Эдуард Лимонов МОСКВА МАЙСКАЯ

«Москва майская» Эдуарда Лимонова

В «Альпине.Проза» готовится к первому изданию роман Эдуарда Лимонова «Москва майская», рукопись которого долгие годы считалась утраченной.

«Москва майская» — роман с невероятной судьбой. Он написан в Париже в 1986 году, но рассказывает о событиях 1969 года — когда молодой харьковский поэт Эдуард Лимонов вместе с первой гражданской женой Анной Рубинштейн приехал покорять Москву. Основные события романа развиваются в три дня — 18–20 мая — но в целом он охватывает гораздо больший временной промежуток, на этот жизненный этап нарратор смотрит уже после Америки, и это авторское сверхзрение делает повествовательную оптику особенно интересной. До «Москвы майской» написана вся Нью-йоркская трилогия и две книги Харьковской, это талант писателя в его расцвете. Никаких авторитетов и рамок, абсолютные свобода и смелость.

Лимонов рассказывает нам, как он прибыл в Москву с одним чемоданом, о постоянных поисках жилья, о фиктивной свадьбе ради прописки и главное — о стремлении к той самой творческой столичной поэтической среде, о которой он столько слышал.

Среди героев этой книги, описанных по-лимоновски ярко, метко и порой безжалостно, Арсений Тарковский, Леонид Губанов, Эрнст Неизвестный, Илья Кабаков, Александр Галич, Генрих Сапгир, Давид Самойлов, Виктор Пивоваров и многие другие. Калейдоскоп московских образов, локаций, звуков и запахов буквально обрушивается на слегка растерянного героя — и на читателя вместе с ним. Без сомнения, это самый московский роман автора, с ним можно гулять по улицам невообразимо разросшейся за эти десятилетия столицы, пытаясь поймать тени прогулок тех лет.

Когда роман был закончен, Эдуард Лимонов показал его с целью издания Марье Васильевне Розановой, но она отсоветовала его издавать: то ли текст показался рыхлым, то ли не хотелось возможной реакции от живых на тот момент героев книги. Второй вариант кажется более вероятным.

«На мой вопрос, задумывал ли он написать классический русский роман-трилогию, он твёрдо ответил: «Нет, не задумывал. Когда я закончил одну книгу, тут же начал писать вторую. Потом образовался план, но не из трех, а из четырёх книг. Потом я ещё написал «Москву Майскую», которая по всем стандартам оказалась неудачной. Это история о моём первом году в Москве, несколько страниц из которой я воткнул в роман «Иностранец в смутное время». Обыкновенно я не верю чужому мнению, но в тот раз я дал рукопись кое-кому прочитать и решил не публиковать. В этой книге я «пережал» структуру, пытаясь сделать её похожей на «Подростка» и «Негодяя», в которых действие происходит в течение одного-двух дней — начинается утром и заканчивается ночью. Там очень много флэш-бэков — отступлений в прошлое».

Ярослав Могутин
Послесловие к роману «…У нас была Великая Эпоха»
// Москва: «Конец Века», 1994

«За 14 лет пребывания в Париже в моей библиотеке скопилось свыше 5.000 книг. Когда переезжал в Россию, эти книги оставил приятелю Мишелю Бидо. Он сложил их в картонные коробки, а затем перенёс в подвал. Долгое время я не знал, что с моей библиотекой. Лишь несколько лет назад выяснилось, что часть книг постигла печальная судьба: Мишель отправился в очередное путешествие, на хозяйстве остался бывший капрал Иностранного легиона. От Мишеля долгое время не было весточки, все подумали, что он погиб, и капрал стал растапливать камин книгами. Первое, что он бросал в пламя огня, были книги с автографами и документы на иностранном языке. Он также спалил мою неопубликованную книгу «Москва Майская». Мне казалось, что она слабая, по этой причине и не издавал. А сегодня, наверное, напечатал бы… Жалко, конечно, книг».

Эдуард Лимонов «Через Париж»
// «EGO», №7, июль 2008 года

«Мы уже несколько лет издаём авторскую серию Эдуарда Лимонова, публикуя в ней самые значительные произведения художественной прозы писателя. Кроме того, нами был издан последний, посмертный сборник стихов «Зелёное удостоверение епископа, сложенное вдвое». Находка, сделанная в архиве Синявского в Hoover Institution Library & Archives — событие невероятное, воспринимаемое не иначе как чудо. Сам Лимонов прошёл сложный путь принятия этого текста — сперва отказавшись от его публикации, он впоследствии говорил о том, что жалеет о своем решении и если бы рукопись сохранилась, он бы её напечатал. Пришло время исполнить его волю».

Татьяна Соловьева,
главный редактор издательства «Альпина.Проза»

Книга эксклюзивно будет доступна для чтения в электронном и аудиоформате в Яндекс Книгах.

Благодарим за предоставленные материалы Hoover Institution Library & Archives («Moskva maiskaia» undated, A. Sini͡avskiĭ papers, Box 92, Folders 4-6, Hoover Institution Library & Archives).

Архив Гуверовского института (HIA) при Стэнфордском университете приобрел коллекцию в 1998 году у жены Синявского Марии Розановой, которая искала место для хранения бумаг Синявского после его смерти в 1997 году.

издательство «Альпина.Проза», 28 марта 2025 года

Найден неопубликованный роман Эдуарда Лимонова. Его готовят к первому изданию

Елена Нещерет

В издательстве «Альпина. Проза» выйдет ранее не опубликованный роман Эдуарда Лимонова «Москва майская», найденный в Стэнфордском университете среди бумаг Андрея Синявского, сообщили в издательстве 28 марта.

«Москва майская» — роман о нескольких днях в мае 1969 года, когда молодой харьковский поэт Эдуард Савенко приехал «покорять Москву» с одним чемоданом и мечтой влиться в столичную творческую тусовку. Среди героев книги — Арсений Тарковский, Леонид Губанов, Эрнст Неизвестный, Илья Кабаков, Александр Галич, Генрих Сапгир, Давид Самойлов, Виктор Пивоваров и многие другие.

Есть версия, что Мария Васильевна Розанова, которой Лимонов показал текст вскоре после того, как закончил, в 1986 году, посоветовала не издавать его не столько потому, что считала слабым технически, сколько из опасения, что еще живые на тот момент герои книги не будут согласны со своими литературными портретами и разразится череда скандалов.

Через некоторое время, по свидетельству самого Лимонова, единственный экземпляр рукописи погиб в огне.

«За 14 лет пребывания в Париже в моей библиотеке скопилось свыше 5000 книг,

— писал Лимонов («Через Париж»// «EGO», №7, июль 2008 года).—

Когда переезжал в Россию, эти книги оставил приятелю Мишелю Бидо. Он сложил их в картонные коробки, а затем перенёс в подвал. Долгое время я не знал, что с моей библиотекой. Лишь несколько лет назад выяснилось, что часть книг постигла печальная судьба: Мишель отправился в очередное путешествие, на хозяйстве остался бывший капрал Иностранного легиона. От Мишеля долгое время не было весточки, все подумали, что он погиб, и капрал стал растапливать камин книгами. Первое, что он бросал в пламя огня, были книги с автографами и документы на иностранном языке. Он также спалил мою неопубликованную книгу «Москва майская». Мне казалось, что она слабая, по этой причине и не издавал. А сегодня, наверное, напечатал бы… Жалко, конечно, книг».

Но совсем недавно группа энтузиастов обнаружила рукопись в архиве Гуверовского института (HIA) при Стэнфордском университете. Вуз приобрел коллекцию документов в 1998 году у жены Андрея Синявского Марии Розановой, которая искала место для хранения бумаг Синявского после его смерти в 1997 году.

Целью исследований были материалы, которые бы пролили свет на рассказ «Первое интервью» (из сборника «Великая мать любви»), в котором Лимонов пишет, как брал для газеты «Новое русское слово» интервью у знаменитого перебежчика Григория Климова (в рассказе выведен под именем Юрий Тихонов). Искали оригинал интервью, а также мифический стихотворный вариант романа «Это я — Эдичка», про якобы существование которого упоминал в своем ЖЖ покойный издатель Шаталов.

Ни то, ни другое не нашлось. Но зато наткнулись, к своему удивлению, на «Москву майскую» — рассказала главный редактор издательства «Альпина. Проза» Татьяна Соловьева. Уточняется, что книга эксклюзивно будет доступна для чтения в электронном и аудиоформате в «Яндекс. Книгах».

Эдуард Лимонов (1943–2020) — писатель, поэт и политик, известный не только активным выражением радикальной гражданской позиции, но и романом «Это я — Эдичка», скандальным, долгие годы запрещенным к публикации, но в конце концов положившим начало новому литературному направлению — автофикшен. Автофикшен, дословно — «вымысел о себе», когда реальные биографические факты неотделимы не только от эмоциональной реакции героя-автора на них, но и переосмысляются по законам художественного произведения.

«Фонтанка», 28 марта 2025 года

В России выйдет утерянный роман Эдуарда Лимонова

•

В конце марта издательство «Альпина. Проза» сообщила, что к первому изданию готовится роман Эдуарда Лимонова «Москва майская». Рукопись произведения, написанного в 1986 году, считалась утерянной.

Главный редактор издательства «Альпина. Проза» Татьяна Соловьева рассказала о том, как много значит роман:

«Находка, сделанная в архиве Синявского в Hoover Institution Library & Archives — событие невероятное, воспринимаемое не иначе как чудо. Сам Лимонов прошёл сложный путь принятия этого текста — сперва отказавшись от его публикации, он впоследствии говорил о том, что жалеет о своем решении, и если бы рукопись сохранилась, он бы её напечатал. Пришло время исполнить его волю».

События романа разворачиваются в 1969 году, когда молодой поэт Эдуард Лимонов вместе с первой женой и одним чемоданом приезжает покорять Москву. В книге описываются постоянные поиски жилья, фиктивная свадьба ради прописки и стремление «к той самой творческой столичной поэтической среде, о которой он столько слышал». Героями романа становятся поэты Арсений Тарсковский, Леонид Губанов, Александр Галич, Генрих Сапгир, Давид Самойлов, скульптор Эрнст Неизвестный, художники Илья Кабаков, Виктор Пивоваров и другие.

«Калейдоскоп московских образов, локаций, звуков и запахов буквально обрушивается на слегка растерянного героя — и на читателя вместе с ним. Без сомнения, это самый московский роман автора, с ним можно гулять по улицам невообразимо разросшейся за эти десятилетия столицы, пытаясь поймать тени прогулок тех лет»,

— говорится на сайте издательства «Альпина. Проза».

Отмечается, что когда роман был закончен, Эдуард Лимонов показал его с целью издания литератору Марье Розановой, но она посоветовала отказаться от публикации. Причины неизвестны, но есть версии, что текст произведения мог показаться рыхлым или не хотелось возможной реакции от живых на тот момент героев книги.

Дату выхода романа издательство не сообщило.

Эдуард Лимонов — писатель, поэт, публицист, политик. Творческую деятельность начал в 1958 году с поэзии, в начале 1980-х годов сфокусировался на прозе и журналистике. Публиковался в американской газете «Новое русское слово», во французской партийной газете «Революсьон». В России писал материалы для изданий «Известия», «Новый взгляд», выпускал собственную газету «Лимонка». Среди русскоязычных читателей самыми популярными считаются произведения «Книга мертвых», «Киев капут. Яростная книга» и «Дети гламурного рая. О моде, стиле и путешествиях». Известен также активной гражданской позицией и организацией оппозиционных проектов, таких как «Марш несогласных» и движения «Стратегия-31».

