необитаемыми. В конце концов Председатель забеспокоился, не заехали ли они на территорию Украины.

— Нет,— сообщили легкомысленные партийцы.

— Вам, может, и ничего на Украине, посидите и выпустят, а мне — верная гибель.

Плывя в грязи, они выплыли в неизвестный посёлок и оттуда, по указаниям местных почему-то не спящих жителей, выплыли опять на трассу «Дон».

Остановились. Истратив чудовищное количество салфеток, вчерне оттёрли брюки и обувь. Председатель подкрепился палёным коньяком, купленным у торговок вдоль трассы, и они покатили дальше.

На сереньком рассвете въехали в город Шахты. Въезжая, позвонили партийцу, державшему пересадочный дом.

Нашли его в указанном месте. Он сидел в машине и курил. Поехали за ним.

Добрались до связного дома. В обширных сенях было холодно.

Внутри дома было жарко. На кухне гудели оцинкованные большие трубы отопления, горела печь. Девушка-партиец готовила им еду.

— Красиво живёте,— воскликнул Председатель.— Автомобиль, дом, женщина.— Он не прибавил, что «с приличным задом», но партийный товарищ действительно была рослой, крупной девушкой с этим приличным местом, ну, крупным.

— Снимаем у армянина, раньше была квартира, но квартиры оказалось мало.

Шахты были в двухтысячные годы щедрым поставщиком солдат для Партии. Иные из них прославились в акциях, иные — нет, но в Москве до сих пор в парторганизации есть выходцы из Шахт.

— Большой город Шахты оказался, и по виду не бедный. Я представлял, что тут бидонвилль, а не город. Ничего подобного.

— Вполне зажиточный,— сказал М.— дискотеки, супермаркеты, даже прокат автомобилей есть…

Председатель хотел ехать в Донбасс сразу же. Но не тут-то было. М. поговорил с Ф. по телефону, и оказалось, что Ф. не готов, придётся ехать только на следующий день.

Лёха и Дамир, как дети малые, стали примерять хаки-форму и ботинки, за что Председатель обозвал их «ряжеными» и ушёл, чтоб их не видеть, в комнату с четырьмя кроватями (для проезжающих интербригадовцев) спать.

К вечеру у М. появилась нужда переслать двум интербригадовцам деньги на проезд в Шахты. Председатель счёл нужным предложить свою финансовую помощь, однако М. сказал, что помощь не нужна, у него есть кредитная карта.

— А вы не знали?— удивился М.— У меня — своя, у Ф.— своя. Туда поступают пожертвования.

«Было бы ненормально, если бы пожертвования не поступали на дело донбасского восстания»,— согласился с этими «кредитными картами» Председатель. Но для порядка нужно было бы поставить в известность его, председателя организации. И машина, оказалось, была куплена с кредитной карты, серебристая «нива».

Председатель всё же дал своих денег на еду, и к вечеру они сытно поужинали приготовленными партийной женой М. борщом и котлетами, к которым поданы были ещё имевшиеся в доме соленья. Председатель позволил себе выпить водки, всем остальным водка не полагалась, да они и не пили. Дамир соблюдал мусульманство, веру свою, Лёха не пил уже восемь лет, М. в этот период не пил, доктор Борменталь не пил, рюмку выпила с Председателем партийная жена М.

«Такую жену именно и нужно иметь в провинции,— согласился Председатель.— Чтоб готовила и постель согревала».

*

На следующий день по лёгкому морозцу, так что грязь сковало, они отправились в путь на «ниве» в сторону границы. Свой «форд» Лёха оставил в Шахтах.

Председатель не был уверен, что российские пограничники пропустят его в Луганскую Народную Республику, и был готов к последующему пересечению государственной границы в ночи. Но его пропустили. Держа в руках его паспорт, блондинка в пограничной форме посмотрела на него с улыбкой.

— Вам правда 72 года?

— Увы,— ответил Председатель.

— Много моложе выглядите,— одобрительный взгляд блондинки остановился на чуть-чуть на лице Председателя. Отдала паспорт.

Это был скорее сюрприз, потому что Председатель не был уверен, что так и не взысканный с него приставами послесудебный долг Председателя в 535 тысяч был аннулирован.

Они на парах преодолели межграничное пространство и въехали в гостеприимно распахнутые ворота, ведущие в Луганскую Народную Республику.

А в Луганской Народной бродили вооружённые бойцы, и часть бойцов подошли к их «ниве» и оказались партийцами.

«Очень хорошо»,— почувствовал Председатель. Даже отлично всё. Его познакомили с новыми лицами.

— Рад приветствовать. Из «Интербригад», вступил в Партию во время наступления. (С автоматом. Косынка на голове. Три рожка в разгрузке.)

— Здравия желаю, разведрота. Вступил в Партию во время наступления. (У человека вообще ручной пулемёт…)

На двух машинах выдвинулись в сторону Краснодона. Документы так у него никто и не проверил.

— Зачем проверять, если встречают,— Ф. сидел слева от Председателя в новенькой неношеной форме, шея набок, с подворотничком, отметил Председатель, трогательно как!

— Подворотничок у вас. Моя мать отцу постоянно стирала, они на балконе сушились, у меня над головой, когда спал.

— В штабе заставляют,— смущённым тоном Ф. Вероятно, он воспринял внимание к его подворотничку как осуждение,— они там нас усиленно забюрокрачивают. Я в штаб бригады пошёл, по вашему совету.

Председатель не помнил, чтобы он давал подобный совет, но возможно, и давал. Пока из этих отрывочных сведений ничего не складывалось.

Неподалёку от Краснодона на пути всё той же дороги в Луганск кладбище подбитых танков и БТР. Вероятно, их свезли сюда тягачи, чтоб в одном месте ржавели. У большинства танков сорвана башня, и её или вовсе нет, либо валяется вдоль дороги. По-видимому, выражение «сорвало башню» имеет своё происхождение от этого довольно частого военного случая, башня с танка срывается прямым попаданием сильного снаряда.

— Хутор Хрящеватый, здесь Илья наш погиб. Вон, видите, ржавый остов танка на той стороне дороги, гвоздики лежат на броне, там. Это в честь него гвоздики,— поясняет Ф.— Сейчас развернёмся.

Разворачивают автомобиль. Водитель совершает манёвр и выключает мотор, не доезжая до ржавых останков танка.

— Идите!

Председатель узнаёт крошечного партийца по кличке Печень. И он здесь.

— На броне гвоздики,— Ф. поясняет.— Здесь именно Илья упал. Всех, кто был в Луганске свободен, бросили сюда останавливать прорыв. Остановили. Илья погиб. Его комвзвода по кличке Кот стал вытаскивать труп из огня, но пришлось оставить. Кота убили в следующем бою. Илью бандеровцы превратили в российского военнослужащего — танкиста, документы его в Сети вывесили. Остальное вы знаете.

Лёха, с которым Илья сидел в одной камере в 2005-м на Пресне, кивает. Трагично.

— По машинам. Едем далее!

В Луганске прибыли к штабу бригады, где Ф. назначил для Председателя встречу с командиром бригады. Ф. поправляет свой подворотничок, слюнявит волосы набок и чистит щёткой ботинки. Извиняется.

— У нас тут новые порядки завели. А я на должности начштаба артиллерии бригады. Майорская должность. Нужно вид иметь.— Отходит в сторону, звонит по мобильному.

Возвращается раздосадованный.

— ЧП, все встречи отменены, скопление ВС Украины на северо-западе. Не получится встретиться.

Председатель не совсем понимает, зачем ему, собственно, командир бригады. Ну ясно, важный человек, но не с него следует начинать. Наверное. Нужно установить связь ему, главному должностному лицу Партии, с руководителем Республики. Так как-то. Чтобы обговорить существование Партии в Республике.

Случайно, а может, и не случайно, из штаба (в приоткрывшуюся дверь видны часовые) выходит непосредственный начальник Ф., командир всей артиллерийской техники бригады — «Инженер». Узюсенькие брючки на тоненьких длинных ногах дистрофика, куртка на меху, подобающая лётчику, и советская армейская сизая шапка с кокардой.

— Идёмте обедать!— Ф. без слов шагает за Инженером. За ним весь кортеж, встречавший Председателя, отпускают только солдат разведроты.

По дороге «обедать» им встречается группа мордатых российских военных советников. Инженер представляет их Председателю. Пузатые и мордатые советники без опознавательных звёздочек званий, кто в восторге от знакомства долго трясёт руку, а кто, напротив, подозрителен и хмур.

— Военспецы?— спрашивает Председатель Инженера.

— Они самые. Всё больше набирают сил. Правда, их часто меняют, называя это «ротация».

Инженер приводит их в обшитый деревом ресторан, и там всю команду усаживают в отдельный кабинет.

— Здесь недорого,— врёт Инженер.

Во время обеда Ф. сидит лицом к Инженеру рядом с Председателем, и в ходе обеда и сопровождающей беседы внимательный Председатель выуживает сколько угодно деталей отношений Инженера и Ф.

К середине обеда приходит Док, и тогда выясняется ещё больше деталей. Док, очки, борода, худощав, говорит откровенно, не заботясь, что рушит чужие построения.

Инженер — нагл. По сухому лицу Кащея и по татуировкам на костяшках пальцев понятно, что Инженер — бывший зэк. Бывалый, хожалый зэк. Ф. сидит, весь подчинённый и второстепенный. Поддакивает Инженеру, смущён перед Председателем.

Инженер относится к Ф. покровительственно. Объясняет присутствующим, что взял Ф., да, на майорскую должность, но для начала ему следует хотя бы присвоить лейтенанта. Это представляется возможным, потому что Ф. некогда учился в институте, где была военная кафедра. Ф. опустил лицо в тарелку.

Когда приходит время платить, все смотрят на Председателя. Обед в «недорогом» заведении обошёлся свыше 1500 гривен.

В качестве благодарности за обед Инженер привозит Председателя на базу, где собраны находящиеся под его, Инженера, начальствованием артиллерийские средства. Пара десятков «катюш», множество танков, САУ и бэтээров.

Неохотно выстроившиеся у своих артсредств экипажи смотрят на Инженера с плохо скрытым раздражением, как только он отходит (в руках такая папочка, где пружины прижимают бумагу), экипажи смешиваются в кучки, откуда слышны смех и даже ругательства.

