…У нас была Великая Эпоха

…У нас была Великая Эпоха

РОДИТЕЛЯМ МОИМ:
ВЕНИАМИНУ ИВАНОВИЧУ САВЕНКО
И РАИСЕ ФЕДОРОВНЕ ЗЫБИНОЙ

PDF

* * *

Об Эдуарде Лимонове до последнего времени мы почти ничего не знали. Вспоминали его разве что в связи с промелькнувшей в начале 80-х газетной статьёй: она была посвящена роману «Это я — Эдичка», снискавшему скандальную славу скабрёзного, натуралистического и т.п. Статья как бы иллюстрировала всю глубину падения бывшего советского гражданина, вставшего на путь эмигрантства и диссидентства. Любопытно, что этот первый роман Лимонова — до того были стихи и стихи — американским критикам тоже не понравился, ибо был воспринят ими как антиамериканский (нечто похожее произошло когда-то и с «Лолитой» Набокова). «Самое спорное произведение современной русской литературы», согласно одному из наиболее мягких определений, повествовало о жизни нью-йоркского дна, где оказался автор, не по своей охоте, заметим, покинувший в 1973 году Советский Союз.

Несмотря на все перипетии эмигрантского бытия, Эдуард Лимонов стал известным и признанным автором русского зарубежья: книги его раскупают, читают, о них говорят. Более того, на Западе его воспринимают как своего писателя, включая в компанию таких анфан терриблей западной литературы, как Генри Миллер, Селин, Жан Жене. Однако и это ещё не вся правда, поскольку эпатажный «Эдичка» представляет лишь одну из ипостасей писателя Эдуарда Лимонова, в чем читатель «Знамени» только что мог убедиться, добравшись до последних строк повести «…У нас была Великая Эпоха».

Публикация повести по сути первая серьёзная встреча Лимонова с советской аудиторией. И встреча, надо сказать, неожиданная, взламывающая изнутри тот карикатурно-газетный образ. Главная задача для писателя: воспроизведение — через личные, ностальгические воспоминания о детстве — коллективного сознания нации на закате «Великой Эпохи». Повесть представляет собой нечто вроде апокрифа, со всеми присущими ему смещениями и неточностями в датах, событиях, реалиях (что может смутить читателя), но с сохранением главного — духа, атмосферы эпохи. Является ли взгляд автора и в самом деле взглядом «из толпы народной»? Да, если смотреть со стороны тех, кому, по нашим российским меркам, повезло (в чем, разумеется, нет ни вины, ни заслуги). Инстинктивно ли, осознанно ли, бытие их отторгало от себя все, происходящее в другом — ночном, лагерном — измерении. «У поколения… было множество секретов», «эпоха заставляла Вениамина и Раису скрывать «раскулаченного» дядю и «сумасшедшего» брата». Возникала неспособность (или невозможность?) представлять реальность такой, какой она была,— своего рода коллективный солипсизм (так назван подобный феномен в романе Оруэлла «1984»), при котором только и можно было превратить страну на долгие годы в огромный концлагерь. Иначе, размышляет Лимонов, почему не было попыток убить Сталина, «почему во всей нации не нашёлся никто, …не пожертвовал собой для отечества, не выпустил ему в грудь восемь пуль из маузера?..»

Было время, были люди, они просто жили, любили, страдали, умирали, уходили на войну, возвращались, не возвращались. Они же — мы знаем теперь это очень хорошо — шли по этапу или, наоборот, конвоировали этап, но в повести о том почти не говорится. «Режим? Правительство… Сталин… это всё было абстрактно и далеко…». «Великая Эпоха» представлена здесь без лагерей, ссылок, без Лубянки, Крестов — такой, какой она виделась живущим обычной жизнью людям. Как писал Юрий Левитанский:

Отец героя повести — лейтенант НКВД. Но откуда они взялись, «отец и его ребята»? Они — из той же «толпы народной», они из того же «стада», «пастухами» которого себя мнят… Автор не сходился с родителями «во взглядах на семью, на общество, на политику, на государство», однако… «каким-то образом они сумели заронить в его душу… десятки тысяч осколков информации — и с их помощью сделали и его не только плоть от плоти и кровь от крови двух российских деревень. Новь да Масловка, но и дух от духа их, деревень этих».

Декор эпохи, если воспользоваться слогом Лимонова,— все эти плечики и беретики, шпионы и диверсанты, «один американец…», Васек Трубачёв и Аркадий Гайдар, «Герцеговина Флор» и «Беломорканал», «Эдик, сыночек, Сталин умер», Марлен Дитрих и Грета Гарбо, «Лаврентий Палыч Берия не оправдал…» — питает историческую память и историческое самопознание. Автор «Великой Эпохи» не хочет поступаться реальностью — той, пусть мифологизированной, реальностью, которая, как это ни горько признавать, существовала и преобладала в сознании нашего народа.

Кого-то, не без оснований, покоробят рассуждения писателя о Сталине, кого-то — о «стаде» и «пастухах», но… «Всё наше,— так нужно думать»,— считает Лимонов. Он не стремится примкнуть к какому бы то ни было «лагерю» (идеология преходяща, искусство вечно). Здесь может прозвучать привычно ироничное «над схваткой»… Что ж, пусть так — или «над», или «в стороне от», или даже в конце концов «под схваткой». Ведь писатель всегда рискует, «каждое слово — уже большой риск, уже атака на настоящее, прошлое или будущее». Но если мы, в пылу идеологических страстей, не сумеем услышать и его, то неизбежно получим новейшее искажение новейшей истории — которая в таком случае нас никогда ничему не научит.

В. Шохина