«Совеременная литература», 1 апреля 2025 года

* * *

программа «Один» • Дмитрий Быков

www.youtube.com/…

⟨…⟩

Очень много вопросов, как я отношусь к обнаружению романа Лимонова «Москва майская». Роман этот в свое время Лимонов не стал печатать именно потому, что Розанова отсоветовала. Розанова отсоветовала по причине субъективности и личных нападок на некоторых общих знакомых. Марья Васильевна была человеком необычайно деликатным, невзирая на репутацию разрушительницу и невзирая на слухи о ней как об абсолютной ведьме, она была добрый и деликатный человек. Именно поэтому свою незаконченную книгу «Абрам да Марья» (я ее не просто читал, а помогал готовить к печати) она предпочла не печатать. Там было много личных выпадов. И при жизни, как она говорила, ссориться ни с кем не хочет, а после смерти никому не будет интересно. Поэтому «Абрам да Марья» осталась в виде собрания пестрых глав черновых. Там много было: и об ее романе с Даниэлем, и о ее полемике с некоторыми ныне живущими людьми. Очень хорошо, что она приняла такое решение. Как-то чище все стало выглядеть, этому благодаря.

Я думаю, что было желание Марьи Васильевны оградить Лимонова от ссоры с еще живыми тогда современниками, это 1986 года роман. Она пыталась его уберечь, она любила его очень, относилась к нему не просто с любовью, не просто с уважением, а она его берегла, понимая, как трудно быть Лимоновым. Поэтому книга осталась в черновиках, в рукописи. Она оказалась в архиве Синявских, переданном, насколько я знаю, в Гарвард или в Беркли. Это можно уточнять, я посмотрю, где он, этот архив. Но в любом случае, то, что книга приходит к нам сейчас, это хорошо.

Лимонов — это такой важный витамин. Есть писатели, которые содержат этот витамин, желание жить. Вот Александр Грин (как и Грэм Грин, впрочем) в огромной степени заряжает, восхищает желанием жить. Это высокая доблесть. Лимонов — это витамин не только жизнелюбия, но и сильных страстей. Сейчас такое время анемичное, понятное дело. У всех весенний авитаминоз, да и война страшно ослабляет планету. Когда идет война, все силы брошены на нее, а все остальное, в общем, голодает. Поэтому естественно, что страшный дефицит эмоций вообще любых, а уж положительных — точно.

Там, кстати, есть много о романе Лимонова с Анной Рубинштейн, один из самых интересных и увлекательных «романсов» его жизни. Ну и разумеется, там его первые впечатления от Москвы, в которую он приехал. Мы мало об этом знаем, теперь он расскажет нам об этом сам. И о Сапгире, и о лианозовском кружке, и о романе с Еленой, о его начале. Мы теперь узнаем об этом из первых уст.

Думаю, что Лимонов — писатель полезный, полезно с ним спорить, полезно даже его не любить. И то, что «Альпина Паблишерс» взялась за эту книгу,— мой привет и руководителям этого издательства, и тем, кто нашел эту книгу.

Я вот, видите, искал интервью с Климовым, а нашел вот это. Позвольте мне все-таки принять пилюлю от головной боли. Не то чтобы я ее ощущал, но при таком перепаде давления она возможна. Всегда лучше предупредить проблему, чем с ней бороться.

Значит, эту книжку я очень жду.

⟨…⟩

«Эхо», 2 апреля 2025 года

Неизвестный роман Лимонова придет к читателю через 39 лет

•

«Москва майская» откроет тайны жизни советской богемы.

«Альпина. Проза» впервые издаст роман Эдуарда Лимонова «Москва майская», рукопись которого долгие годы считалась утраченной. Об этом сообщили в издательстве.

««Москва майская» — роман с невероятной судьбой. Он написан в Париже в 1986 году, но рассказывает о событиях 1969 года — когда молодой харьковский поэт Эдуард Лимонов вместе с первой гражданской женой Анной Рубинштейн приехал покорять Москву.

Основные события романа развиваются в три дня — 18–20 мая,— но в целом он охватывает гораздо больший временной промежуток, на этот жизненный этап нарратор смотрит уже после Америки, и это авторское сверхзрение делает повествовательную оптику особенно интересной»,

― отметили в «Альпине. Проза».

Среди героев книги ― Арсений Тарковский, Леонид Губанов, Эрнст Неизвестный, Илья Кабаков, Александр Галич, Генрих Сапгир, Давид Самойлов и Виктор Пивоваров. Из‑за обилия московских образов в издательстве называют этот роман самым московским в библиографии автора.

Когда Лимонов закончил рукопись, он ее показал литератору и издательнице Марии Розановой, но она отговорила его издавать: либо текст ей показался рыхлым, либо из‑за возможной реакции от живых на тот момент героев книги. В «Альпине. Проза» считают второй вариант более правдоподобным.

«Лимонов прошел сложный путь принятия этого текста — сперва отказавшись от его публикации, он впоследствии говорил о том, что жалеет о своем решении и если бы рукопись сохранилась, он бы ее напечатал. Пришло время исполнить его волю»,

― отметила главред издательства Татьяна Соловьева.

Весной 2021-го у писательницы Виктории Токаревой вышел новый сборник рассказов «Ничем не интересуюсь, но все знаю», посвященный размышлениям и воспоминаниям о коллегах, соседях и друзьях: Георгии Данелии, Ираклии Квирикадзе, Тонино Гуэрре и его супруге Лоре и многих других. Нашлось там место и Эдуарду Лимонову и его женам, в том числе и Анне Моисеевне, к которой, по словам автора, писатель «хорошо относился», но которая «как женщина его не интересовала»:

«Первая жена — Анна Рубинштейн. С ее помощью Эдичка перебрался из Салтовки в Харьков. Далее они вместе переехали в Москву, где Анна покончила с собой. Сошла с ума. Причин несколько. Первая — психическое нездоровье. Вторая — Эдичка. От него кто угодно сойдет с ума. Анна была старше мужа на шесть лет, с фигурой «как мыльница»».

У первой гражданской жены писателя Рубинштейн начало прогрессировать психическое заболевание — в ранней молодости она получила инвалидность из-за маниакально-депрессивного психоза. По крайней мере новая возлюбленная Эдуарда Лимонова Елена Щапова описывала ее как безумную уже на прощании с поэтом-футуристом Алексеем Кручёных летом 1968-го.

Что касается творчества, то, согласно лимоновской «Книге мертвых» (автор приводит там и дату болезни «верной подруги» — осень 1970-го), создавать картины в стиле экспрессионизма Анна Моисеевна стала благодаря художнику и поэту Евгению Кропивницкому уже в стенах подмосковной спецпсихбольницы. К слову, многие из писем, представленных на упомянутом аукционе «Литфонда», были написаны ею во время лечения в медицинском учреждении.

«Baltijas Balss», 5 апреля 2025 года

Как нашли утраченный роман Эдуарда Лимонова

Екатерина Перминова

Среди тысяч архивных документов Стэнфордского университета больше 20 лет хранилась машинописная рукопись на русском языке. Роман Эдуарда Лимонова «Москва майская», считавшийся безвозвратно утраченным в пожаре, был случайно обнаружен в конце прошлого года в архиве писателя-диссидента Андрея Синявского. Этот роман, который уже в мае появится на полках книжных магазинов, заполняет важную временную лакуну в литературном наследии Лимонова — в нем рассказывается о событиях между харьковской и нью-йоркской трилогиями. Подобная находка сопоставима с обнаружением второго тома «Мертвых душ» — такое на издательском веку случается всего раз, да и то если повезет. Рассказываем о невероятной истории обнаружения рукописи.

Кто такой Эдуард Лимонов

Лимонов был известен склонностью к мифологизации собственной биографии. Он жил словно литературный персонаж, совершал поступки, которые легко укладываются в сюжеты захватывающих романов, где реальность порой не отличить от вымысла. Поэтому даже в официальной биографии и рассказах современников о нем многое кажется неправдоподобным и оттого особенно любопытным. Родившись в 1943 году в Дзержинске Нижегородской области и затем переехав с семьей в Харьков, Эдуард Савенко (настоящая фамилия писателя) рано проявил бунтарский дух: работал грузчиком, монтажником-высотником, сталеваром и книгоношей, и двадцатилетним участвовал в рабочей забастовке 1963 года — боролся с трудовой несправедливостью. Тогда же он занялся пошивом джинс, сначала работал с харьковской, а затем с московской интеллигенцией. В те годы Эдуард пишет стихи и короткие рассказы и получает знаменитый псевдоним «Лимонов», который затем стал фамилией; его придумывает художник Вагрич Бахчанян. Переезд в Москву в 1967 году открыл для Лимонова мир андеграундной культуры, сформировал его как поэта с собственным голосом, отличающегося прямолинейностью, жесткостью и намеренной простотой.

В феврале 1975 года Лимонов переехал в США, устроился на работу корректором в газету русскоязычных эмигрантов «Новое русское слово» и продолжил писать. Он безжалостно препарировал в своем творчестве изнанку капиталистического общества: критиковал образ жизни, обнажал пороки и противоречия, стремился донести до соотечественников суровую правду о реалиях жизни русских за границей. Это не прибавило ему сторонников среди соотечественников и лишило работы в газете. Но позже этот рассказ о жизни русского эмигранта в Нью-Йорке, бастующего против капиталистических порядков местного общества, ляжет в основу первого романа «Это я — Эдичка» и сделает Лимонова писателем с мировым именем.

В 1980 году Лимонов переехал во Францию, сблизился с представителями Французской коммунистической партии и спустя семь лет получил французское гражданство. Судьба Лимонова-писателя и Лимонова — общественного деятеля становится неразрывной; как написал в некрологе журналист «Коммерсанта» Александр Черных, он не разделял политику, протест и литературу.

Лимонов восстановил советское гражданство в 1990-м году, вернулся в Россию и основал Национал-большевистскую партию*, участвовал в вооруженных конфликтах в Югославии и Приднестровье, был осужден в 2003 году за незаконное хранение оружия на четыре года лишения свободы, вышел условно-досрочно, основал с бывшими членами НБП партию «Другая Россия» и несколько знаковых для России 2010-х годов оппозиционных проектов, в 2012 году пытался выдвигаться на пост президента страны, в конце жизни стал ярким консервативным публицистом. И постоянно писал поэзию, прозу и публицистику, оставаясь, по собственному выражению, «дисциплинированным писателем» до последних дней в 2020 году.

Эдуард Лимонов — Молодой Лимонов в Париже (Sophie Bassouls — Portrait of Eduard Limonov, January 10, 1986)

Оставался Лимонов и литературным провокатором. Он не боялся и, более того, стремился раскрывать табуированные темы и острые социальные проблемы общества, мало прислушивался к критике — и литературной, и политической. Тем удивительнее, что рукопись «Москва майская», написанная в середине 1980-х в Париже, так и не увидела свет в те годы.

Сюжет, достойный экранизации

История «Москвы майской» полна случайностей и совпадений. Роман был написан в 1986 году, но сюжетно завязан на поворотном этапе в биографии самого Лимонова — переезде в Москву и знакомстве со столичной творческой интеллигенцией. Хронологически действие романа охватывает три майских дня 1969 года, но емкость книги намного больше — Лимонов, уже сложившийся и известный писатель, рефлексирует об этом промежутке своей жизни, имея за плечами опыт американской и французской эмиграции, что придает повествованию особую глубину. Это не наброски или дневники, а полноценный, обладающий художественной значимостью роман, отражающий талант писателя в его расцвете.

Талантливый, настойчивый, но бедный поэт из провинции приезжает покорять литературную Москву 1960-х. Он выживает в большом городе, балансируя между творческими амбициями и суровой реальностью: посещает литературные семинары в Центральном доме литераторов и мечтает о славе, но спекулирует чешскими варежками, чтобы заработать на еду; живет в бесконечной череде временных пристанищ и даже заключает фиктивный брак ради столичной прописки. Вскоре перед ним встает выбор: следовать мечте стать поэтом в Советском Союзе или пойти против системы, чтобы найти свой уникальный путь к литературному бессмертию.