Всплыла неприглядная правда

Ф. уехал в штаб, Инженер — туда же.

Председателя везут в «осиное гнездо» партийцев, за рулем Печень, у которого другая профессия, он — видеооператор, рядом с Председателем — Док.

Док и сообщает самые необходимые Председателю сведения.

— Мы приехали с Инженером по линии «Интербригад», потому и познакомились с Ф. Но я ещё в 2013-м посылал вам анкету для вступления в Партию. Так что я — член Партии.

— О Партии в Луганске никто не знает. Ф. было начал её пропагандировать, но я предполагаю, что ему сказали: «Хочешь здесь находиться — сиди тихо, не высовывайся». Мое мнение — он пошёл под военных. Не думаю, что это глупое решение. Получив там определённую силу, он сможет оформить к себе наших партийцев.

Председатель:

— Задача была встроить Партию в политическую жизнь Донбасса, в данном случае — в жизнь ЛНР, создать единый военный отряд под нашим командованием и тем самым подготовить почву для перебазирования Председателя Партии в Донбасс. Она, похоже, не выполнена.

— Такую задачу сейчас невозможно выполнить. Её возможно было выполнить весной, ну в начале лета, когда не было ещё таким могучим российское влияние. Тогда десяток или два бойцов-ополченцев могли подчинять себе посёлки и города. Сейчас независимых отрядов остались единицы. Ещё держатся казаки, держится неукротимый ни на кого не похожий Мозговой в Алчевске. Однако многих уже выдавили.

— Так вы считаете, что Ф. выбрал правильную тактику — пошёл под военных и будет тащить за собой наших ребят?

— Ну да. Он этим и занимается. Конечно, партийная принадлежность в данном случае умалчивается.

— Получается, партийцы будут пушечным мясом для ЛНР и, в конечном счёте, для России.

— Ну да, сейчас именно так и обстоит дело. Сейчас наши партийцы луганского подразделения в основном сосредоточены в Сокольниках, я там с ними сосед — медчастью командую. Это самая передовая из позиций по берегу реки Северский Донец, позиция выдаётся глубоко вперед в территорию, занятую «укропами». Наши силы в Сокольниках ничтожны — с полсотни бойцов, «укропов» же на той стороне Северского Донца около тысячи. Если что, они легко сомнут наших. Такие попытки уже были.

— И что?

— «Укропы» не имеют приказа уничтожать здесь наших. Если пойдут на наших, это будет сигналом к вводу российских войск, к наступлению по всему фронту. Собственно, для этого партийцев и держат здесь как приманку, приготовленную для заклания. Соблазняют ими «укропов».

— Беспринципно со стороны командования ЛНР и России.

— Не то слово. Приезжайте, я вам всё покажу. Опасно, конечно, последний участок дороги открытый, идёт вдоль реки, весь простреливается «укропами», но я чуть ли не каждый день на своей белой «Волге» езжу.

— Да хоть завтра. Приеду. Слушайте, Док, а если завтра потеряет место покровитель Ф.— Инженер, что, и Ф. лишится должности?

— Скорее да, чем нет. Здесь каждый приводит с собой свою команду. Ф. уже начал потихоньку переводить наших в артиллерию.

— Ещё не начал. (Печень от руля.) Сегодня-завтра должен прислать образец рапорта, который нужно подать нашим для перевода. Каждый должен написать индивидуально.

*

Остаток дня они провели в «осином гнезде» — обширной квартире, заваленной припасами и военным снаряжением. В дальней комнате у стен стояло «железо» — оружие. В основном автоматы. Что они делали? Ужинали. Председатель выпил с хромым партийцем из Алтайского края немного водки. Пришёл весёлый длинноволосый Моня, побывавший в предыдущие годы в охранниках Председателя, высокий, похожий на тевтона Зигфрида, его лечили от панкреатита, но до того, как стали лечить, он успел совершить несколько подвигов и был представлен к медали.

Вообще, четверо партийцев были там представлены к медалям. Что ещё раз укрепило Председателя в том, что в Партии собрались храбрые люди.

Ф. ночевать в «осиное гнездо» не явился, сославшись на ночное дежурство в штабе.

Утром по безлюдным улицам они выехали из города и направились по пустому от людей пейзажу на передовую. В Сокольники. На полдороге их должен был встретить Док. Пейзаж был Председателю знаком. На прошлых своих войнах в 90-х годах он передвигался по таким пейзажам. Безлюдье, почему-то покинутые КПП, чрезвычайно редкие а/м, пугливые водители с бледными блинами лиц.

У одного из покинутых КПП они дождались Дока. Двое парней Председателя уселись в машину к Доку.

— Даже птицы у вас тут не летают над вами.

— Нет, почему, летают,— защитил местность Док. Сейчас у них пересменка, ночные удалились спать, а утренние ещё заспанные.— Поддержав его, зловеще закаркала ворона.

Проехав с полчаса, «Волга» остановилась.

Док вышел и проинструктировал Печень. «Дальше едем очень быстро. Будем у «укропов» как на ладони. К моей «Волге» они привыкли, ваш автомобиль им не знаком. Чёрт их знает, что им взбредёт. Этот кусок небольшой, там дальше наши танки в селе стоят».

И эта ситуация была знакома Председателю по его прошлой военной жизни, по Приднестровью, по окрестностям Вуковара в Сербии, там состоялся похожий инструктаж. «Если кто будет ранен, не останавливаемся».

Пошёл мелкий дождь. В хату, где помещалась медчасть Дока, они добрались, минуя танки, как бы присевшие у заборов, мимо часовых. В обычной сельской богатой обширной горнице сохранились буфеты и столы. В буфетах лежали бинты и нехитрые медикаменты. Снаружи слышалось уханье снарядов, визг миномётов. Док вызвонил из окопов нескольких партийцев, но было проблематично, как они сюда доберутся. Должен был подойти А. А.

Док разлил по кружкам себе и Председателю холодного местного вина. Они едва успели пригубить кружки, как вбежал комвзвода и устроил истерику.

— Зачем вы сюда приехали? Уже всему фронту известно, что явился из Москвы Председатель. Ну, чёрт возьми, зачем это нужно?!

Комвзвода между тем был член его Партии. А боялся он вышестоящего начальства. Ясно, что душа этого человека уже не принадлежала Партии. Поэтому Председатель не стал с ним пререкаться. Док же стал успокаивать комвзвода и с согласия комвзвода всадил ему в ягодицу укол.

— Он контуженный,— пробормотал Док в оправдание.

С А. А. Председатель встретился в тени тех танков, что оберегали въезд в Сокольники. Есть фотография, у А. А.— недовольное лицо, идёт дождь, окружающий пейзаж мрачен. А. А. прижимает к себе автомат. Именно на этом месте, у танков, Док отвёл Председателя в сторону и сообщил ему, что А. А. нужно забирать с передовой, потому что он потерял чувство самосохранения, вставал из окопа в полный рост в атаку. Люди, потерявшие чувство самосохранения, долго не живут.

В Луганске ничего не происходило. В «осином гнезде», выяснил Председатель, постоянно жил Печень, ставший у Ф. денщиком на побегушках — и водитель, и фотограф, и оператор, и делопроизводитель. Печень жил на утеплённой террасе, одно окно его выходило в комнату, где спали Лёха и Председатель.

Помимо Печени в услужении у Ф. состояла пара партийцев Судаковых: парень и его жена, их Председатель помнил по Москве, по «маршам несогласных». Эти жили на положении робкой хозобслуги, подметали, убирали, бегали по поручениям. Мужу нельзя было давать водки.

Остальной контингент состоял из находившихся на излечении или инвалидов. Вечерами все сидели на кухне, если приходил Моня, он подкидывал в руке потрёпанный наган.

Председатель, явившийся в Луганск встречаться с руководителями и политиками, обнаружил, что ему не с кем встречаться. Что ничего не запланировано. Правда, Ф. утверждал, что была запланирована встреча с главой республики Плотницким, но тот внезапно уехал в Москву. Ещё кто-то уехал в Москву.

Ф. не лично Председателю (но водителю Лёхе) посоветовал найти в Луганске журналиста LifeNews Семёна Пегова и чтобы тот устроил Председателю встречи.

— Это уже попахивает издёвкой,— уронил Лёха.— И вообще, где Ф.? Почему он не придёт и не скажет честно, что происходит.

Все приехавшие из Москвы собрались в одной комнате.

— Я думаю, что в десяток дней после 8 декабря, после встречи с «конторскими» на свидании в лагере, где сидит его жена, что-то изменилось для Ф. Он принял какое-то решение, о котором мы можем только догадываться. Если он и раньше не афишировал Партию в Луганске, то теперь он пытается спрятать мой визит Председателя Партии в Луганск. Он пошёл под российских военных, решил сделать карьеру в армии ЛНР, Партия ему мешает, он уже не наш.— Так высказал своё понимание ситуации Председатель.

— А почему он не отменил вашу поездку сюда? (Дамир.)

— Было уже поздно что-либо отменять. Я бы не согласился отменить. Я вообще собирался быть здесь в сентябре, но задержался из-за операции.

— Нужно вызвонить его, чтобы он объяснился. (Доктор Борменталь.)

— Чем он тут занимался? (Председатель.)

— Обеспечивал нужды партийцев. Вёл переговоры с властями Республики, распределял гуманитарку. (Это говорит лейтенант К., прибывший, чтобы возглавить отряд партийцев, и вот уже несколько месяцев ждущий назначения. В штаб его брали, а командиром не оформляли.)

В ходе разговоров выяснили, что из Москвы на кредитную карту Ф. ушли миллионы рублей. Миллионов пять точно, но говорят, что больше.

Председатель:

— Я уверен, что он не положил эти деньги себе в карман. Он задабривал военной формой, ботинками, тепловизорами всех, кого считал нужным.

*

Ф. всё-таки появился как-то, в три часа ночи. Утром в шесть, перед тем как он побежит в штаб, они вызвали Ф. объясниться. Они, это помимо Председателя: Лёха, Дамир, доктор Борменталь, лейтенант К.

Ф. сказал, что запланировал встречи, однако не мог предвидеть, что руководство Республики будет вызвано в Москву. Он смотрел на них, склонив шею со шрамами, лицо лоснящееся. Председатель почувствовал, что такой правды не скажет. Было бесполезно с ним разговаривать. Они уехали из Луганска в тот же день.

В феврале 2015-го был уволен Инженер. И восхождение Ф. по карьерной лестнице закончилось. Своим приближённым он сообщил, что написал рапорт об увольнении, но некий начальник разведки, позывной Змей, положил рапорт под сукно, со словами «Подумай!». Ф. соврал, спасая свою честь.

Второй год живёт в Луганске Ф., даже забрал туда к себе дочь, и она пошла там в школу. С Ф. живут несколько приближённых к нему людей. Второй год они ждут, когда опять начнётся война, и тогда их зачислят в армию и возьмут на довольствие. По слухам, летом они даже употребляли в пищу змей.

На самом деле Ф. послужил могильщиком не только партийного проекта «Донбасс», но могильщиком партийной мечты о Земле, где нет Зла. Он похоронил их шанс.

Чёрный человек

Воспоминание: 21 февраля 2015 года.

«Чемодан», не въехав в кладбище, сдал свою а/м задом,— в строй одинаково, задницами к шоссе и лицами ко входу в кладбище, запаркованных авто.

Москвичи зашевелились, готовясь выходить из автомобиля. Все ждали его, Председателя Исполкома Партии.

— Пойдёмте?! (Богер, охранник Председателя, москвич.)

— Чё за мужик в чёрном, вон слева мнётся? На опера не похож, похож на исхудавшего бомжа. Глаза как у слепого. (Председатель.)

Мужик, обозначенный руководителем Партии, между тем приковылял как-то боком к запаркованному рядом с их авто автомобилю, и теперь мрачно заглядывал в него, пустой. Обошёл соседний автомобиль, чуть ли не обнюхивая его.

Выглядел он вот как. Очень высокий, под метр девяносто, узюсенькие штанины чёрных брюк, куртец чёрный, не новый, короткий, лоснящийся от времени, меховая шапка с завязанными на затылке ушами её. В таком старомодном стиле шапки носили в российской провинции во времена детства и юности Председателя Партии. Костистое лицо с вертикальными морщинами на щеках и эти глаза, как у слепого. Лицо не выражало никаких эмоций.

— Своровать чего хочет в машине? (Чемодан.) Я запру машину.

— Мне тут не нравится, давайте перепаркуемся. Мужик мне не нравится, псих какой-то, лунный человек. (Председатель.)

Чемодан перепарковал машину. Они вышли, пошли в кладбище. Оглянувшись же, с неудовольствием увидели, что псих передислоцировался и заглядывает в окна их оставленного автомобиля.

Они пошли по кладбищу, по дороге встречая питерских партийцев и приветствуя их. Предстояли похороны товарища, одного из первых питерских партийцев Жени Павленко, он погиб в Донбассе, служил в отряде Мозгового. Был февраль, и природа и таяла, и замерзала одновременно.

Председатель притих, смерть всё-таки. А ещё его нервировал чёрный человек. Теперь он стоял на небольшом пригорке, в центре коллектива партийцев, где все друг друга знали и разговаривали, разбившись на группки, а чёрного человека никто не знал, и с ним никто не разговаривал.

— Знаете его?

Ни старейший, с таким же стажем, что у погибшего Жени, Сид Каменотёс, его не знал. Ни Андрей Д. не знал.

— Скорее всего, завсегдатай кладбища. Такие на все похороны являются, как стервятники слетаются. Есть же завсегдатаи судов, вот и кладбищ есть.

— Вы смотрите за ним в оба. А то вытащит из куртки тесак и начнёт полосовать окружающих.

— Он всё больше на вас смотрит. Может, ваш фанат. (Охранник Борода, москвич.)

— Господи, упаси от таких фанатов…

Председатель Партии занялся тем, что, переходя от группы к группе, пожимал руки, обменивался фразами, как правило, воспоминаниями.

— На зэка похож. Может, он с кем-то из наших сидел. У нас же все сидели… (Борода.)

— Может, и так…

Пришлось всё время помнить о чёрном человеке со слепыми глазами, и это стало раздражать.

Председатель ловил его взгляд на себе, и, хотя взгляд не ползал красной точкой прицела по бушлату Председателя, он чувствовал бросаемые слепыми глазами точки взглядов.

Собралось человек триста. И тогда открыли часовню. Часть пришедших вошли в поисках тепла, ибо было промозгло. Но тепла там не было. Только успокаивали мелкие огоньки поминальных свечей. Покойный Женька лежал головой к собравшимся. На лбу его была повязка с христианскими символами. Лицо жёлтое, пожелтело, пока везли. Мёртвая борода рыжего цвета. Их товарищ был уже товарищ мёртвой неорганической природе, а не им.

Двадцать лет назад стоявшие сейчас в кладбищенском дворе создали политическую партию. Партию недоучившихся студентов, рабочих, хулиганов, музыкантов. Страна мучала их всеми способами. Они прошли через тюрьмы, десятка полтора из их числа погибли, стали партией мёртвых. Живые переженились, нарожали детей.

Они союзничали то с теми, то с этими, лево-правая идеология позволяла, когда началось русское восстание в Донбассе, они рванули туда… И вот возвращаются в гробах.

*

Пришли прощаться. Партийцы, партийные дети, давно уже стали особым народом, этносом. Стояли сейчас, и воск капал на руки, державшие свечи. Ещё там были иностранные ученики Жени, в мирное время он преподавал иностранцам, и солдаты, привезшие его гроб из Донбасса.

Выше чьего-то плеча появились оловянные глаза. Председателя осенило: «Так он же не человек. Это мертвец, восставший из гроба, который с рассветом не успел вернуться в свою могилу. Так теперь и будет бродить до темноты…»

Он даже успокоился от своего противоестественного открытия. Мертвец, не успевший вернуться в могилу. А чего тут такого? У них свой мир, он не успел вернуться в него. Бывает, поздний пассажир не успевает в метро, и тогда мается, если у него нет денег на такси, до первого утреннего поезда подземки.

Для Жени приготовили могилу в сером петербургском мокром песке. К могиле партийцы медленно шли по воде, стараясь не поскользнуться на льду, скрывающемся под водой. Впереди ехал автобус с гробом Жени.

Председателя, его было тоже пригласили в автобус, поскольку седая борода, да и Председатель, однако он отказался. Так и шёл, широко расставив ноги, чтоб не поскользнуться.

Могила уже была вырыта и ждала Женю. Для того, чтобы могила не обвалилась по краям раньше времени, в песке стояли куски фанеры по периметру могилы. Куски фанеры были окрашены в красный.

Гроб установили на ледяном пригорке, на деревянные козлы, и желающие стали произносить речи. Вышел с негнущейся ногой комиссар отряда Мозгового и сказал, что дружил с «Таймыром» и какой это был глубокий и знающий человек. А позывной «Таймыр» он выбрал себе потому, что побывал в экспедиции на этом полуострове и отчаянно полюбил после этого тундру.

Вышел высокий юноша в берете и «арафатке», в палестинском то есть платке, сказал, что он жил в одной палатке с Женей на фронте. В прежние времена такие юноши в беретах и арафатках казались Председателю несносными позёрами, но вот такой воюет и проверен войной и признан подлинным.

Французская студентка со слезами на глазах сообщила, как Женя отлично знал французский, как терпеливо учил их русскому. Из совокупности произнесённых речей получился образ человека необычного и своеобразного. От таймырской тундры до донецких обугленных степей через французский язык и литературу.

Председатель расчувствовался и тоже выступил, сказал, что скорбит.

А Женя лежал очень жёлтый лицом под питерским серо-жёлтым небом, из которого пошёл вдруг дождь, и дождь ласкал Женю по лицу.

Но никто не заторопился. Почему-то всем этот серый дождь не мешал. Выходили новые ораторы. Председатель всё время неподвижно стоял недалеко от гроба, это была его традиция: стоять с непокрытой головой, недвижным таким скорбящим Председателем. Ему было экстраординарно холодно, ноги и лицо и шея сделались ледяными, он понимал, что после похорон заболеет. Но он считал, что нужно пострадать за то, что он остался жив, а Женя погиб под Дебальцево, накрытый миномётной миной. Оттого Женю и хоронили в открытом гробу, с неповреждённым лицом, неповреждённой шеей, что миномётный огонь сечёт обыкновенно по низу человека: по ногам, животу, ну, может разворотить чуть выше живота грудину, выше бывает, но редко. Кладбищенские рабочие в чёрных бомберах прошли по краю над прощающимися к могиле.

Председатель увидел, что они там, вдали, вынимают листы красной фанеры из могилы, приготовленной для Жени. Они передавали красную фанеру друг другу. В брешь между чёрными спинами кладбищенских появился чёрный человек, о котором Председатель уже и перестал думать. Чёрный человек стоял, опершись на красный лист фанеры, наклонившись к могиле, по лицу было видно, что он жадно вдыхает воздух пока ещё вакантной могилы, где будет лежать Женя.

— Возможно, чёрный человек просто подвид кладбищенского рабочего?— осенило Председателя.

— Возможно,— согласился он с этой мыслью.

Серый чистый песок по льду, мокрый петербуржский кладбищенский песок сбоку могилы покрывал кубометр или больше свежей глины.

— Глину привезли, чтобы провожающие могли горсть её сдавить в руке и бросить на крышку железного гроба,— догадался Председатель. Так вот они идут навстречу традиции.

На поминках, состоявшихся во вместительном банкетном зале огромного отеля, была бывшая жена Жени, разведшаяся с ним уже пару лет как, и две дочки её и Жени, совсем ещё небольшие. В связи с дочками Председатель вспомнил свою последнюю встречу с Женей. Здесь, в Питере, во дворе дома, где помещался зал собраний питерских партийцев.

— Как живёшь? Вечность не виделись…

— Да вот, пошёл по вашему пути, двух детей сотворил.— Женя говорил сверху, над Председателем, он был выше Председателя на голову.

Жена, черноволосая, как галка, держала за руки двух маленьких девочек, беленьких, как Женя.