С характерной прямотой Лимонов описывает события того периода и людей, которые встретились ему. Страницы усыпаны известными именами — участники легендарного СМОГа Леонид Губанов и Владимир Алейников, поэты Арсений Тарковский, Игорь Холин, Генрих Сапгир, художники Эрнст Неизвестный, Илья Кабаков, Анатолий Брусиловский — и многие, многие другие.

Возможно, именно наличие этих героев стало препятствием к публикации. Когда роман был закончен, Лимонов показал рукопись Марии Васильевне Розановой — жене писателя Андрея Синявского, а также издателю и редактору журнала «Синтаксис», в котором Лимонов тогда публиковался. Но роман, насыщенный узнаваемыми персонажами из кругов московской богемы, был встречен Розановой холодно. Она отсоветовала публиковать «Москву майскую» и бунтарь Лимонов отчего-то согласился. Позже в интервью писателю и художнику Ярославу Могутину он утверждал, что «пережал» структуру и сделал много отступлений в прошлое, и вообще книга показалась ему слабой, потому он ее и не издал. С годами эти сомнения утихли, и Лимонов высказывал готовность опубликовать книгу… если бы рукопись еще существовала.

Почему же сам писатель и окружавшее его литературное сообщество были уверены, что текст утрачен? Возвращаясь из Франции в Россию в 1990 году, Лимонов оставил свою обширную библиотеку приятелю Мишелю Бидо. Отправившись в длительное путешествие, тот в свою очередь оставил дом под присмотром бывшего капрала Иностранного легиона. Потеряв связь с хозяином, капрал решил, что Бидо погиб и начал использовать книги, хранящиеся в подвале, для поддержания тепла в доме («Что взять с капрала Иностранного Легиона, ему же надо было растапливать камин»,— с презрением писал Лимонов в «Русском психо»). В первую очередь огню были преданы издания с автографами и машинописи на иностранных языках — так, по легенде, «Москва майская» превратилась в пепел.

Любопытный факт: Розанова все же опубликовала одну главку из романа в номере «Синтаксиса» (№20, 1987 год). Фрагмент, посвященный встрече Лимонова с эстонским художником-графиком Юло Соостером, был опубликован без упоминания, что это часть целого романа.

Никто и подумать не мог, что копия машинописи осталась в семье Марии Розановой и затерялась среди бумаг Андрея Синявского. После его смерти в 1997 году, вдова передала всю коллекцию документов на хранение в Гуверовский институт (HIA) при Стэнфордском университете. Там отпечатанная на машинке копия «Москвы майской» покоилась больше 20 лет, пока группа поклонников творчества Лимонова не обнаружила ее в списках архива в конце 2024 года. Еще одно удивительное совпадение — одним из участников группы оказался дизайнер «Альпины» Денис Изотов.

Случайная находка

Работая над серией мягких обложек для книг Лимонова, Денис Изотов глубоко погрузился в изучение жизни и творчества любимого автора: исследовал критические статьи, перечитывал интервью и искал информацию об обстоятельствах появления каждого произведения. Эти изыскания привели его к другим энтузиастам, исследователям творчества Лимонова. Так образовалась группа из четырех человек, увлеченных поисками рукописей писателя в различных архивах.

«У Лимонова есть знаменитый рассказ «Первое интервью» о разговоре с советским офицером-перебежчиком Григорием Климовым для газеты «Новое русское слово». Рассказ знают многие, а вот саму статью никто не видел, хотя все номера НРС доступны. А еще покойный издатель Александр Шаталов однажды в своем ЖЖ упомянул, что якобы существует поэтическая версия «Это я — Эдичка», и, по его предположению, хранится она в одном из американских архивов,

—рассказывает Денис Изотов.—

Замечательная исследовательница из Техаса Светлана Лазуткина попыталась найти эти две вещи и набрела на архив в Стэнфорде, где хранится коллекция Синявского. Интервью и стихотворного «Эдички» там на нашлось, но зато в перечне материалов, связанных с Лимоновым, был документ, озаглавленный «Moskva maiskaia». Думаю, мы все буквально подпрыгнули, когда увидели письмо Светы с перечнем. Я сразу отправил в университет запрос о возможности публикации, а товарищей-исследователей завалил просьбами никому не рассказывать о находке раньше времени».

Убедившись, что перед ним действительно «Москва майская», утраченный роман Лимонова, Денис сообщил о находке главному редактору издательства «Альпина.Проза» Татьяне Соловьёвой и генеральному директору издательства «Альпина нон-фикшн» Павлу Подкосову, которые приняли решение опубликовать роман.

Подготовка к публикации

Лимонов не раз говорил об утраченной рукописи, но история с сожжением звучала как мистификация и заставляла сомневаться в том, что текст вообще был закончен, если вообще существовал. Однако сейчас подлинность «Москвы майской» не вызывает сомнений — текст полностью соответствует стилистическим особенностям Лимонова парижского периода.

«Неразобранный архив Синявского — авторитетный источник, в котором просто не может быть подделки,

— поясняет главный редактор издательства «Альпина.Проза Татьяна Соловьёва.—

К тому же, скажу пока осторожно, не раскрывая интриги, там была найдена не только эта рукопись. И вот те самые сопутствующие тексты не оставляют никаких сомнений в том, что это именно Лимонов. Причем Лимонов того времени — этому стилю можно подражать, но его нельзя сымитировать».

Подготовка романа к публикации стала для «Прозы» задачей первостепенной важности. Работа велась в атмосфере секретности, чтобы литературная бомба не разорвалась раньше срока. От момента обнаружения копии машинописи в ноябре 2024 года до отправки готовой книги в типографию прошло меньше полугода, хотя подобная работа обычно занимает минимум год. Во многом скорость удалось набрать благодаря качеству самого текста: машинопись была полностью собрана и не требовала редакторской работы, только глубокой корректуры, чтобы устранить незначительные опечатки.

Пока фанаты получали сканы машинописи из архива, издательство вело переговоры с наследниками.

«Богдан Савенко уже совершеннолетний, а интересы младшей дочери представляет ее мать, Екатерина Волкова,

— говорит Татьяна Соловьёва.—

К счастью, подписание прошло гладко. У нашего издательства давние хорошие отношения с семьей Лимонова, они видят, как ответственно мы подходим к изданию его текстов».

Финальным, но не менее сложным этапом стала подготовка обложки. Книга появится в продаже уже в мае и выйдет в двух вариантах — в твердом переплете и мягкой обложке с клапанами. На обложку переплета в серийном белом оформлении издатели поставили фотографию Лимонова 1969 года, сделанную Эдуардом Гладковым.

Дизайн мягкой обложки принадлежит Денису Изотову. Он уже несколько лет работает над серией обложек Лимонова, которая по разным обстоятельствам медленно идет к печати. «Москва майская» станет первой изданной в серии.

«Каждая обложка Лимонова для меня настоящее испытание. Больше месяца я ломал голову и искал подходящую идею. «Москва майская» — роман об «оттепели», там много художников, богемы того времени. В процессе я отсмотрел много их работ, а также картинок из разных журналов тех лет, «Юности», например. В конце концов я наткнулся на иллюстрацию советского художника Льва Збарского, который считается одним из главных художников «оттепели». Лимонов и Збарский были примерно из одного круга, а еще эта иллюстрация была сделана ровно в 1969 году, и я подумал, что было бы уместно использовать фрагмент этой картинки. Идея окончательно сложилась, когда мне попалась фотография 1967 года с толпой советских граждан. В каждой книге Лимонова есть конфликт, и мне хотелось противопоставить обывателей и богему, «гениев» из романа, чудиков и нонконформистов. Еще, конечно, это роман о молодости, наполненный юмором и позитивом (по меркам Лимонова). Это подтолкнуло к выбору цветовой гаммы»,

— поясняет Денис Изотов.

По словам Татьяны Соловьёвой, подобные литературные чудеса случаются крайне редко — из недавних можно вспомнить разве что посмертный роман Габриэля Гарсиа Маркеса «Увидимся в августе» и недавно изданную новеллу Гюнтера Грасса «Каменная месса», которая тоже была найдена в бумагах писателя после его смерти.

На книгу Эдуарда Лимонова «Москва майская» уже можно оформить предзаказ.

«Альпина Паблишер», 13 мая 2025 года

* Общественная организация признана экстремистской, ее деятельность в Российской Федерации запрещена.

СМОГ («Смелость, мысль, образ, глубина») — неформальное литературное объединение, созданное поэтами Владимиром Алейниковым и Леонидом Губановым в 1965 году.

Литературно-публицистический журнал «Синтаксис: публицистика, критика, полемика» выходил под редакцией Андрея Синявского и Марии Розановой в Париже в 1978–2001 годах.

Эдуард Николаевич Гладков — московский фотограф, сооснователь «Музея фотографических коллекций», первого частного музея фотографии в России.

«Москва Майская»: нашелся утраченный роман Эдуарда Лимонова

Денис Лукьянов

Зачем читать очередную скандальную книгу писателя.

Читать «Москву Майскую» — все равно что второй том «Мертвых душ» или не дошедшие до нас произведения Платона. Без преувеличения, какое там! В издательстве «Альпина.Проза» вышел роман Эдуарда Лимонова, многие годы считавшийся утраченным — даже сам автор при жизни думал, что текст погиб в пожаре. Но все, как обычно, решил господин случай. О внезапном воскрешении романа вполне можно снять какое-нибудь кино. Заместитель арт-директора издательства, Денис Изотов, работал над новым оформлением серии книг Лимонова в мягких обложках, искал в архивах фотографии. Ничто не предвещало беды, но тут в тех же архивах, где Изотов копался вместе с фэнами Лимонова, всплыла копия текста… Почти в идеальном состоянии.

Оставалось только отредактировать.

Кажется, только это — уже повод прочитать хотя бы ознакомительный фрагмент романа. Но, как говорил наш препод, ближе к телу. Так о чем же книга?

Молодой поэт Эд приезжает в Москву из Харькова в поисках славы, поселяется в тесной квартирке и постепенно знакомится со столичной творческой богемой. Звучит как классическая история становления, можно сказать, почти голливудская — но это только на первый взгляд; и вообще, такие мысли возникнут только у того, кто Лимонова никогда не читал — хрен вам, а не Голливуд! Это эпатажный, как и всегда, не стесняющийся выражений, как и всегда, порой омерзительно детальный, как и всегда, роман на биографическом материале.

«Эд Савенко высадился в Москве на Курском вокзале 30 сентября 1967 года в возрасте двадцати четырех лет. Вместе с ним из поезда был извлечен и поставлен на перрон большой черный чемодан. В чемодане находилось все, что могло понадобиться покорителю Москвы в процессе ее покорения».

«Москва Майская» — очень четкая, почти не засвеченная фотопленка эпохи; и на черно-белых карточках запечатлены многие, как мы скажем сейчас, классики: Арсений Тарковский, Леонид Губанов, Эрнст Неизвестный, Анатолий Брусиловский. Впрочем, для главного героя половина этих фамилий пока ничего и не значит — и это настолько выбивается из нашего восприятия нынешнего читателя, который при каждом упоминании обязательно воскликнет: «Ах, да как же, неужели это вот тот самый?!» — что даже, как говорится, хорошо. Эта обывательская наивность молодого Эда задает особое настроение текста: этакое легкое, по-настоящему майское. Но то лишь половина правды. Текст двойственен: с одной стороны, да, молодой Эд наивен, но сам-то Лимонов-автор уже весьма опытен — а потому сквозит через все даже большая, чем обычно, лимоновская ирония. Представьте себе Чеширского Кота, улыбающегося собственному отражению и всем, кто ненароком попадает в это же отражение,— не ошибетесь. Увидите ту же беззаботную ехидную улыбку, обращенную ко всему свету и себе самому.

«Провинциал тотчас понял, что подле элегантного эгоиста Арсения Александровича можно находиться только в качестве ученика, боготворящего мэтра, посему юноша Лимонов тотчас исключил Арсения Тарковского из своих планов, вариант «старик Державин нас заметил и, в гроб сходя, благословил» с участием Тарковского в роли Державина отпадал».

Готовясь к этой колонке, я провел небольшой соцопрос в своем окружении, не связанном с книжной индустрией.Выяснилось, что отношения большинства к текстам Эдуарда Лимонова весьма сдержанное — многие назвали их странными и чересчур вызывающими.Я и сам, признаюсь, не фанат — трудно проникнуться. Но, кажется, «Москва Майская» словно создана для того, чтобы по этому образу экспрессивного Деда Лимона пошла трещина сомнения. Не теряющий всего самого лимоновского, роман в то же время становится… ностальгически-нежным. Нет, ностальгирует не автор и не герой: ностальгирует читатель. И не конкретно по 1967 году, а просто по прошлому. Любому. Выберите период своей молодости — и готово. И пусть читателя приглашают в маленькие комнатки, пусть выворачивают московские переулки наизнанку, пусть не приукрашивают там, где ради красивой картинки можно было бы.

В конце концов: когда история о молодом, пусть и дерзком, поэте не была хотя бы капельку романтичной? Вот-вот. Есть ведь в этом своя, неуловимая эстетика — и Лимонов, кажется, это слишком хорошо понимал.

««Московскость» или «парижанистость», не есть ли они всего-навсего джентльменский набор информации, каковую возможно поглотить и ускоренным путем, преподать краткосрочными, но интенсивными курсами? Разрушая сложившиеся суеверия, заявим, что привилегия родиться в именитом городе может быть без труда оспорена гибким и талантливым пришельцем, не только с окраин своей страны, но и вовсе даже из чужих стран. Скажем «нет!» врожденным привилегиям. Кто больше парижанин — маленький испанец Пикассо или сотни Дюпонов столицы, занимающие несколько страниц телефонной книги?»

Автор выражает личное мнение, которое может не совпадать с позицией редакции.

«Газета.ru», 20 мая 2025 года

Приключения злого Эдички в хрущевской Москве: чем хороша «Москва майская» Эдуарда Лимонова

Александр Братерский

В издательстве «Альпина. Проза» вышел роман «Москва майская» Эдуарда Лимонова, который считался утраченным, до того как был найден в архивах Марии Розановой, вдовы писателя Андрея Синявского. Герой книги, как всегда, узнаваем:

«Юноша, прибывший покорять Москву, был одет по самой последней харьковской моде того времени. Фигуру его скрывало массивное черное пальто с воротником из меха молоденького каракулевого барашка, на голове героя красовалась грузинского стиля черная кепка-«аэродром», на ногах были американские армейские сапоги. На сапоги спускались черные брюки с широченными штанинами, брюки уходили вверх под черный жилет, а жилет был покрыт пиджаком той же ткани. Белая рубашка стягивала воедино костюм нашего героя»

— так описывает себя Лимонов в одной из первых глав книги.

Но если все эти описания можно найти и в других книгах писателя, «Москва майская» пронизана духом безумных и полусвободных оттепельных 1960-х, когда, казалось, еще можно было быть поэтом, не обращающим внимания на советскую власть. Московские адреса от Уланского переулка до Беляево, куда еще не ходит метро, и приметы времени вроде винного автомата — дань модерну 1960-х в магазине «Вино» на Садовом кольце. В нем, со знанием дела пишет автор, «каждый выдоил из винного автомата по стакану портвейна».

На страницах романа можно найти и предтечу современного Airbnb — 3-ю Мещанскую улицу (ныне — Щепкина),

«где неофициально собирались в группы и рассасывались на единицы владельцы жилплощади и личности, желающие снять жилплощадь».

Неофициальная площадка 3-й Мещанской, куда герой и его первая жена приходят, чтобы снять комнату, существует с молчаливого согласия властей.

«Милиции было приказано не трогать черный рынок квартир, ибо черный рынок являлся единственной возможностью обрести крышу над головой сразу и немедленно. Не исключена возможность, что даже мелкие официальные лица, переведенные в столицу из провинции, пользовались 3-й Мещанской»,

— пишет Лимонов.

Приехавший покорять Москву поэт мастерски шьет брюки — эта деталь его биографии, пожалуй, известна каждому. Но кроме брюк были еще и моднейшие сумки, которые его первая жена, художница Анна Рубинштейн, продает в ГУМе из-под полы.

«Сумки — их личное изобретение. Один из способов сделать деньги из ничего. Анна покупает несколько метров толстой в узоре крупных цветов чешской ткани, метр стоит 38 копеек, а Эд шьет из ткани сумки. И Анна продает их в ГУМе — Главном универсальном магазине — по 3 рубля штука. …С такой сумкой куда приятнее ходить по городу, чем с гнусным и скучным советским изделием. Чешские цветы радуют глаз и на морозе, и в осеннюю слякоть»

— так Лимонов описывает свой маленький семейный бизнес.

Анна Рубинштейн + Тамара Волович + Генрих Сапгир — Анна Рубинштейн, Тамара Волович, Генрих Сапгир на дне рождения Лимонова. Москва, 1971

Впрочем, главное в повествовании «Москвы майской» — герои московских 1960-х: поэты, писатели, модники и просто светские львы и львицы советской богемы. Здесь друзья-поэты Генрих Сапгир и Игорь Холин, художник-график Анатолий Брусиловский. Некоторым из героев автор дает вполне безжалостные характеристики. «Экспрессионист сраный твой Зверь. То, что он делает, было модным в начале века. И ужасающий жлоб» — это автор об Анатолии Звереве, авангардисте, который после смерти был признан гением.

Чуть более мягко автор отзывается о скульпторе Эрнсте Неизвестном, попавшем под горячую руку Хрущеву.

«С Эрнстом он стал общаться. Ездил к нему заряжаться энергией, так никогда и не приняв до конца его скульптур и рисунков. Иной раз Эрнст оптом закупал у поэта десяток сборников, чтобы продавать и дарить их своим влиятельным и именитым друзьям. Через Эрнста стихи Лимонова попали к братьям Стругацким, уехали в Армению и Грузию»,

— пишет Лимонов.

От юного поэта достается всем: и Борису Пастернаку, и Давиду Самойлову, впрочем, сквозь время слова о последнем звучат почти пародией на #MeToo:

«Был в кафе, истратил 84 коп. Глупо. Среди других видел пьяного Давида Самойлова. Он сидел, обнимая девушку — свою семинаристку (Самойлов руководитель другого семинара). Говорят, пить со студентами нельзя. У него могут быть неприятности».

Впрочем, литературный секретарь Лимонова, режиссер Даниил Духовской, не считает все эти оценки слишком жесткими.

«Я не вижу там каких-то особо резких характеристик; в поздних книгах Лимонов был гораздо жестче и требовательней к тем же самым фигурам своей юности. Тридцать восемь лет, прошедшие после написания книги, лишь добавили патины истории роману. Не только главный герой, Эд Лимонов, но и каждый второй персонаж «Москвы майской» сегодня — состоявшаяся культурная легенда. Поэтому обретение этого текста страшно интересно хотя бы с познавательной культурологической точки зрения»,

— сказал Духовской «Москвич Mag».

Саша Соколов + Алексей Цветков + Эдуард Лимонов — Саша Соколов, Алексей Цветков, Эдуард Лимонов, 1970-е

«То, что «Москва майская» не была опубликована в 1980-х, говорит нам о высочайшей художественной планке, которую Лимонов задавал сам себе. Это хорошая, крепкая книга с абсолютно узнаваемым стилем. По его словам, он чувствовал, что «пережал структуру романа, решив уместить действие в три дня». Кроме того, повествование чуть рыхлее предыдущих романов цикла — «Подростка Савенко» и «Молодого негодяя»»,

— продолжает Духовской.

Оттепель 1960-х, как известно, закончится танками в Праге 1968 года, но еще до этого автору «Москвы майской» было ясно, к чему все движется.

«К 1965 году стало ясно, что перестройка советского общества не удалась, что общество оказалось не подготовлено даже к умеренным хрущевским реформам, что переход огромной страны от сурового сталинского средневековья в современность не может быть совершен так вот сразу и с лету».

С тогдашней советской властью у Лимонова, как и у Андрея Синявского, были «стилистические расхождения». Он, как и его друзья-поэты, хочет печатать свои стихи, но их не берут даже в либеральной по тем меркам «Литературной газете». В журнале «Юность», советском «Нью-Йоркере», тоже по-прежнему заправляет старое поколение шестидесятников, средний возраст авторов — 50 лет. «Дайте нам журнал! Вы, старики, заправляете всем! Дайте нам журнал, если хотите, чтоб мы сидели тихо» — эти слова он вместе с друзьями-поэтами практически скандирует на знаменитом поэтическом семинаре Арсения Тарковского, отца будущего автора «Зеркала» и «Андрея Рублева». Тарковский смотрит на молодого поэта снисходительно, хвалит за талант, но считает его подражателем обэриутов 1920-х и называет изобретателем деревянного велосипеда. Автор не остается в долгу и изображает Тарковского советским сановником от поэзии, который ездит на «Волге».

«Еще тысячи восторженных студентов, инженерно-технических работников и играющих в культурные игры мелких ученых, разинув рты, выслушивали в квартирах и клубах новые стихи поэтов, но в московском воздухе зимы 1967–1968 годов уже отчетливо пахло регрессом. Наш харьковский провинциал опоздал на празднество Расина»

— так поэт выносит свой приговор «Москве майской», куда вскоре надолго придут заморозки.

Признания на родине, как известно, поэт добьется не скоро — пройдет еще почти три десятилетия, и Лимонов вернется из эмиграции уже в другую Москву. Однако в романе о живущих призрачными надеждами молодых поэтах 1960-х он останется навсегда, вместе с теми, кого он пригвоздил своими жесткими, но яркими характеристиками.

«Москвич Mag», 20 мая 2025 года

Фото: Анатолий Брусиловский, Альпина.Проза / Amherst Center for Russian Culture, из личного архива Александра Братерского

Это снова я, Эдичка.
Ксения Рождественская — о «Москве майской»

Ксения Рождественская

Настоящий материал (информация) произведен и (или) распространен иностранным агентом Проект «Republic» либо касается деятельности иностранного агента Проект «Republic»

В издательстве «Альпина Паблишер» вышел роман Эдуарда Лимонова «Москва майская», считавшийся утраченным. Лимонов остается в центре внимания даже после смерти — не успел год назад Кирилл Серебренников представить в Каннах свой панк-шансон, как писатель уже выпускает новый роман. И не важно, что писатель этот умер пять лет назад; да, смерть, ну и что?

«Москва майская» рассказывает о трех майских днях 1969 года, когда Эд Лимонов, поэт-портной из Харькова, приезжает покорять столицу, фиктивно женится ради прописки и гуляет на собственной свадьбе в роли гостя. Еще читает Марченко и Солженицына. Но роману тесно в этих трех днях. Так что здесь есть и появление героя в Москве в конце сентября 1967 года, и зимняя спекуляция какими-то чешскими перчатками, и густой богемный дух излета оттепели с Сапгиром, Холиным, Губановым, и размышления заматеревшего Лимонова, пишущего этот роман в Париже 1986 года. Размышления, измышления: то, что сейчас называется автофикшен, у Лимонова всегда было эго-фикшеном, нарциссическим нарративом, в котором путаются события, времена и нравы.

«Москва майская» — пересадочный роман между харьковской и нью-йоркской трилогиями, здесь есть все, что читатель любит в Лимонове, и все, что в Лимонове так раздражает. Молодая наглость, ревность к тем, кто добился успеха, ясность мысли, самоупоенные самоповторы.

Рукопись была найдена в архиве Андрея Синявского. Лимонов когда-то показывал ее Марии Васильевне Розановой, жене Синявского, издательнице журнала «Синтаксис», она посоветовала роман не публиковать. Он и сам считал, что книга эта «по всем стандартам оказалась неудачной», что он «пережал» структуру, перемудрил с флэшбеками, и «в результате «Москва майская» явно не удалась, несмотря на то, что написана она хорошо».