Сколько Председатель ни вглядывался в месиво поминающих, чёрного человека не обнаружил…

Ну и что дальше? А ничего. Видимого продолжения не последовало. Но это существо на Большеохтинском кладбище нет-нет и всплывает перед Председателем. Это подруга Председателя назвала его чёрным человеком. Подруга, по какой-то невнятной ему причине,— поклонница «Маленьких трагедий» Пушкина, и это в «Моцарте и Сальери» Моцарт говорит, что ему покоя не даёт «мой чёрный человек»…

Все правильно. Теперь чёрный человек с Большеохтинского не даёт Председателю покоя. И зачем он появлялся? А Председатель ещё не знает, зачем. Возможно, для того, чтобы предупредить о событиях марта 2016 года. Март вообще тяжёлый месяц для его семьи. И отец, и мать Председателя умерли в марте. Отец ещё и родился в марте. Ей-богу, сейчас трудно определить куда-либо чёрного человека. То, что он появился нехорошим вестником беды, несомненно, очень уж он обеспокоил Председателя. То ли этой бедой стала приключившаяся с Председателем зимой 2015/2016 года трагедия, то ли для его беды ещё не настало время..?

Если вы увидите чёрного, никому не знакомого высокого человека-червя на моих похоронах, у вас не будет сомнений.

Демоны — это выходцы из других миров, сгустки энергии и воли, застрявшие в нашем мире, забывшие, как, и не умеющие уйти обратно. Забывшие технику ухода обратно. Вот и мыкаются.

И всё же, и всё же, кого он мне напоминает? Председатель поднатужился и вспомнил.

Господи, да это же Инженер из ЛНР, бывший начальник Ф., его убрали с должности начальника артиллерии Луганской бригады в феврале 2015-го. Та же дистрофическая фигура, то же мрачное зэковское лицо. Вот была ли на костяшках пальцев татуировка, Председатель не разглядел.

Все они слуги смерти…

Пятница, 15 апреля, началась с того, что он второй раз лёг спать в 08:50 утра. И ему приснился входящий в его тесную прихожую (во сне он лежал в большой комнате) голый, без шерсти или хотя бы чешуи или перьев, весь в розовой коже в кровоподтёках полуптица-полудинозавр. Огромный, под потолок, зубастый ящер с толстой голой в кровоподтёках шеей.

— Убери его, Андрей, он съест моего (кого, во сне было непонятно кого, возможно даже его, Председателя, Душу).

— Да ничего не съест,— услышал Председатель голос Андрея из Питера, между тем зверь волок его за поводок и рванул в библиотеку.

Тут сон оборвался. Андрея Председатель так и не увидел. Ещё во сне Председатель догадался, что ему подсказывается ответ на загадку, почему разбушевались Демоны и разят его молниями. Меня сглазили дакини, сосущие мозг, две бронзовые дакини, привезённые мне в подарок Андреем 24 февраля.

Проснувшись, Председатель стал готовиться к поездке в клинику, где его голову должны были исследовать по четырём параметрам.

Итак, пятница, 15 апреля.

Ровно через месяц после операции он поехал снять показания со своей буйной головушки. В полном смысле этого слова. Дыры, проделанные в его черепе, продолжали зарубцовываться, но не закончили. Деловой и заботливый Дмитрий договорился с клиникой в районе Рублёвского шоссе, что там с Председателя снимут сразу три показания: МРТ (опять будут завывать демоны жуткими воплями, угрожая), ЭЭГ и «интрокраниальное дуплексное сканирование сосудов основания мозга».

По прибытии в клинику они узнали (Дмитрий, Сашка по прозванию Богер и Председатель), что докторица, которая должна была совершить это интрокраниальное сканирование, да ещё и дуплексное, взяла и попала в автокатастрофу. В это утро. Жива, но к обязанностям своим сможет приступить лишь дня через 3–4.

Другая докторица развела руками, она такое сканирование делать не умеет.

В кабинете 303 ЭЭГ Председателю почему-то делала медсестра. То ли доктор по ЭЭГ тоже попала в ДТП, или по какой другой причине.

Медсестра, старательная и увлечённая, посадила Председателя на длинный стул с длинной спинкой, надела на его голову пластмассовую каску-намордник и затянула её так туго, что Председатель вынужден был взмолиться:

— Эй, эй, девушка, я только после операции, не давите на мои раны.

— Знаю-знаю,— легкомысленным тоном ответствовала заплечных дел мастерица и постелила ему салфетку на колени, на чресла, что называется. И сунула в руку ещё салфетку.

— С электродов будет стекать, будете вытираться.

«Все они слуги смерти. Демоны на побегушках у смерти»,— неприязненно решил Председатель.

Медсестра налепила ему на голову и шею десятка два присосок, а потом вщёлкнула в них провода. В довершение всего двумя клипсами пристегнула мочки ушей. «Сейчас мне подменят сознание»,— сказал себе Председатель шутливо. Но он и в самом деле опасался, что из него высосут его идеи и талант.

И началось!

— Закройте глаза!

Сквозь веки он, однако, видел вспышки. Розовые сменялись голубыми. По приказу медсестры он открывал и закрывал глаза, дышал через рот три минуты. И опять, и опять, то голубой, то розовый свет через веки, вспышками.

«Как чёрная месса,— подумал он.— Нет, розово-голубая месса, ритуал некий».

Председатель представил, что он сейчас выглядит, как одна из голов художника Одилона Редона. Там в голову были вколоты вязальные спицы, шипы какие-то, а от него ползут к прибору на столе медсестры провода. Ужасно, по правде говоря.

Она договорилась с Дмитрием, что сейчас они спустятся на МРТ, а после этого заберут результат ЭЭГ-исследования, она тем временем его составит, возможно, докторица составит, не медсестра.

На МРТ работали те же знакомые тётки. Под подбадривающие шутки тётки провели его к машине с бесами, он снял туфли и лёг.

Минут через пятнадцать его выдвинули из металлического гробика, куда ушло его туловище на время исследования. Он оделся, и ему велели ждать.

Появившись, главная тётка, худая доброжелательная блондинка, принесла снимок и сказала, что в буйной его головушке всё лучше, но в некоторых участках черепа ещё осталась та жидкость, которую ему выкачивали.

«Все они слуги смерти»,— опять подумал он.

Несмотря на то что он воспринял случившееся с ним в феврале-марте как внезапный заключительный акт трагедии его жизни, сорвало занавес небес и гнев отрицательных борющихся с ним демонов накрыл его, пролился на него, он был разочарован.

Возможно, его испытанная физиономия тут дала слабину, показала неудовольствие, но главная тётка утешила его. «Ничего, рассосётся, должно рассосаться».

Результат по ЭЭГ не был готов, и Дмитрий договорился с медсестрой, что они заедут за результатом в понедельник. Поскольку на понедельник уже были назначены исследования у окулиста и интрокраниальное сканирование, а к 19 часам у Председателя была запланирована встреча с читателями в магазине «Циолковский», то получится, что на понедельник он будет нагружен четырьмя обязанностями. Дмитрий чувствительностью не отличался (так же, как и Сашка Богер, он выходец из футбольных фанатов), и предположить, что перенёсшему нейрохирургическую долбёжку черепа Председателю будет многовато нагрузки, Дмитрий вряд ли мог.

Партийцы вообще жили недолго, как правило, умирали молодыми, жить долго у них не получалось, и Председатель был первым партийцем, достигшим 73-летнего возраста. Может, и последним. Так что к общению с пожилыми людьми они не были привычны.

После всех экзекуций, каковые претерпела его голова, они было отправились по месту жительства Председателя, но увязли в месиве железных машин, была пятница и пробка, поэтому пришлось пробиваться в Московский Дом книги (в «Циолковском» встреча была запланирована на завтра, сегодня в Доме книги), где Председатель должен был встретиться с читателями, без заезда по месту жительства.

В МДК было довольно обычно, орда слушателей-вампиров, пришедших высосать из него энергию. Иные из вампиров пытались самовозвыситься за счёт Председателя, однако он их высокомерно и умело ставил на место, одним окриком, одной фразой, как волевой изувер-дрессировщик своих заспанных львов.

Три замшелых старика, усевшихся по правую руку от Председателя и возвышения, с которого он анафемствовал по поводу времени и властей, были им нейтрализованы один за другим. Правда, решились выступить только двое. Один приписал ему фразу, которой Председатель не говорил, и в месте, где вообще нет книжного магазина, на Пречистенке. Другой, с седой кустистой бородкой, долго нудел на тему большевиков, всем надоел и кончил тем, что убежал, рассердившись на то, что Председатель отнёсся к его речи с полным равнодушием.

Председатель осадил всех. Одному, в кожаной куртке такому toughy, Председатель просто в лоб швырнул: «Вы пришли меня уязвить, так у вас ничего не получится», через некоторое время кожаная спина вышла из толпы вампиров и понуро удалилась. Они приходят сюда самоутвердиться, понятно же…

Председателю всё это было в высшей степени неинтересно. Он давно не ездил на литературные конференции и не ходил на них даже в Москве. В МДК он явился, поскольку того требовали его профессиональные обязанности перед издателями. Он вообще любил только солдат и заговорщиков и шлюх, и, распинаясь в речах за простого человека, он, в сущности, их не любил. Если требовалось, он шёл к ним, говорил, умел убедить и произвести впечатление, но на самом деле заставлял себя из-под палки. Последнее время, ну последний год, даже партийцы казались ему сонными и некипучими.

Когда они вышли с заднего входа МДК, то Председатель вспомнил, как в 1996-м он использовал МДК, чтобы уйти от слежки. Вошёл тогда в главный вход, пробрался к чёрному и вышел на ничтожную заднюю улочку. А ещё через 10 лет он приезжал сюда на эту же улочку с беременной женой проверять ход беременности. Здесь же он увидел через УЗИ своего неродившегося сына и даже отличил, что это сын, поскольку у плода были миниатюрные яички.

В машине Богер сказал, что в зале была одна из Pussy Riot — Мария Алёхина.

— Это я её пригласила,— сказала Ольга от руля.— Я с ней сидела в лагере, вы знаете? Она хотела с вами познакомиться.

— Не дай Бог. Если увидят меня с ней — пропала моя репутация.

— Да уж. Я ей так и сказала.