Написана она хорошо. Это бытописание СМОГа — общества гениев, из которых, как удовлетворенно констатирует герой, ничего не вышло. Это рассказ о том, как заканчиваются все эпохи: «Хрущевская эпоха кончилась. Ведите себя как после Хрущева». Это попытка поймать время за хвост, подвести философию под разговоры вокруг бутылки и вычеркнуть из истории советской культуры 20 лет сна: «В 1965-м страна закутывалась в одеяла, готовилась погрузиться в долгую двадцатилетнюю спячку, из которой она, кажется, выходит лишь сейчас, в момент, когда пишутся эти строки». При этом Лимонов, как и всегда, понимает, что «упрощенные объяснения истории привлекательны»,— и поэтому упрощает и упрощает, делая эпоху все привлекательнее.

Итак, конец 1960-х, герой «разрывается между человечеством и одиночеством», исследует московских «шизов», прибивается к литературному объединению СМОГ, не очень-то жалуя отдельных его представителей. Они, кстати, его тоже не любят: Владимир Алейников в мемуарах упомянет Лимонова вскользь: «Лишь бы только на виду быть у всех всегда».

Эд старается быть у всех на виду. Коллекционирует знакомства, рисуя карты-схемы своих связей, где красный кружок под названием «Я» соединяется с фамилиями: Брусиловский, Алейников, Эрнст Неизвестный, Ситников… Примеряет на себя псевдоним «Лимонов», придуманный его другом Вагричем Бахчаняном. Шьет желающим штаны, посещает литературные семинары в ЦДЛ, распространяет по просьбе знакомых диссидентов запрещенную литературу. Мелькает в декорациях ресторана «Пекин» Сапгир. «Старушечьим» голосом читает стихи Губанов. Скульптор Эрнст отказывается пожать руку Сартру: «Я работаю». «Дед» Кропивницкий прозябает где-то на окраине мира. Эд исследует кокетливую и колючую Москву, ее поэтов, художников, скульпторов, революционеров, милиционеров, неудачников. «Москва майская» — не панк-шансон, как Серебренниковский байопик «Лимонов, баллада об Эдичке», но и не гимн столице. Скорее, это утренняя песенка, которую бормочешь себе под нос: «Утро красит нежным светом сердце родины моей».

Немалая часть текста — как и немалая часть жизни героя — посвящена внутреннему поиску родины. Тут и стены древнего Кремля, и Пушкин, и Царь-Пушка, и водка, и «простые люди», омывающие поэта. Эд ищет «дым отечества» то в Долгопрудном, то в ГУМе, то в подвалах и на чердаках, где живут свою богемную жизнь гении конца 1960-х. Находит он «сырой, цвета лошадиного стейка, сутки проведшего под седлом монгола, Исторический музей», да Кремлевскую стену «цвета сырого лошадиного стейка, проведшего под седлом монгола один кавалерийский марш-переход». Страна и родина для него не одно и то же: страна слишком большая. «В большой — неуютно, могущественно и страшно. Если б она была маленькая — была бы мне ближе. А так, что делать? Жить со всею ею?»

Провинциальный мальчик, он смотрит и на столицу, и на советскую систему, и на диссидентство, и на литературных мэтров как смотрел бы человек не отсюда — и видит больше, чем все те, кто пытается стать своим, вписаться в существующий порядок, стать его врагом или найти в нем успокоение. Появившись на литературном семинаре Арсения Тарковского, Эд немедленно поднимает бунт и требует, чтобы каждый мог прочитать свои стихи и услышать критику. Великому СМОГовскому Лене Губанову, которого однажды даже напечатал журнал «Юность», Эд хочет дать в морду, и вроде бы поделом. Художник Зверев кажется ему опасным, а не гениальным. Он видит «заразительные и увлекательные» ошибки и в том, как ведут себя революционеры и диссиденты, и в том, как ведет себя «козье племя», набивающее желудок и сидящее у телевизора.

Когда-то Эдуард Савенко говорил в интервью, что в природе не существует Лимонова, Лимонов — это герой и автор, не человек. Он всегда играл в «мерзавца-эстета», «рафинированное чудовище». И всегда выигрывал.

Про этого героя мы уже вроде бы все знаем — но опять не знаем ничего. «Москва майская» состоит из знакомых картинок и знакомого томления. Эпизод про Арсения Тарковского и литературный семинар конца 1960-х полностью вошел в роман «Иностранец в смутное время». О похоронах Крученых и о драке с Губановым можно прочитать, например, в «Книге мертвых». Придуманная или реальная биография Юло Соостера всплывала в «Коньяке «Наполеон»». Настойка боярышника помогала «против сердца» в стихах «Эпоха бессознания». Но так устроены все тексты Лимонова, весь его эго-нарратив: в каждой книге он, провозглашая себя героем, опровергая самого себя, скользит над улицами и реками, ест свои щи, совокупляется с людьми и идеями, втискивается в историю и отрицает ее. Грозит разнести весь мир — и взрывается сам.

В Нью-Йорке, в Париже, в Вуковаре, в Москве, с оружием в руках или с тетрадками в черном чемодане, Лимонов всегда один и тот же, он всегда не отсюда, он — «отбившаяся от стада, очень паршивая овца». И этот красный кружок, обозначенный «Я», будет героем любого текста Лимонова, центром всех его карт, главной пересадочной станцией, его единственной родиной.

И холодок бежит за ворот. И шум на улицах сильней.

«Republic», 20 мая 2025 года

«Московский гамбит» Эдуарда Лимонова

Эдуард Лукоянов

Сегодня в издательстве «Альпина.Проза» выходит роман Эдуарда Лимонова «Москва майская», рукопись которого долгие годы считалась утраченной. Он написан в Париже в 1986 году, но рассказывает о событиях 1969 года — когда молодой харьковский поэт Эд Лимонов вместе с первой гражданской женой Анной Рубинштейн приехал «покорять Москву». Критик, поэт, автор романа «Нет, это я — Эдичка» и книги «Отец шатунов. Жизнь Юрия Мамлеева до гроба и после» Эдуард Лукоянов написал специально для «Демагога» о книге «Москва майская» и о том, как судьба и творчество Эдуарда Лимонова перекликается с судьбой и творчеством его соседа по Троекуровскому кладбищу Юрия Мамлеева.

На удивление много пересечений обнаруживается у таких вроде бы разных писателей, как Эдуард Лимонов и Юрий Мамлеев. Оба в 1974 году прибыли в Нью-Йорк — не сговариваясь, на одном самолёте. Оба, к удивлению среднестатистических советских эмигрантов, решительно отвергли американские «ценности» с соответствующим образом жизни. Оба в итоге перебрались во Францию и при первой возможности вернулись в посткоммунистическую Россию. В 1990-е оба поучаствовали в постмодернистской реанимации старых маргинальных идеологий: Лимонов — как вождь Национал-большевистской партии, Мамлеев — в качестве духовника дугинских неоевразийцев.

И вот ещё одно пересечение — у обоих в архивах обнаружились целые романы, каким-то образом не нашедшие издателя при жизни авторов и теперь опубликованные в прозаическом импринте «Альпины». В 2022 году здесь вышли «Скитания» — роман Мамлеева о быте нью-йоркской эмиграции; роман, надо признать, невыразительный, ничем особо не запоминающийся — лишь самый усердный читатель Юрия Витальевича разглядит в нём мамлеевский почерк. Он в действительности не так много сообщает о людях, его населяющих, но эффективно дополняет сугубо биографический образ своего автора, выдавленного из советского рая в капиталистическую преисподнюю.

Теперь вдруг обнаружился большой лимоновский текст — написанный не ранее 1986 года роман «Москва майская». Название ему дал одноимённый шедевр тоталитарного сентиментализма — песня братьев Покрассов на стихи Лебедева-Кумача:

Утро красит нежным светом
Стены древнего Кремля,
Просыпается с рассветом
Вся Советская земля.

На этот раз автор (Эдуард Лимонов) застаёт своего героя (Эда Лимонова) в брежневской Москве конца 1960-х. Молодой харьковский поэт аккуратно переписал свои стихи в обтянутые вельветом тетрадки, собрал пожитки в единственный чемодан и со ста пятьюдесятью рублями отправился, как он сам выражается, «покорять столицу». В сердце советской Родины он живёт по съёмным комнатам и подвалам, перемещается между «сюрреалистически-шизоидными» (снова невольный привет Мамлееву) попойками и официозными «семинарами» в ЦДЛ, зарабатывает на жизнь пошивом брюк, женится ради прописки, знакомится со всеми, кто только подпустит к себе амбициозного провинциала, разбивает Леониду Губанову голову бутылкой, хоронит «последнего футуриста» Алексея Кручёных и художника Юло Соостера. Собственно, вот и весь внешний сюжет «Москвы майской».

Тематически эта вещь роднится с «Московским гамбитом» Мамлеева — это тоже эпитафия на могиле хрущёвской «оттепели» и целого поколения «контркультуристов» по определению Лимонова и «неконформистов» в мамлеевской терминологии. Но там, где эмигрант Мамлеев пускает прочувствованную слезу по утраченному счастью и горько-весёлой метафизике пивных, Лимонов не обнаруживает ни малейших поводов для сожаления. Проницательный Эд моментально расшифровывает систему знаков, на которых стоит Москва официальная и неофициальная.

Чтобы добиться успеха, смекает он, мало быть «гением» (любимое слово оттепельной богемы), для начала хорошо бы иметь красивую и стройную любовницу — Эд с печалью замечает, что его спутница Анна Моисеевна, хорошо известная читателю «Молодого негодяя», на эту роль не годится. Замечает — и тут же упрекает себя в бессердечии: несмотря на мрачную многоопытность, приобретённую в харьковских подворотнях и промзонах, он ещё не убил в себе человеческие «слабости», первейшей из которых является излишняя социальная ответственность. Пока что он способен разрыдаться над гробом Соостера, с которым незадолго до того поссорился.

Вообще, он даже слишком чувствителен и слаб желудком: его буквально тошнит от лагерных репортажей диссидента Марченко — особенно его впечатляют известная сцена с отрезанием члена в знак протеста и тюремное жаркое из крови и мяса сокамерников. Ввод советских войск в Чехословакию он решительно осуждает; на этой почве ругается с отцом и по счастливому случаю не оказывается арестован. Будто опасаясь (и, как мы знаем по «Эдичке», совершенно оправданно), что читатель не различит двух Лимоновых — Эдуарда и Эда — автор постоянно оговаривается: это юный провинциал Савенко возмущался танкам на пражских улицах, сам же автор решительно осуждает подобное малодушие «русских Митрофанушек и недотыкомок контркультуры».

В герое Лимонова до поры до времени и намёка нет на превращение в вождя — и в этом уже внутренний сюжет «Москвы майской», сюжет об обретении в широком смысле слова силы, неотъемлемой частью которой является насилие — и не в порядке самозащиты, как случалось прежде, а в порядке наступления. Избивая Губанова тяжёлым штофом, Эд скальпирует предводителя «смогистов» — для самых непонятливых позже объяснят: точно так же, дескать, поступали индейские юноши, когда убивали вождя племени, чтобы занять его место.

Тут может возникнуть наивно-фантазёрский вопрос: не случись той пьяной драки, не подвернись под руку злополучный штоф, может, и не было бы никакого Лимонова? Может, остался бы в истории литературы харьковчанин Савенко — автор талантливых, но далеко не хрестоматийных стихов, нонконформист второй волны и третьего ряда — один из многих, кто быстро спился и лег на кладбище, не дожив даже до перестройки? Разумеется, подобного случиться никак не могло. Простите за банальность, но Лимонов всё же мастерски превращал свою жизнь в беллетристику, а беллетристику — в жизнь, не особо разделяя эстетическое, политическое и биографическое. Так что можно не сомневаться: гиперболизированная значимость кровавого мордобоя на квартиры Славы Лёна — всего лишь литературный приём.