*

Они доехали до Каретного Ряда, развернулись, и уже им было два шага до места проживания, но тут Ольге шлея попала под хвост, и вместо Садового она попёрла в объезд, мотивируя своё поведение тем, что будто на Садовом пробка.

В результате они петляли по тёмным склизким улочкам долгое время. И Председатель, честно говоря, уставший от докторов и вампиров-слушателей, от маски на башке с электродами, от бесов в МРТ, бросил Ольге:

— Ты тешишь своё эго, тебе главное настоять на своём, ты как Ф., который сидит в Луганске, хотя война давно кончилась. Он кормит ребят сказками о формировании партизанского отряда, если ты хочешь тешить своё эго, то не вози меня.

В автомобиле кроме Ольги и Председателя ехали ещё Богер и Илюха-борода, они скорее поддакивали в пользу Ольги. Потому досталось и им:

— Вы все старые и упрямые,— обвинил их Председатель.

Хорошо ещё они заехали в супермаркет, где Председатель купил зелёных яблок, салат, курицу, хлеб, потому они отвлеклись от своего несогласия.

Парни ушли, Председатель вспомнил, что среди книг, которые ему протягивали подписывать, было переиздание сербских рассказов «СМРТ», уже, оказывается, продающееся, а издательство его не предупредило. Он начал гневаться на издательство.

«Случившееся в феврале-марте на самом деле круто изменило тебя, старый парень. Изменило, изменило — не возражай! Ты стал злее и бескомпромисснее. Ты перестал прощать партийцам, да и подруге твоей, перестал прощать слабости.

Мама твоя покойная была, что называется, «юдофил». Евреев она считала умнее и интереснее русских. Она всегда дружила с еврейскими семьями (одни фамилии чего стоят: Гернеры, Левины, Гуревичи) и гордилась тем, что порой бывала единственной русской в компании евреев.

Мать недооценивала русских,— думает Председатель.— Не ценила их вдохновенную грубость, их мрачное упрямство, их непревзойдённое умение молча умирать. Русские лучше всего проявляются на фронте. Мать не видела своих русских хорошо, потому они ей примелькались. А ты, её сын, достаточно побывав с ними в войнах и в тюрьме, оценил их как сильную нацию».

В 06:57 утра, как бы оправдывая его размышления о чрезмерной юдофилии матери, подруга Председателя отправила ему: «Извини, не получается сегодня. Я потом расскажу. Ладно, sorry».

Он ехидно ответил: «Опять папа приехал? Влюбилась?»

16, 17, 18 апреля

В субботу приехал старший лейтенант К., привёз партийца из Луганска. Точнее, партиец был родом из Нижнего Новгорода, однако вот уже второй год сидел с Ф. в Луганске в составе инвалидно-женской команды. Партиец был большой и скорее неуклюжий, одетый в джинсовые громадные брюки с нелепыми карманами и вытачками, обшлагами и чёрт-те чем, много лишнего было на джинсах. «Я бы такие точно не надел»,— признался себе Председатель.

Цель прихода К. и привода партийца из Луганска была такая: чтобы Председатель из первых рук получил информацию, что там происходит.

Председатель стопроцентно знал, что там ничего не происходит. Самолюбивый Ф. сидит там в надежде, что опять начнётся война и тогда его с его крошечным инвалидно-женским отрядом поставят на довольствие, дадут оружие. Обещаниями кормит он свой отрядик с февраля 2015 года, с того времени, как его покровителя по кличке Инженер вытурили из армии Луганской Республики. Инженер был случайно пригрет судьбой на небольшой отрезок времени — занимал должность начальника артиллерии бригады. Выглядел Инженер как измождённый зэк, высок, худ, ножки обтянуты в узюсенькие брючки. От военного у него была только армейская русская шапка с кокардой. В декабре 2014-го, посмотрев на Инженера, Председатель сказал окружающим: «Долго он на должности не удержится». Председатель, которому Инженер с гордостью показал свою технику: «катюши», танки, самоходные оружия, видел, с каким пренебрежением смотрели на Инженера экипажи, потому суждение «долго не удержится» основывалось на личном опыте.

Председатель старался всё же не перебивать партийца из Луганска, не навязывать своё суждение. Он задавал наводящие вопросы:

— Чем все дни занимаетесь?

— Я физические упражнения делаю, немного рисую. Гуляю.

Председатель был уверен, что они там ещё и решают кроссворды, но не сказал этого, не нужно было обижать людей, указывая им на то, что их пребывание в Донбассе бессмысленно. Партийцев в Луганске не трогали, в отличие от партийцев в Донецке, только потому, что Ф. успел завести там связи. Связей было достаточно, чтоб их пребывание терпели, но недостаточно для того, чтобы их хотя бы поставили на довольствие… К. и луганский партиец ушли. Председатель вздохнул: «Какую революцию загубили московские мордатые чиновники. Вот цуки…»

*

В понедельник Дмитрий повёз Председателя к двум ещё докторам. В клинику Администрации Президента почему-то. Целый комплекс расположился в просыпающейся после зимы роще. За рулём опять была воинственная Ольга.

Они разговаривали, а Председатель смотрел на проносящиеся мокрые улицы. «Как ты себя чувствуешь?» — задал он себе вопрос.

«Да мерзковато, честно говоря. Двигаюсь медленно, когда опускаюсь сесть, то страхую себя, опираясь руками. Сплю много, помимо ночного сна ещё пару раз ложусь, так как устаю. Каждое утро, взяв обрезок зеркала, заглядываю в большое зеркало, проверяю шрамы на голове. Второй месяц пошёл, а они ещё корочку имеют, вторую уже, правда, первая сшелушилась…»

«Ну и как думаешь, выживешь?»

«Выживу либо нет, будет понятно в самом конце апреля. Если переживу 28-29-е, будет как раз два месяца после последнего удара молнии».

«19-го тебе в евро-фашистскую клинику, тебе скажут, что ожидать…»

«Чепуха всё это, их сверхсовременные приборы. Главное — демоны взбунтовались против меня».

*

В платной части клиники царила тишина. Можно было бы назвать её кладбищенской. Изредка проходили задумчивые доктора либо подавленные посетители клиники.

Из кадок росли тоже задумчивые, как доктора, изломанные неизвестные председателю растения (не кактусы, не герани и ничто, импортные какие-то либо космические). В почву растений были воткнуты стеклянные аппаратики, выглядели они как термометры, только вместо серебристой ртути там была красная, как жидкая кровь, жидкость.

После некоторого ожидания, причём спутники раздражали Председателя тем, что топтались между ним и дверью, ведя разговор, наконец вышел пышущий здоровьем молодец-больной, и Председатель постучался в дверь.

В кабинете было сумрачно и печально. Доктор (she) лет пятидесяти. Стол, крупный электронный робот-прибор из Германии с полусотней окон и шкал и с лампочками и щупальцами шнуров.

Докторша, как сонная муха, дописывала, видимо, показания предыдущего посетителя.

— Снимите вашу водолазку. Ложитесь.

Председатель отметил это старомодное «водолазку» и снял свитер и туфли и лёг. Сейчас не говорят «водолазку».

— Ниже, чтобы я могла вас достать. Ещё ниже. Ещё ниже.

Дальше ниже уже ступни свисали. Намазала гелем ему шею. Стала ощупывать прибором его артерии, ведущие к мозгу.

— Повернитесь влево.

Щупала долго. Что-то мычала. Председателю уже делали эту манипуляцию несколько раз. Три, что ли, раза. Называлось это «интрокраниальное дуплексное сканирование сосудов основания мозга».

— Поверните голову вправо.

Опять мычит. Время от времени раздаются хрипы и всхлипывания. По прошлым разам у других докторов Председатель знает, что так шумно течёт по сосудам к мозгу его кровь. Его редкая кровь группы АВ+. Кровь АВ+ была у Иисуса, утверждают исследователи. На семь миллиардов нас лишь один миллион с такой кровью на планете, вспоминает Председатель.

— Вы можете лечь на живот, подбородок к кровати?

— Без проблем.— Председатель переворачивается.

Доктор меланхолично мычит.

— Что?

— Это я не вам. Себе.

Пока он одевается, доктор легонько стучит по клавишам компьютера. За дверьми, воссоединившись с сопровождающими лицами, а это Серёга по кличке Мэр и Димка по кличке Эвертон, Председатель возглавляет их шествие к офтальмологу.

У офтальмолога посетитель. Председатель садится у двери офтальмолога в пустом коридоре, достаёт заключение предыдущего доктора. Читает:

«Ультразвуковое исследование. Цветное дуплексное сканирование внечерепных отделов брахиоцефальных артерий».

Выдёргивает из текста несколько тревожных фраз, нетревожные опускает.

«Скоростные показатели кровотока асимметричные по средним мозговым артериям за счёт небольшого прироста линейной скорости кровотока по правой СМА (115,0 см/с)».

«Боковые желудочки мозга расширены, асимметричны за счёт большего расширения левого бокового желудочка».

«Меня интересует, кто швырнул молнии в меня, а не боковые желудочки мозга и скорость кровотока по правой СМА,— грустно констатирует Председатель.— Кто швырнул в меня молнии?

Коридор пуст. Жёлт. Если умирать, то ни в коем случае не тут. Хорошо бы где-нибудь в роще. Помнишь, какие красивые деревья были у Адриатики? Гнутые такие, маньеристские. И там летали целые косы из разорвавшегося кое-как металла мин. А воздух какой там! Там погибать удобное место. Чего не погиб там? А исполнял то, что мне запланировали исполнить. Пока исполнял, меня защищали, демоны, возможно, зубами ловили летящие в меня куски металла…

Офтальмолог — грустная молодая блондинка, лет тридцати пяти. Чего они все такие грустные? Вот я, можно сказать, и бывший, и будущий мертвец, но разве я грустен?»

— На мое ухо, вправо вверх, влево вверх, вниз вправо.

Председатель усталыми глазами послушно исполняет приказания.

— Доктор, я пью четыре лекарства, от какого-то из них у меня иной раз расплывается видение.

— Это нормально,— бесстрастно сообщает блондинка. Закапывает ему в глаза капли.— Посидите в коридоре. Потом я посмотрю ваше глазное дно.

Глаза щиплет. В коридоре Серёга Мэр и Эвертон в его отсутствие позволили себе присесть. В его присутствии, когда они стоят, у них преимущества перед нападающими. Они всегда предполагают, что на Председателя могут напасть. Правильно делают, что предполагают. Образцово-показательные парни.

Какую-то гадость в глаза закапали, чтоб посмотреть глазное дно. После осмотра дна они спускаются. В глазах Председателя даже троится.

— Дим, они не могли мне чего-то вредного в глаза закапать?

— Теоретически — могли.

В автомобиле он проверяет глаза на городском пейзаже. Всё так же троится и двоится.

У них ещё одно дело. В книжном магазине «Циолковский» возле метро Новокузнецкая. Высоко, на самый последний этаж. Председатель говорит о своей книге «Plus Ultra». Собравшиеся слушают, открыв рты, как глупенькие. Одна юная female полушёпотом: «Но ведь это же мистика..!»

Да, чёрт возьми, да, мистика…

19 апреля, 20-е и 27-е

Давал себе слово: «Ноги моей больше здесь не будет!», и вот его нога здесь. Приехали в евро-фашистский медицинский центр. Сняли верхнюю одежду у монголо-китаянки в правом дальнем углу холла, примыкающего к магазину «Аптека».

К удивлению Председателя, демоны-охранники сразу в двух униформах и двух полов (female — в пилотке, male — в фуражке) не преградили им дорогу с требованием оплатить визит.

Председатель с жёлтым американским пакетом, в котором находились снимки его головы, добытые по МРТ, и Дмитрий поднялись на лифте.

Евро-фашистка в форме проверила их показания (причём Дмитрий назвал его фамилию, что заставило Председателя покоситься на Дмитрия: «Во, теперь у меня уже и фамилию отобрали», но он ничего не сказал). Евро-фашистка отвела их в коридор и показала на дверь доктора.

Сели. Ждали. Они пришли раньше. Ровнёхонько в 9 часов появился доктор. «Сейчас,— сказал,— приглашу вас. Разберусь только».

«Яволь»,— захотел сказать Председатель, но сказал: «Хорошо».

Доктор, когда подходил, выглядел молодой сморщенной грушкой, сладенькой. Однако Председатель понял, что и он тоже оказался бес. «Впрочем, что я их всех бесами, не бесы, а демоны». Доктор тоже оказался Демоном. Только сладеньким и робким. Боящимся вызвать его, Председателя, гнев, но преследующий всё равно злые цели. Демоны бывают робкими, ведь бывают, что удивительного.

— Сядьте сюда. Встаньте. Вытяните руки. Закройте глаза. Коснитесь пальцем левой руки кончика носа. Теперь пальцем правой руки. Хорошо. Садитесь.

Покончив с элементарной проверкой его моторики, доктор стал смотреть результаты четырёх осмотров-анализов, принесённых Председателем. Три их этих осмотров заставили его задержаться на них. Поглядев снимок МРТ, доктор попросил посмотреть подробности на носителе. Похмыкал что-то. Перешёл на данные ЭЭГ, потом на результат сканирования ведущих к мозгу артерий, потом на писульку офтальмолога. Сказал, чтоб поощрить пациента, что с глазным дном всё в порядке.

Глазное дно. Вчера Председателю влили едкую жидкость в глаза и потом смотрела блондинка на его глазное дно. Глаза у него были в плохом состоянии, он знал.

Двадцать лет тому назад, без малого двадцать, на Председателя было нападение во дворе дома на углу Комсомольского проспекта и 2-й Фрунзенской улицы. Он шёл один из штаба Партии, знаменитого «бункера».

Их было трое, они приёмом сбили его с ног сзади и, когда он упал, стали избивать ногами. На нём были тёмные очки в массивной оправе. Видимо, эта оправа и нанесла ущерб его глазам. Оба глаза, их роговица оказалась обильно покарябана. Партиец Дима Невелев свёл его со своим папой Иосифом, и папа на следующий день уже отвёл Председателя в Институт глазной хирургии к профессору Груше (или Сливе, как-то так, фруктовая фамилия). Груша/Слива долго смотрел его яблоки глаз и велел явиться на следующий день. В течение недели Груша/Слива пристально следил за глазами Председателя. Боялись, что начнётся отслоение сетчатки глаза, но, слава Богу, пронесло.

Кто тогда, в тот день, 18 сентября, за ним следил? Возможно, люди генерала Лебедя. Чуть ли не в тот же день у расположенной там же, на 2-й Фрунзенской, прокуратуры один из заместителей прокурора Хамовнического района, молодой красавец, почему-то попросил его подождать на улице рядом с прокуратурой, он вынесет ему бумагу (его проверяли в прокуратуре, проверка закончилась в его пользу). Бумагу он вынес. Впоследствии один опытный товарищ, капитан, разъяснил Председателю, что его таким образом показали каким-то людям, вероятнее всего, тем, кто на него напал в тот же день.

На правом глазу, впрочем, был и свежий шрам. Он появился после ночи с 28 на 29 декабря 2015 года. Председатель ничего не сказал блондинке о новом тёмном пятне чуть ли не в центре правого глаза, не хотел усложнять историю своих глаз. Докторша бормотала о том, что у него возрастные изменения, булькнула словом «катаракта», и вот теперь робкий Демон из евро-фашистского центра выдает «всё в порядке».

«По данным МРТ головного мозга от 15.04.16 отмечается положительная динамика в виде значительного уменьшения объёма субдурального скопления жидкости супратенториально справа и редислокация головного мозга. На глазном дне ангиопатия сетчатки без застойных явлений. По данным ЭЭГ от 15.04.16 эпиактивность не регистрируется»,— прочитал он уже в автомобиле.

Дальше там было:

«Режим, щадящий режим труда и отдыха, контроль артериального давления; противопоказано: посещение бань и саун, длительное нахождение на открытом солнце, нежелателен приём алкоголя».

Робкий Демон предписал ему прийти через три месяца.

Председатель вынул из пакета снимок МРТ и вгляделся. Жидкость затекла по его мозгу, как расшлёпанная лужа, её было всё же много. Ну да, она не сконцентрирована была, как прежде, сплошным бананом, но затекла повсюду. Противно было смотреть на такой свой мозг. Председатель спрятал снимок в пакет.

20 апреля

Двадцатого апреля при выходе из Дома-музея Булгакова на Большой Садовой, 10, Председатель явился послушать туда необычные стихи (точнее, камлание) бурятского поэта Амарсаны Улзытуева, старший Дмитрий отвёл его в сторону. Вот, ознакомьтесь. Вдвоём они раскрыли лист бумаги.

С. А. писал:

«По поводу предыдущей инфы об угрозе. В связи с известными медицинскими событиями была просьба поинтересоваться, нет ли новых сведений. Поинтересовался. Сейчас получил ответ. Конкретных новых деталей нет. Но есть общее понимание ситуации: негатив идёт с уровня конторы. Это их инициатива. Причём касается не одного объекта, а многих. Системная работа. Отмашки со стороны политического руководства не было. То есть конторские забегают вперёд. Более того, инициатива эта не находит одобрения со стороны политруководства. Его позиция: пусть цветут сто цветов».

Двадцать седьмое

От усталости он спал днём, порой даже два раза среди дня, но уже не весь день спал, как в первые дни после выписки.

27-го он спал недолго. Нащупал старые часы («Председателю от парторганизации Северодвинска» — было выгравировано на торце), оказалось, спал всего 25 минут. И внезапно вспомнил — ему же было предсказано несчастье, беда в 72 года!

Когда ему пошёл семьдесят второй, сразу после семьдесят первого он помнил о предсказании и ждал. Вряд ли он боялся, беспокоился — нужное слово. А потом забыл, годы беспокойные 2014-й и 2015-й. Забыл. Сейчас, случайно, не ясно, по какой нитке ассоциаций, он добрался до предсказания.

А было так. Где-то после отъезда травника Пирогова с пасеки они — группа будущих партизан — сидели на пасеке и готовились. Они ждали, а чего ждали, пусть не будет вам доступно, военная тайна, скажем,— так назовём.

А в ожидании, ну что делаешь, бродишь по избе (а их на пасеке не одна была избушка), смотришь в окно, найдёшь пыльную книжку, почитаешь, бросишь…

Председатель нашёл пыльную брошюрку «Рыбы», такую дешёвую для масс астрологию продавали в 90-е годы в киосках по России.

Председатель почитал, нашёл свою декаду, свой час дня, в который родился (мать написала ему много лет назад из Харькова, что в 19 часов родился), и узнал, что в судьбе его произойдут страшные ЧП, целых два: в 58 лет и в 72 года.

Он посмеялся над астрологией, поделившись с товарищами предсказаниями дешёвой книжки.

— Это для лохов,— лениво заметил Михаил.

— А 58 вам в следующем году, да?

— Да.

Когда в следующем, в 2001-м, 7 апреля его арестовали, Председатель вспомнил полинялую пожелтевшую от солнца брошюру для лохов. Особо не ахал и не охал, но сбывшееся предсказание отметил. Гораздо более поразительным ему показалось в те дни то обстоятельство, что в последний свой вечер на свободе, 6 апреля, одежда сушилась у гудящей весело печки, он выдернул из двух десятков зачитанных книг на полке «Петра Первого» Толстого и открыл на сцене похорон Франца Лефорта. И читал некоторое время. А уже 9 апреля он въехал в одиночном «стакане» в уазике на территорию тюрьмы Лефортово. Потом были другие странные предвиденные им в далёком прошлом события, он похолодел, вспомнив, когда судить его Генпрокуратура повелела в Саратове, что он написал стихотворение «Саратов» в 1969 году.

Но брошюрка «Рыбы» как в воду глядела. В феврале ему исполнилось 58 лет, а 7 апреля — пожалте бриться — арест. Чего уже чрезвычайнее, чем арест с обвинениями по статьям 205, 208, 222, ч. 3. Ой. Ах. Так твою мать…

И вот, Председатель лежал более или менее спокойно в небольшой комнатке библиотеки, через стеклянную дверь на террасе были видны молодые липы с набухшими, как у девочек-подростков, мелкими зелёными сосками. И вот — второе предсказание брошюрки для лохов — сбылось. Потеря координации, движение организма в сторону частичного паралича, близкая смерть, случайный не по своей воле поход на МРТ, обнаружение гематомы, операция.