Куда больше интригует другой вопрос: почему «Москва майская» не издавалась при жизни автора? Издательская легенда гласит, что Лимонов относил её в «Синтаксис, но редактор Мария Розанова рукопись отвергла — то ли из-за того, что текст ей показался «рыхлым», то ли слишком оскорбительным для героев романа. В подобное верится с трудом: уж чем-чем Лимонов никогда не грешил, так излишней щепетильностью к чувствам людей, а, скажем, сцену с Губановым он позже почти дословно воспроизводит в первой «Книге мёртвых».

Зато в деньгах он нуждался примерно всегда, чего не стыдился и не скрывал: всё-таки быть несистемным политиком в России — дело затратное. Сам он не скрывал, что денег на покрытие судебных издержек, когда Лимонова отправляли в тюрьму, покрыл Борис Березовский; злые языки (впрочем, с подачи Александра Дугина, у которого с нацболами свои счёты) утверждали, что в какой-то момент НБП и вовсе перешла под покровительство другого олигарха — Леонида Невзлина. Деньги Лимонов искал везде, где они водились: обязательно посмотрите, как Эдуард Вениаминович, скрипя зубами, рекламирует казино «Москва» в компании «русского Майкла Джексона» Игоря Наджиева. Чем этот заработок лучше гонорара за публикацию романа, пусть и проходного, не способного удивить читателя ни трагической искренностью «Эдички», ни стилистической изощренностью «Дневника неудачника», ни хотя бы радикальной трансгрессией «Палача»? Если судить Лимонова лимоновскими же суровыми мерками, «Москву майскую», построенную на не самых хитрых модернистских приёмах с обнажением фигуры автора и нелинейным повестованием, уже тогда мог бы написать достаточно одарённый студент Литинститута — чтобы получить заслуженное «отлично» за дипломную повесть и больше никогда не возвращаться к творческой деятельности. Признавал ли сам Лимонов этот многословный и не всегда увлекающий роман своей неудачей, мы уже никогда не узнаем, поэтому можем какие угодно домыслы — вплоть до того, что Лимонов мог в «Москве майской» увидеть компромат на себя молодого, которого все не хотят отделять от Лимонова — вождя, Деда, стреляющего по осаждённому Сараево и отправляющегося в застенки за подготовку вторжения в Казахстан.

Как бы то ни было, обыски в архиве Лимонова успешно провели, ящики его стола выскрыли, бумаги переворошили, нашли среди них подходящие, аккуратно вычитали и отредактировали (сам Лимонов с какого-то момента настаивал на сохранении «авторской орфографии и пунктуации»), исполосовали цензурными и самоцензурными блэкаутами, для надёжности сопроводили бюрократическими приписками о том, что анаша «является наркотическим средством и запрещена на территории Российской Федерации». Первый взгляд на это издание может вызвать оторопь: кто бы как ни относился к Лимонову, всё же он безусловный классик русской литературы, а классики сраму не имут, редактированию и тем более цензуре не подлежат.

С другой стороны — не за это ли боролся сам Лимонов, когда ходил на многочисленные «политические» шоу и распивал примирительный коньячок с медиамагнатом Габреляновым — тем самым, который в былые времена оказывал информационную поддержку сперва разгрому НБП, затем репрессиям против «Другой России»? Наверное, не за это. А вышло всё равно вот так — по справедливости, пусть и какой-то извращённой. И лежит теперь Эдуард Вениаминович Лимонов на одном кладбище с Юрием Витальевичем Мамлеевым, пусть и по разные стороны Троекуровского.

«Демагог», 20 мая 2025 года

«Москва майская». Утерянный роман Эдуарда Лимонова

Егор Спесивцев

В серии «Лимонов. Избранное» вышел роман «Москва майская», рукопись которого долгое время считалась утраченной. Автор «Сноба» Егор Спесивцев поговорил о книге с главным редактором «Альпина. Проза» Татьяной Соловьевой и заместителем арт-директора «Альпина Паблишер» Денисом Изотовым, который участвовал в поисках рукописи.

— Я, как и очень многие, был уверен, что «Москвой майской» растопили камин. Как так вышло, что ее теперь можно купить в магазине?

[Денис Изотов:]
— (смеётся) Мы все так думали, поэтому это была удивительная, очень неожиданная находка. Эдуард Вениаминович нас всех убедил в том, что роман уничтожен, он и сам так думал. Неожиданно эта рукопись нашлась в США, в библиотеке Стэнфорда. Это произошло буквально полгода тому назад — и вот книга уже на полках магазинов.

— Как она оказалась в Стэнфорде?

[Денис Изотов:]
— Рукопись нашлась в архиве Синявского, издателя и диссидента, мужа Марии Розановой. Лимонов дал им почитать рукопись романа, Розанова ее сохранила и после смерти Синявского передала в архив Стэнфорда.

— Известно, что Розанова убедила Лимонова не публиковать «Москву майскую»: то ли текст был «сырой», то ли не хотелось случайно обидеть кого-то из упомянутых в книге людей. Вторая версия мне кажется странной: я не поверю, что Лимонов согласился что-то не печатать, чтобы никого не обижать.

[Татьяна Соловьева:]
— Да, это, конечно, очень странно. Но я не думаю, что такова была аргументация Розановой. Скорее всего, она сказала Лимонову, что книжка не удалась, просто постаралась сформулировать это «помягче», как часто делает издатель в разговорах с авторами. Наверное, она обратила внимание на очень большое количество героев, из которых всего один человек, Революционер, не назван реальным именем. Точнее, имя его упоминается, а фамилия — нет, но очевидно, что образ не собирательный.

Все остальные названы реальными именами, они все были на тот момент живы. Я не могу сказать, что Лимонов их как-то беспощадно клеймит. Он просто в своей манере пишет то, что думает. В этом смысле, возможно, Розанову это могло «удержать» от публикации.

— То есть книжка все-таки была «сырая»?

[Татьяна Соловьева:]
— Такой момент есть — но «сырость» ли это?

Очевидно, что роман писался в два захода. Сначала была написана часть про три самых ярких дня в Москве, а через какое-то время Лимонов дописал вторую часть и эпилог — это произошло точно не раньше 1986 года, потому что там упоминается, например, могила Андрея Тарковского. То есть к этому времени он уже точно был похоронен. Есть еще один косвенный факт в поддержку этой версии: эпилог «Москвы майской» структурно — это почти калька с «Молодого негодяя», а он вышел как раз в 1986 году.

«Сырость» здесь — это скорее нечеткость структуры. С одной стороны, есть заявка на то, что все действие книги умещается в три дня, как в «Молодом негодяе». С другой — ограничиться этими тремя днями не получилось: Лимонов там вспоминает похороны Крученых, момент приезда в Москву, который состоялся явно раньше, чем 1969 год. Композиционной четкости здесь нет — это могло стать причиной отказа. Но, опять же, реальная это причина или формальный повод — остается только гадать.

Я думаю, что Лимонов отказался от «Москвы майской», потому что эта книга действительно повторяет стилистику и жанр «Подростка Савенко» и «Молодого негодяя». Наверное, ему показалось, что еще одна такая книга не нужна. Хотя роман, конечно, абсолютно замечательный, и написан на том же уровне, что и «харьковские».

— Могла ли случиться «московская» трилогия Лимонова? Или, по крайней мере, дилогия? Если ему хотелось рассказать больше, чем позволяла одна книга.

[Татьяна Соловьева:]
— Мне кажется, что предпосылок прямого продолжения тут нет. Наоборот, это история, которая логично закрывает пробел между Харьковом и Нью-Йорком. Лимонов пишет этот текст уже в Париже — он не тождественен своему герою и, как всегда, обладает «авторским сверхзрением». О своем герое Лимонов знает гораздо больше, чем сам герой.

Эд уверен, что приехал в Москву навсегда, что в этом городе он и будет развиваться дальше. Чем ближе мы подходим ко второй части, тем больше авторское сверхзрение проявляется. Лимонов часто оговаривается: «Мы-то с вами знаем, что будет дальше». Он включает в эту игру читателя, который уже знаком с нью-йоркской трилогией.

Получается, что «Москва майская» — это такой мостик, недостающее звено между Лимоновым-харьковским-поэтом и Лимоновым в Нью-Йорке. Может быть, он потому так легко и поддался на уговоры Розановой: было понимание, что эту лакуну нужно заполнить, но не было уверенности в том, что для конструирования целостного мифа этот момент важен. Поэтому я думаю, что более крупной единой задумки здесь не было.

[Денис Изотов:]
— А мне кажется, что была. В эпилоге к «Москве майской» Лимонов пишет, что у него запланирована еще одна книга — пятая. Я думаю, что она должна была быть о его знакомстве с Щаповой: мы знаем, что в жизни Лимонова это большое событие. И очевидно, что после отказа от «Москвы майской» вторую книгу он даже не начинал.

[Татьяна Соловьева:]
— Насчет знакомства с Щаповой — понятно, что это важная часть общего мифа, но я не уверена, что это могла бы быть прямо «вторая часть» этого романа. Если мы добавим к двум трилогиям еще хотя бы два романа о Москве, получится восемь томов — это очень подробно для общей единой задумки. Я не уверена, что у Лимонова был план писать по трилогии о каждом периоде своей жизни. Все-таки стилистически и композиционно «Москва майская» из этого мифа немного выбивается. Хотя, наверное, московская дилогия при другом стечении обстоятельств могла получиться.

— «Москва — майская» — это, грубо говоря, роман о чем? Если я правильно понимаю, это (на данный момент) самый подробный портрет Лимонова-поэта.

[Денис Изотов:]
— Лимонова часто обвиняют в эгоцентризме, но на самом деле его романы — это всегда череда ярких портретов людей, окружающих его. Это касается и «Москвы майской». У нас был Харьков Лимонова, был Париж Лимонова, естественно, Нью-Йорк Лимонова — но никогда не было Москвы Лимонова, хотя в Москве он провел несколько очень ярких лет. Об этом времени до нас дошло всего несколько рассказов. А теперь есть полноценная книга про Москву: и это очень московский роман, ты прямо чувствуешь дух города. Мне кажется, что в «Москве майской» это самое важное.

[Татьяна Соловьева:]
— Это правда очень московский роман. Даже при условии, что какие-то локации не сохранились. Закрылись кафе, какие-то здания снесены, но по маршрутам из «Москвы майской» до сих пор можно ходить, как с Джойсом ходят по Дублину. Конечно, местами Москва изменилась очень сильно: Беляево у Лимонова — это какая-то дикая окраина, до которой непонятно, как добираться, и Эда это очень сильно фраппирует, потому что первое время он живет именно там. Потом он переезжает в Уланский переулок — и такая Москва ему очень нравится. Это большой город, в котором он чувствует себя абсолютно органично: не чувствует себя «чужим» и от такого масштаба не страдает.

Этот роман — это Москва, май, свет. Есть какие-то отдельные сцены, которые доставляют Эду дискомфорт, но они не связаны с городом. Например, когда он стоит, как засыпанная снегом ель, перед Домом литераторов и ждет знакомую, чтобы она провела его на семинар к Тарковскому. Я бы сказала, что это такой литературный путеводитель по Москве: иногда уже не сохранившейся, но тем интереснее.

— Несколько лет назад находили «утерянные» романы Луи-Фердинанда Селина — «Войну» и «Лондон». Они были в каком-то хаотическом состоянии, и издатель тогда принял решение «собрать», систематизировать найденное — многие были против такого подхода и считали, что печатать их стоило как «артефакты», ничего не меняя. С «Москвой майской», насколько я понимаю, история совсем другая — Лимонов явно готовил рукопись к публикации. Или нет?