Между 2001-м и 2016-м ровно лежат 15 лет, а не четырнадцать, как между 58 и 72 годами, но первый-то удар Зевсовой молнии попал в него в ночь с 28 на 29 декабря 2015-го, когда он ещё не вышел за пределы семидесятидвухлетия.

Что тут скажешь? Скажешь только, что жизнь твоя подчиняется уже записанной заранее твоей судьбе. Брошюрка для лохов уже в 2000-м, когда ты её открыл, знала, что в 2001-м тебя арестуют, а в 72 года ты грохнешься от удара молнии, а так как тебя эта молния не убила, то поспешно была послана вторая с 28 на 29 февраля. Ты уже вошёл под сень семидесятитрёхлетия, и она тебя — брууг!— и вдарила…

«Ну и что,— сказал он себе.— Тварь дрожащая! Что-то ты не особо дрожишь перед могущественными силами?»

«Да,— согласился он,— не особо дрожу. Я всегда считал, что меня курируют какие-то черти, но я всегда считал, что они мои покровители, а не губители…»

«Вот и досчитался,— резюмировал он и встал.— Как бы то ни было, ты жив, и посмотрим, что случится дальше…»

28 и 29 апреля и утро 30-го

Двадцать восьмого ничего экстраординарного не случилось. В Москве с 15 часов стали перекрывать улицы центра города, поскольку должна была пройти репетиция военного парада, долженствующего состояться 9 мая. Свернув с Каретного ряда на Пушкинскую площадь, они, экипаж машины боевой,— Мэр, Богер, за рулём Димка С, бывший шахтёр, увидели немыслимое количество ментов в жёстких эсэсовского типа фуражках новой униформы, текущих потоком на Тверскую.

Председатель видел их отцов в 1993-м, как они не потоком, но лавой, бросая каски, шапки, дубинки, щиты, драпали от человеческого моря, грозно и неспешно преследовавшего их, так что внутренние войска его всегда только смешили.

Чувствовал себя Председатель несколько заспанно как-то, а вообще неплохо. Явно был жив.

С некоторыми трудностями, однако они доехали до Noor Bar на Тверской, 23. Председатель всё порывался выйти из автомобиля и пойти пешком к месту назначения, однако доехали, обошлось без хождения. В баре издатель Председателя передала ему десять экземпляров его свежей книги, и Председатель уплатил по авторской цене. К нему подошли двое, трое, четверо знакомцев из прошлой жизни, и он им, каждому, что-то сказал едкое. Одному, у которого на лбу был пластырь: «Что, пулю в лоб схлопотал?»

Некоторых знакомцев он решительно отмёл от себя, встал и уехал, сопровождаемый неприличным количеством охраняющих его парней, шестеро их скопилось.

…далее он заехал в магазин «Магнолия» — купил продуктов, бутылку вина для подруги, она придёт ненадолго в субботу.

К 18 часам он был на радио, на час раньше, чем обычно, ему предстоял разговор с работодателем и потом обычный час эфирного времени.

Председатель помнил дату — 28-е. Ему предстояла ночь с 28-го на 29-е, либо будет третий удар молнии, либо его не будет. Волнения у него не было.

Проснулся он в пять утра. Убедился, что жив, увидел позеленевшие липы за дверью на террасу, закрыл глаза и проспал до 07:20.

Встав, обнаружил в Интернете в тех новостях, где упоминалось его имя, а именно в интервью партийца, пробывшего в плену в Латвии десять месяцев, такое:

«Сотрудникам Центра по противодействию экстремизму можно было бы не использовать различных словесных упражнений на тему здоровья Председателя нашей Партии…»

«Что, интересно, они говорили? «Не сдох ещё ваш Председатель?» Или «скоро сдохнет ваш Председатель…» — что-то такое?» — заинтересовался Председатель.

И автор анонимного письма уделил немало внимания его здоровью, напрашивается умозаключение, что авторы анонимки — сотрудники Центра по борьбе с экстремизмом.

*

«Вся твоя жизнь, старый, сопровождалась параллельной деятельностью демонов. Они тебя никогда не оставляли, всегда появлялись, давали о себе знать, горели бескровным огнём в твоих ночах, оберегали тебя либо совершали на тебя покушения. Уже в 17 лет ты разве не резал себе вены и не приземлился в знаменитой Сабуровой даче, где перебывали все гении? Резал, настоящая кровь была, брызнула ведь.

А в 1954-м, до этого, разве не было тебе видение возле яблони у дома 22 по Поперечной улице, когда ты шёл в школу, когда на тебя упал луч. В 2007 году ты попал к этой яблоне, через 53 года, и она оказалась жива! У неё не было нижних ветвей, но она вымахала, как сосна, и лишь вверху была кудрява небольшой кроной. Она смотрелась как дерево из Рая на полотне Кранаха либо Дюрера, не правда ли? Она выглядела антично, архаично и неуместно на забытой Богом вшивенькой, неважнецкой улочке в Харькове…

В Харькове — дерево Рая? Но оно там оказалось, стояло, и Председатель задирал на него голову…

Демоны жили рядом с тобой, они, можно сказать, сделались тебе родными… Интересно, демоны бессмертны? Вероятнее всего, да, бессмертны. Сейчас они решили, что следует тебя убирать, пора уже, ты своё сделал… Возможно, они заберут тебя к себе, и ты станешь одним из них.

Возможно, впрочем, среди них нет согласия. Сидят, представь, на высоких зданиях Москвы, расселись Демонами Врубеля. Ещё один некогда постоялец Сабуровой дачи Врубель — как родственник твой, Председатель. Возможно, ты лежал после него в той же палате, что и он. На той же постели, это вряд ли, постель, без сомнения, сржавела и была выброшена, а под одним потолком, среди тех же стен — очень возможно. Так вот, сидят Демоны на высоких зданиях Москвы и глядят зажжёнными очами на тебя, простёртого в твоей библиотеке…

Они уже сговорились забрать тебя к себе, изумляются только, что ты остался жив после двух посланных тяжёлых молний. После двух таких молний ты должен был покинуть состояние человека, а ты не покинул. Сидят, изумляются».

Далее Председатель, по-видимому, спал.

И вот что ему приснилось. Каша какая-то. В трёх эпизодах.

Эпизод первый. Председатель идёт к водопроводному крану сквозь толпу немытых смуглых тел. То ли это гастарбайтеры, узбеки либо таджики, то ли немытые демоны. Гуманоиды эти раздеваются с целью пойти в душ. Вероятно, так. Трусы у них белые, все в дерьме. У одного, у второго. А Председатель лезет к водопроводному крану, где он лишь умывается ржавой водой.

Эпизод второй. Председатель покупает некую еду. Еда состоит из двух частей: футляр из теста и наполнение (начинка). Какую хотите?— спрашивает продающий, у него светлые волосы, он европеоид. Председатель указывает пальцем — нечто вроде варёной фасоли.

Председатель получает еду.

— Сколько?— спрашивает Председатель.

От толпы демонов отделяется тип, по виду азербайджанец.

— Пять рублей,— говорит он Председателю.

— Ты чего. Три достаточно.

— Ну давай три.

Председатель отдаёт три рубля бумажными советскими бледно-охровыми рублями. Спрашивает: «Сколько на самом деле стоила еда? Рубль?»

«Азербайджанец» смеётся: «Да».

Третий эпизод. Председатель в движущемся поезде. Проходит через вагоны демонов в свой. Они лежат ничком, руки назад. Возможно, на запястьях наручники. А возможно, они не живы.

Председатель нашаривает на столике у кровати «северодвинские» часы, юбилейные, 1995 год, подводная лодка «Вепрь». На часах пять утра, но секундная стрелка неподвижна. Среди юных лип клочками голубой рассвет.

«Пять утра, тридцатое апреля,— ориентируется Председатель.— Ты не умер ни 28-го, ни 29-го, и в ночь с 28-го на 29-е не умер, и в ночь с 29-го на 30 апреля не умер. Ты вообразил, что третий удар страшной молнии настигнет тебя, по аналогии с промежутком между первым и вторым, ровно через два месяца. А всё гораздо хуже, ты можешь умереть в любой момент».

Конец книги

Председатель встаёт, выходит на террасу в рассвет. Липы все обзавелись свежими весёлыми листьями.

За исключением двух деревьев, эти засыхают, лишь на немногих ветках видны хилые почки.

Проведя воображаемую линию от больных деревьев на террасу, Председатель упирается взглядом в картонный ящик из-под вермишели. Там, в плену в ящике, заключены дакини.

Эпилог: семейные тайны

Ключ вставили, однако замок не захотел открываться. Замок, запирающий дверь, за которой хранятся секреты его семьи.

Вот что прислал Антон Председателю 14 апреля 2016-го:

«Здравствуйте,

По Вашему запросу просмотрены метрические книги Николаевского собора г. Боброва за 1915–1918 годы (ГАВО, ф. И-331, оп. 2, дд. 105, 106) и Троицкой церкви г. Боброва за 1914, 1916–1918 гг. (ГАВО, ф. И-331, оп. 2, дд. 123, 124).

В Метрической книге Троицкой церкви за 1918 год (д. 124, л. 82 об.— 83) имеется запись:

*

О родившихся:

Счёт родившихся	Месяц и день			Имена родившихся	Звание, имя, отчество и фамилия родителей и какого вероисповедания	Воспреемники
	Рождение	Крещение
29	Март			Святой 31 марта	Бобровского уезда, слободы Масловки гражданин Иван Иванович – – – и законная жена его, Вера Мироновна, оба православные	Вятской губернии Яранского уезда слободы Кукарки гражданин Пётр Неофитович Лутошкин и слободы Масловки гражданина Ивана Ивановича – – – дочь Наталия
	20		22

Таинство крещения совершал: Протоиерей Симеон Ключанский».

В тот же день Председатель пишет Антону:

«Большое Вам спасибо,

Скажите, а как расшифровать это «гражданин»?

Какого сословия? Или уже в марте 1917-го были отменены сословия?

Меня всё не отпускает эта срезанная фотография с кусками фуражки и погона и с подчищенной на обороте надписью.

Я так понимаю, в те годы фотографии с кем попало не делались. Это наверняка близкий человек.

Что думаете?»

В тот же день к вечеру Антон отвечает:

««Гражданин» — потому что 1918 год, Республика, все теперь граждане. Годом раньше был бы ещё «крестьянин». Причём он мог уже и не быть крестьянином, а служить по какому-либо ведомству. Когда бы записался в бобровское мещанство, то был бы тогда мещанин, а так оставался по старому сословию и адресу приписки. Мой прадед, например, был инженером-железнодорожником, жил в одном месте, а писался всё крестьянином другого.

Хорошо бы узнать, кем работал Иван Иванович. Я когда-то в Бобровском ЗАГСе находил запись о рождении его сына Юрия, там, возможно, был указан его род занятий, но я не помню, выписывал ли я его. Местом рождения Ивана Ивановича была указана Масловка, Веры Мироновны — Сухая Елань. Это нынешний Балашовский район Саратовской области, и тогда, видимо, тоже была Саратовская губерния.

Ещё мне не совсем понятно, кто такая Наталья Ивановна — крёстная мать Вашего отца. Она дочь Ивана Ивановича, и ей не меньше семи лет. Это или дочь его от первого брака, или сестра (в том случае, если отца Ивана Ивановича тоже звали Иван Иванович).

Всё-таки нужно, мне кажется, Вам пообщаться с роднёй.

Вот что мне удалось узнать.

Вера Мироновна родилась 30 сентября 1892-го, умерла в Георгиу-Деж (Лисках) 21 января 1990-го.

Её дочь Валентина Ивановна Щеглова, родилась 26 января 1926 года в Валуйках, умерла в Георгиу-Деж (Лисках) 7 января 1990-го.

То есть мать умерла через две недели после дочери.

Щеглов Александр Георгиевич (сын Валентины Ивановны) родился 11 мая 1949-го.

С уважением, Антон».

В тот же день Председатель Антону:

«Антон, дорогой, давайте продолжать тогда, раз уж я взялся. Меня интересует этот отрезанный военный с фотографии. Возможно, это тот же Иван Иванович, но только мобилизованный в армию в войну 1914–1917 гг. Но тогда зачем его было отрезать, да ещё выскабливать тщательно надпись на обороте?

Я тоже обратил внимание на Наталью Ивановну.

Бабка Вера жила вместе с дочерью, ругались, но, вероятно, друг без друга не могли.

Ваш…»

18 апреля Антон Председателю:

«Извините, что не сразу отвечаю,— я сейчас в разъездах. Вернусь к концу недели домой, попробую найти выписку о рождении Юрия, может быть, я всё-таки её сделал.

А как действовать дальше? Ехать в Лиски?»

19 апреля Председатель — Антону:

«Наверное, Лиски — следующий этап.

Чётко помню, бабка Вера приехала к нам в Харьков, мне было уже 15 лет, и мы с ней много разговаривали. Она упоминала сотника осетина-офицера, начальника личной охраны генерала Звягинцева (Вы меня поправили в написании, но я уже забыл, как правильно), этот офицер-сотник женился на экономке Звягинцева. От них наш род пошёл. Так бабка говорила.

Моя мама Раиса Федоровна не любила бабку Веру и ехидно злорадствовала, что «бабка всю жизнь хотела стать барыней, и стала, даже столовое серебро появилось, мол, но Революция у неё отобрала всё».

Я, грешным делом, подозреваю, что офицер-сотник, отодвинутый бабкой в прошлое («один из твоих предков, Эдинька»,— говорила бабка), на самом деле ближе находился к революции 1917 года.

У бабки был весь дом в Лисках, что за дом, я не знаю, в уже послевоенные годы, по-моему, она полдома продала, а в оставшейся половине жила с дочерью Алей.

Иван Иванович неизвестно когда и как умер. Мама мне как-то вскользь на мой вопрос нехотя сказала «погиб на фронте». Может, и не на фронте! Вообще он мне кажется подозрительной фигурой, и, возможно, это был уже второй брак бабки.

Такие дела.

За след. порцией денег дело не станет, к концу недели вышлю.

Ваш…»

Антон — Председателю, 20 апреля:

«Добрый вечер.

В Лиски я, конечно, съезжу (теперь, видимо, сразу после Пасхи) и надеюсь, что родственники Ваши никуда не переехали, но по своему опыту общения с родственниками (особенно вновь найденными) знаю, что они могут быть разными и разной адекватности. Во-первых, могут принять меня за афериста или ещё хуже — за газетчика, во-вторых, могут обидеться, что Вы прислали меня вместо себя, в-третьих, могут обидеться, что Вы столько лет не хотели знаться?

Может быть дать им Ваш телефон для связи, или Вы им позвоните, или я Вам от них?»

4 мая Антон позвонил из города Лиски и передал телефон двоюродному брату Председателя. Двоюродный брат и Председатель немного поговорили. Брат спросил, умерла ли мать Председателя. Председатель сообщил брату, что да, умерла восемь лет тому назад. Что все умерли. Антону Председатель наказал написать ему, чтобы сейчас не выслушивать сообщение Антона, каковое он плохо запомнит либо запомнит частично.

6 мая Антон прислал сообщение. Вот оно:

«Вкратце отчитываюсь о поездке.

Родственники Ваши — люди хорошие, отзывчивые, очень бодрые, но прошлым своей семьи совершенно не интересуются и мало что помнят.

Просмотрел фотографии и документы, которые только случайно до сих пор не выбросили. Если будете в Лисках, то лучше бы их забрать. Есть много фотографий Вашего отца в молодости, Ивана Ивановича и Веры Мироновны (в том числе дореволюционные, причём фотографии Ивана Ивановича обрезаны все. Я так думаю, в тридцатых годах, от греха подальше).

Единственным более-менее ценным документом является трудовая книжка Ивана Ивановича (род. 25 июня 1888, ум. 17 декабря 1945), где полностью расписан его трудовой путь, в том числе до революции. Начинал он конторщиком в конторе имения Звягинцева в Масловке, затем помощником волостного писаря в селе Новопокровском (нынешний город Лиски), волостным писарем в Коршево, Ливенке (Бирюченского уезда), далее счетоводом и бухгалтером. По тем временам должности достаточно хорошие, и для выходца из простой крестьянской семьи, пожалуй, что и недостижимые. Так что похоже, что рассказы бабки были вполне обоснованны, но относились всё же к родителям Ивана Ивановича (как Вы и пишете в «У нас была Великая Эпоха»).

Кое-что я сфотографировал на телефон, но качество получилось неважное. Высылаю в приложении.

Александр Георгиевич сказал, что побольше может знать Лидия — сестра Вашего отца, проживающая в Ленинграде (так и написал Антон — «в Ленинграде»). Если она жива, конечно. Последнее письмо от неё он нашёл за 2013 год, тогда ей было 92 года.

Про Наталью Ивановну никто ничего не знает. Теоретически и по возрасту она могла быть дочерью от первого брака (если бы она родилась году в 1906–1907), хотя в 10–11 лет в воспреемницы брали нечасто.

Попозже можно посмотреть метрические книги по Новопокровскому и Коршево за периоды, когда Иван Иванович там служил (по Коршево сохранились, правда, только записи о рождении, а по Новопокровскому сохранность неважная), по Ливенке ничего нет ни в Воронеже, ни в Белгороде, по Харьковской губернии (полгода службы перед Бобровом) можно уточнить в Харькове.

Пока ничего больше на ум не приходит. Архив Министерства обороны в Подольске имеет смысл беспокоить, чтобы поднять личное дело Вашего отца. Может быть, там будут отмечены взыскания или другие причины, по которым военная карьера не состоялась, но о происхождении там вряд ли будет какая-то неожиданная информация.

С уважением…»

*

«Всё идёт к тому, что бабка Вера ничего не сочинила тогда, в 1958 году, когда единственный раз приехала в Харьков и заинтриговала внука происхождением семьи. Правда, роковой офицер-сотник, как и говорила бабка Вера, отодвигается на приличествующее ему место, возможно, в середину XIX века, но его влияние на мой род, очевидно, было велико. Офицер-кавалерист, офицер-сотник. Деда Ивана Ивановича как-то приняли за сбежавшего пленного турка»,—

вспомнил Председатель бабкины Веры истории. И бешенство, испытанное Председателем десяток, может, раз в его жизни, шло, вероятнее всего, от крови этого «чурки»-предка.

*

Между тем от его предков Председателя оторвал звонок его потомка — сына.

— Папа, ты когда приедешь?— прозвучал сын не очень внятно и нерешительно.

— Это вы должны были ко мне приехать, папа после тяжёлой операции… Я же просил маму…

Сын молчит. Председатель:

— Хорошо, приеду. Когда? В какой день?

— Я не знаю…

— Дай маму.

Мать его детей, актриса, немедленно переходит в наступление.

— Ты чего к детям не едешь?

*

Она отлично знает, чего. Они говорили месяц назад. Он обрисовал ситуацию. Она обещала приехать, привезти детей. Но не приехала. В то же самое время интернет-сайты публикуют её фотографии, улыбающейся, с детьми на светских мероприятиях.

Председатель знает свою бывшую, ничего хорошего от неё не ждёт, молчит, исправно посылая свой оброк детям, однако в этот раз он побывал на том свете, можно было привезти детей, поглазели бы на ещё живого отца.

— …у меня констатируют неважное, всего лишь удовлетворительное состояние,— начал он, и не продолжил, поскольку он предпочитает молчать в таких случаях, в которых другие жалуются и ноют.— Ты же обещала привезти детей.

— Я очень занята в спектаклях.

— Отправила бы детей с няней.

— Няня не знает Москвы…

После такого аргумента, ну что ты скажешь, сказать нечего. Бывшая вывезла няню с Украины, была на съемках в Одессе и вывезла. Няня обретается с актрисой и детьми в Москве семь лет. За семь лет можно было изучить каждый квадратный метр в Москве.

Беззлобно, но решительно он прерывает разговор.

Бывшая жена преисполнена высокомерия. В СМИ она с гордостью заявляет, что «растит детей».

«Эти люди заставляют меня стесняться моих талантов и достоинств, того, что я не глуп так же, как они,— думает Председатель.— Надо же!»