[Денис Изотов:]
— Текст был, можно сказать, в идеальном состоянии. Это была чистовая машинопись, готовый от начала до конца текст, который можно было прямо в таком виде отправлять в печать, за что Лимонову большое спасибо. Вместе с романом была заметка с предполагаемыми исправлениями, какими-то мыслишками, которые Лимонов набросал, но большую их часть разобрать не удалось. Мы знаем, что он думал убрать одну из сцен, но мы не стали этого делать — мало ли, что. В остальном это был совершенно идеальный текст. Или ты, может быть, не согласишься?

[Татьяна Соловьева:]
— Отчего же, он действительно был очень «чистым». Там была редактура, но даже прошлые книги Лимонова, которые до нас уже издавались, мы вычитывали не так, как это делали в других издательствах. Некоторые предыдущие издатели считали, например, что Лимонова вообще не надо редактировать (а порой даже корректировать). Очевидно, есть какие-то вещи, которые являются частью авторского стиля и их надо оставить (например, довольно милая, как мне кажется, работа Лимонова с английскими словами, которые он транслитерирует не так, как это вошло в обиход в нашем языке).

Но есть также и очевидные ошибки: даже у состоявшегося автора бывают случаи, когда в длинном предложении в какой-то момент теряется согласование. Такие моменты нужно было править, но их было мало. Композиционно мы, конечно, не трогали ничего, потому что это была готовая машинопись с понятной структурой. Мы точно не планировали «советовать» Лимонову, как ему стоило бы перекомпоновать свой роман. Так что это была не столько редактура, сколько просто глубокая корректура.

— Это что значит?

[Татьяна Соловьева:]
— Например, часто встречалась такая разговорная фраза, когда он вместо «в переулке» писал «на переулке». С точки зрения русского языка, конечно, правильно не так. Вот такие мелочи я как редактор поправила, но это был очень точечный процесс. Какие-то моменты я сознательно не трогала: условно, Дэвида Боуи Лимонов всегда называл «Дэйвидом» — хотя в русском языке принято другое написание, править мы не стали, потому что это приятная авторская фишечка, которую поклонники Лимонова узнают.

— Главный герой «Москвы майской» — Эд. Чем он отличается от Эдички из нью-йоркской трилогии? Или от провинциального хулигана с тем же именем?

[Татьяна Соловьева:]
— В этом романе Лимонов пытается воссоздать свое ощущение «неофита», который приехал в столицу и пытается понять, что же такое московская богема, насколько она соответствует его представлениям о ней. В то же время сам Лимонов на момент написания романа этим человеком давно не является, этот разрыв для него велик. Понятно, что и харьковская трилогия писалась спустя много времени, но там все же сохраняется единая оптика. Здесь она чуть более «рыхлая», это чуть более сложно устроенное повествование. Лимонов не пытается обмануть нас, он абсолютно «надежный» рассказчик, и любой читатель легко проведет границу между Эдом из того времени, то есть «московским» героем, и нарратором, который на все это смотрит из Парижа.

Все остальное — это специфика времени и места. В Харькове он дома, он там знает все. Герой, конечно, взрослеет, это роман воспитания, но он в привычной для себя среде. Москва — новая для него среда, хотя он в ней и не страдает. В основном там описаны какие-то бытовые трудности: поиск квартиры, например. Это, кстати, очень интересно: откуда мы еще узнаем, как человек, который приезжал в Москву в конце 1960-х, снимал жилье? В романе это прекрасно описано. Потом он рассказывает, как они ходят в ГУМ и продают то, что сам Лимонов сшил. Это все история человека, который вынужден выживать, хотя реально живет он совершенно другим — поэзией.

И очень интересно, что он постоянно (даже если не напрямую) сравнивает себя с «богемой». Например, он замечает, что есть Брусиловский в таком-то статусе. А вот Алейников, который приехал в Москву какое-то время назад. Кстати говоря, Алейников — это, наверное, самый положительный персонаж в этом романе. Лимонов к нему относится с неподдельной симпатией и любовью, безусловно положительно. Всем остальным он дает более острые, но и очень меткие характеристики, и почти всегда понятно, почему именно такие: здесь разозлился на этого, здесь — на того. Постоянно возникают сравнения: «я и Алейников», «я и Губанов», я и еще кто-то.

Таким образом мы получаем более объемную картинку самого персонажа, и заодно целую галерею портретов, из которой в несколько модифицированном виде потом вырастет «Книга мертвых». Кстати, ко многим «фигурантам» своих «книг мертвых» Лимонов впоследствии радикально меняет отношение. То, как они описаны в этом романе, и то, как он их описывает потом в своих очерках, очень сильно различается.

— Можем ли мы читать «Москву майскую» как автокомментарий Лимонова к его стихотворениям? Не в литературоведческом смысле, а в биографическом.

[Татьяна Соловьева:]
— Я думаю, можем — потому что стихи тут в центре внимания.

В этой книге Лимонов себя позиционирует именно как поэта, это его основная идентичность. Он приезжает в Москву и говорит: «Я — великий поэт. Я — гений». Мы можем подумать: «Ничего себе самомнение у человека!» (хотя в случае с Лимоновым для нас это не то чтобы большой сюрприз). На самом деле, и Лимонов сам говорит об этом в тексте, это примета времени: в богемной тусовке 1960-х это было самое расхожее выражение. Было принято говорить друг другу: «Старик, ну ты гений!». И в то же время сам Лимонов очень скептически к этому относится: «Ну, какой же это гений!».

Когда Эд участвует в общих «читках», поэтических вечерах, он цепко всматривается, вслушивается в чужие тексты. Он приехал в Москву с интенцией «научиться» чему-то у этой столичной богемы, которая, как ему поначалу кажется, чем-то лучше харьковской.

— Москва Эда удивляет или разочаровывает?

[Татьяна Соловьева:]
— Здесь открывается два направления. С одной стороны, Эд понимает, что у большинства людей, с которыми он знакомится, ему учиться нечему. Это не то, чем он хочет заниматься, не то, как он хочет писать и так далее. С другой стороны, какие-то знакомства становятся для него открытиями, находками. Он прямо прописывает: «Надо посмотреть, как поэт N это делает — и научиться так же». Естественно, речь не о том, что надо что-то списать или насильно «впихнуть» себе какой-то прием.

Эд пытается объяснить какие-то понравившиеся ему тексты: раскрутить их, посмотреть, как они устроены. Он говорит так о текстах Холина, которые сразу произвели на него огромное впечатление. Хвалит Алейникова, хотя дальше и пишет, что тот слишком уходит в автоматическое письмо. Там есть целый пассаж о том, как Алейников мог на сутки закрыться в комнате и потом выходил с толстой тетрадью, которая от начала до конца была исписана стихами. Буквально поток сознания.

— И Эду это не близко.

[Татьяна Соловьева:]
— Да, он отказывается считать это готовым материалом. Ему кажется, что с тем, что Алейников выдает за готовый сборник, на самом деле нужно проводить какую-то селективную работу: ужимать все это, «сушить», чтобы из текстов уходила «вода». У Эда совсем другой подход к процессу творчества. Но он очень уважает природную силу Алейникова, его естественность. У него нет ничего напускного — и это прекрасно.

Лимонов учится поэзии, но происходит это, конечно, не на семинаре у Тарковского, куда он формально попадает как раз за этим.

Там он сразу для себя делает вывод, что учиться нечему и не у кого, потому что с Тарковским у них сильно расходятся взгляды. Для нас это не было новостью, потому что этот фрагмент, несколько переписанный, Лимонов уже использовал в «Иностранце в смутное время». Однокашники на Эда не производят вообще никакого впечатления — их стихи ему не нравятся, поэтому учебы там не происходит. Учеба происходит в жизни, когда он встречается с самыми разными людьми, поэтами и пытается у каждого из них что-то подсмотреть, взять и переделать.

Очень любопытно, как Эд начинает формировать «программный» корпус своих текстов. Например, все «читки» он начинает со стихотворения «Кропоткин»:

На улице идет Кропоткин
Кропоткин шагом дробным
Кропоткин в облака стреляет
Из черно-дымного пистоля

Кропоткина же любит дама
Так километров за пятнадцать
Она живет в стенах суровых
С ней муж дитя и попугай

Дитя любимое смешное
И попугай ее противник
И муж рассеянный мужчина
В самом себе не до себя

По улице еще идет Кропоткин
Но прекратил стрелять в облаки
Он пистолет свой продувает
Из рта горячим направленьем

Кропоткина же любит дама
И попугай ее противник
Он целый день кричит из клетки
Кропоткин ― пиф! Кропоткин ― паф!

Очевидно, что на какой-то период он пытается сделать этот текст своим поэтическим знаменем.

— Мне кажется, что «Москва майская» сегодня даже более актуальна, чем могла быть в 1986 году. Очень хорошо, что она вышла сейчас: когда уже нет Лимонова, но его миф продолжает писать сам себя. Вы разделяете это ощущение?

[Денис Изотов:]
— Мне тоже так показалось.

В первую очередь потому, что мы уже не помним 1960-е годы — и не можем помнить, потому что мы там не жили. И «Москву майскую» очень интересно читать даже просто как временное свидетельство. Тем более что Лимонов очень точно подмечает приметы этого времени. У меня вообще сложилось впечатление, как будто он знал, что это будут читать люди, незнакомые с контекстом: настолько подробно все описано.

В то же время этот роман, благодаря самому факту его «нахождения», у меня ассоциируется с музыкальным альбомом большой рок-звезды, который выпустили уже после ее смерти. Как альбом Toy Дэвида Боуи, который вышел несколько лет тому назад. И сам Лимонов говорил, что его нужно ассоциировать именно с рок-звездами его поколения. С «Москвой майской» в некотором смысле получилась как раз такая «рок-история» — и это очень здорово.

[Татьяна Соловьева:]
— Я согласна — добавленная ценность, конечно, есть, и вау-эффект от находки сам по себе добавляет интереса.

Я сейчас говорю даже не про какую-то маркетинговую историю. Для читателя это интересный фон: «Был роман, потом его не было, а теперь он снова есть». И ассоциация с музыкальным альбомом абсолютно правильная.

Мне сейчас пришла в голову, казалось бы, отдаленная ассоциация, связанная с книгой Максима Семеляка «Средняя продолжительность жизни». Он написал про 1988-й и 1998-й годы и хотел, чтобы это чтение ощущалось как прослушивание какой-то старой, случайно найденной виниловой пластинки. Ты не знаешь, что на ней, «ставишь» ее, она звучит — и у тебя одновременно случается узнавание чего-то нового и всплывают воспоминания о чем-то, что происходило не с тобой. Ровно эти чувства вызывает эта теплая майская Москва 1969 года, со всей галереей персонажей, которых уже нет. Но тогда они были, разговаривали, пили, куда-то ходили, стояли под окном около ржавых качелей и окликали этого Эда, а Эд думал: «Боже мой, это мне его надо сейчас впустить» — мол, какая досада.

Если бы этого романа не было, эти кадры никогда бы не остались в истории. Конечно, это абсолютно субъективный взгляд героя, эту книгу не стоит воспринимать как какую-то хронику. Вернее, можно, конечно, но зачем? Для этого есть масса других — документальных — книг. А «Москва майская» — это частный взгляд, который не претендует на всеохватность. Несколько дней из жизни конкретного человека, человека известной нам судьбы, на фоне, кстати, не очень «большой» истории. Все-таки это довольно спокойные годы: не было ни революции, ни большой войны. Это обычная жизнь — тем и интересная.

— При этом Лимонов из 1980-х для нас — тоже глубокое прошлое.

[Татьяна Соловьева:]
— Это действительно очень классная история. У нас есть книжка про конец 1960-х, написанная в середине 1980-х: автор смотрит на героя с определенной дистанции, но читатель значительно обогнал даже автора. При этом мы имеем дело с Лимоновым из того времени, когда он живет в Париже. Если бы он писал «Москву майскую» в 1990-х или в 2000-х, интонация была бы совершенно иная. Но ее написал Лимонов периода «прозаического рассвета», когда он пишет лучшие свои вещи, еще не увлечен публицистикой — это совсем другая риторика, другой синтаксис. Таким образом, мы существуем сразу в трех временах: в 1980-х, из которых Лимонов смотрит на 1960-е, собственно в 1960-х, о которых он пишет книгу, и в совершенно иной современности, где мы ее читаем.

— Я уверен, что для кого-то «Москва майская» будет первой книгой Лимонова в жизни. По крайней мере, так может случиться. Это хорошая точка входа?

[Денис Изотов:]
— Мне кажется, да. И вообще — это довольно смешной и очень познавательный роман, написанный хорошим русским языком. Любому ценителю русской литературы прочитать его будет интересно. Вот таким рекламным слоганом я закончу (смеется).

[Татьяна Соловьева:]
— А я добавлю, что этот роман — как марвеловская вселенная: в нем такое количество героев, столько имен и фамилий, в том числе и не самых очевидных, как будто Лимонов пишет это для читателя будущего, предвосхищая развитие интернета. Конечно, когда мы читаем этот текст, мы то и дело лезем в «Википедию» или еще куда-нибудь, чтобы подсмотреть: «А что стало с этим персонажем? А кто это такой?». Это, действительно, похоже на Marvel: в центре внимания у нас Человек-Паук, но вот есть еще немного про Человека-Муравья, а здесь — про Женщину-Кошку.

Лимонов схватывает того или иного персонажа на каком-то этапе его жизни, а то, что происходит дальше, выходит далеко за пределы романа. Пытливый читатель, закончив эту книгу, узнает гораздо больше, чем в нее было заложено изначально.

«Сноб», 20 мая 2025 года

Сенсация в мире литературы

Яндекс 😎 Книги

Возвращение строптивого: историю неформальной Москвы спустя почти 40 лет впервые представят на суд читателей.

Российского читателя ждет литературная сенсация: найден и опубликован утерянный, казалось бы, навсегда, роман Эдуарда Лимонова «Москва майская». Он был написан в 1986 году в Париже и является, как и большинство романов русского писателя, автобиографическим.

«Москва майская» повествует о событиях трех дней мая 1969 года, когда 26-летний харьковский поэт Эдуард Лимонов стремился всеми правдами и неправдами удержаться в столице и исполнить собственную партию в московском многоголосии. Через пять лет он уедет из России, через 20 — вернется: уже в статусе литературной звезды. Через 50 лет выйдет биография Лимонова в изложении французского автора Эммануэля Каррера, которая так и называется «Лимонов». Ее, как и произведения самого героя, переведут на десятки языков мира.

В «Москве майской» фигурируют Арсений Тарковский, Леонид Губанов, Эрнст Неизвестный, Илья Кабаков, Александр Галич, Генрих Сапгир, Давид Самойлов и многие другие персонажи творческой и частично андеграундной Москвы. Это самый московский роман автора, с ним можно гулять по улицам столицы и сегодня, пытаясь уловить тени тех лет. Публикацию романа «Москва майская» взяло на себя издательство «Альпина.Проза», а в электронной и аудиоверсии произведение доступно эксклюзивно в Яндекс Книгах.

Почему же роман не был издан раньше? Вот что писал сам Лимонов в июле 2008 года:

— За 14 лет пребывания в Париже в моей библиотеке скопилось свыше 5.000 книг. Когда переезжал в Россию, эти книги оставил приятелю Мишелю Бидо. Он сложил их в картонные коробки, а затем перенес в подвал. Затем Мишель отправился в очередное путешествие, на хозяйстве остался бывший капрал Иностранного легиона. От Мишеля долгое время не было весточки, все подумали, что он погиб, и капрал стал растапливать камин книгами. Первое, что он бросал в пламя огня, были книги с автографами и документы на иностранном языке. Он также спалил мою неопубликованную книгу «Москва майская». Мне казалось, что она слабая, по этой причине и не издавал. А сегодня, наверное, напечатал бы… Жалко, конечно, книг.

Согласно другой версии, которая, в общем, не противоречит первой, отговорила печатать роман парижский издатель Марья Розанова: либо из-за «рыхлого» текста, либо из-за нежелания получить реакцию от живых на тот момент героев книги.

— У меня третья версия — Лимонов сам «Москву майскую» припрятал, это в его духе,

— считает замредактора «Литературной газеты», поэт, писатель, переводчик Марина Кудимова.

— Как показывает практика, рукописи не горят и не теряются. Литературоведы до сих пор находят черновики и главы «Мастера и Маргариты», которые не вошли в роман. Институт мировой литературы имени А.М.Горького даже издал целый двухтомник. Так что обнаружение «Москвы майской» — вполне в русле мирового литературного процесса. Я не считаю Лимонова великим русским писателем, но он, без сомнения, сумел сказать новое слово, сумел ярко и честно отобразить эпоху разлома конца XX века.

При этом, как считает Марина Владимировна, утерю и возращение рукописей не следует путать с мистификациями. Так, например, Венедикт Ерофеев, автор культовой поэмы «Москва — Петушки», долгое время утверждал, что потерял — забыл в электричке — свой роман «Шостакович».

— В реальности никакого романа не было. Венедикт Васильевич мистифицировал публику: так в литературных кругах было принято,

— рассказала Марина Кудимова.

Кстати, история русской и мировой литературы знала несколько утраченных литературных творений. Среди них, например, второй том «Мертвых душ» Гоголя.

Лорд Байрон, решивший покинуть Англию и проведший последние годы жизни за границей, доверил своему другу Томасу Муру автобиографию на 78 листах. Через несколько дней после того, как известие о кончине поэта достигло Туманного Альбиона, Мур вместе с издателем Джоном Мюрреем и другим другом (с одобрения проживающей отдельно жены Байрона) решили уничтожить автобиографию лорда. Они сожгли ее в лондонском камине Мюррея: уж слишком откровенной и «беспощадной к окружающим» биография была!

В декабре 1922 года первая жена Эрнеста Хемингуэя, Хэдли, оставила свой багаж без присмотра в поезде всего лишь на несколько секунд. Когда она вернулась, то обнаружила, что ее чемодан украден. Все бы ничего, но там были почти все неопубликованные произведения ее мужа. Ранние работы Хемингуэя были утеряны навсегда.

«Вечерняя Москва. Майская» (Совместный проект Московского метрополитена и газеты «Вечерняя Москва»), [20 мая 2025 года]

Тени исчезнувших мест:
«Москва майская» Эдуарда Лимонова

Татьяна Соловьева

Татьяна Соловьева рассказывает, как случайно найденный роман встраивается в систему текстов писателя.

В «Альпине.Проза» выходит роман Эдуарда Лимонова «Москва майская», машинопись которого многие десятилетия считалась утраченной. Был в этом уверен и сам писатель. Татьяна Соловьева рассказывает, как эта книга встраивается в систему текстов Лимонова. Аудио- и электронная версии эксклюзивно доступны в «Яндекс Книгах».

Обретение считавшегося утраченным романа «Москва майская» и правда сродни чуду. Эдуард Лимонов умел удивлять и даже сейчас, когда его нет с нами, преподносит нам сюрпризы. Лимонов последовательно и талантливо творил литературный миф о себе, порой до полного неразличения автора и героя. «Москву майскую» Лимонов написал в Париже 1980-х и очевидно — это чувствуется ритмически и синтаксически — в два захода: начинал, откладывал, потом продолжал.

История заполняет биографическую лакуну его персонажа между харьковской и нью-йоркской трилогиями и рассказывает о том, как молодой поэт с первой женой Анной Рубинштейн переезжает из Харькова в Москву и знакомится с местной богемой. Среди героев Игорь Холин и Генрих Сапгир, Эрнст Неизвестный и Арсений Тарковский, Илья Кабаков и Леонид Губанов, Лиля Брик и Александр Галич — и многие, многие другие. Все эти люди даны в восприятии — меняющемся, неровном, ярком — главного героя, всех мы видим его глазами, причем сразу из двух времен, но об этом позже.

Мария Васильевна Розанова роман публиковать отказалась: то ли текст показался ей сырым (к структуре и композиции всегда можно придраться, и все же перед нами тот самый Лимонов в самые активные писательские годы, сомнений нет), то ли слишком много упомянуто людей, у которых могли возникнуть вопросы к автору и издателю. Публикация не состоялась.

Писатель вспоминал в 2008 году:

«За четырнадцать лет пребывания в Париже в моей библиотеке скопилось свыше 5000 книг. Когда переезжал в Россию, эти книги оставил приятелю Мишелю Бидо. Он сложил их в картонные коробки, а затем перенес в подвал. Долгое время я не знал, что с моей библиотекой. Лишь несколько лет назад выяснилось, что часть книг постигла печальная судьба: Мишель отправился в очередное путешествие, на хозяйстве остался бывший капрал Иностранного легиона. От Мишеля долгое время не было весточки, все подумали, что он погиб, и капрал стал растапливать камин книгами. Первое, что он бросал в пламя огня, были книги с автографами и документы на иностранном языке. Он также спалил мою неопубликованную книгу «Москва Майская». Мне казалось, что она слабая, по этой причине и не издавал. А сегодня, наверное, напечатал бы… Жалко, конечно, книг». (Эдуард Лимонов. Через Париж // EGO. 2008. №7)

Любопытно, что пара эпизодов из «Москвы майской» (переписанные под вымышленного персонажа, разумеется) вошли в опубликованный после возвращения в Россию в 1991 году роман «Иностранец в смутное время». Особенно интересен и показателен эпизод с семинаром Арсения Тарковского в ЦДЛ. Всё сходится: когда Лимонов работает над «Иностранцем…», машинопись «Москвы» еще у него, а потом ее следы теряются.

Основное действие в романе происходит в три дня 18–20 мая 1969 года, хотя есть там события и других лет: известно, что в столицу Лимонов перебирается в 1967 году, а кремация Алексея Кручёных (скорее всего, описанная на втором этапе работы над рукописью) состоялась в 1968 году. В эпилоге, структурно очень похожим на финал «Молодого негодяя» (1968), упоминается смерть Андрея Тарковского, то есть «Москва майская» не могла быть закончена раньше 1986 года. По крайней мере, именно в этом году, судя по всему, был написан эпилог.

Лимонов в этом тексте ведет с читателем странную игру: он ненадежный рассказчик, который изо всех сил притворяется надежным и впадает в неистовство, когда в его «надежности» сомневаются. Героя мы видим здесь-и-сейчас, в событиях конца шестидесятых, он прибыл в столицу вслед за Анной Рубинштейн, ищет жилье и мечтает стать своим в местном прогрессивном поэтическом сообществе. Чтение своих стихов в разного рода компаниях он начинает с «Кропоткина», небеспочвенно полагая, что этот текст должным образом обращает на себя внимание.

Кропоткин

По улице идёт Кропоткин
Кропоткин шагом дробным
Кропоткин в облака стреляет
Из чёрно-дымного пистоля

Кропоткина же любит дама
Так километров за пятнадцать
Она живёт в стенах суровых
С ней муж дитя и попугай

Дитя любимое смешное
И попугай её противник
И муж рассеянный мужчина
В самом себе не до себя

По улице ещё идёт Кропоткин
Но прекратил стрелять в облáки
Он пистолет свой продувает
Из рта горячим направленьем

Кропоткина же любит дама
И попугай её противник
Он целый день кричит из клетки
Кропоткин — пиф! Кропоткин — паф!

Из сборника «Некоторые стихотворения» (1967–1969)

Но есть в романе еще один Лимонов — Лимонов-повествователь, человек из будущего. Человек с авторским сверхзрением. Впрочем, в случае этого романа сверхзрением обладает и опытный читатель — он уже знает, что будет дальше. В отличие от Эда из «Москвы майской», он уже знаком с событиями «Это я — Эдичка» и последующих книг. Знает читатель не только про Нью-Йорк и Елену Щапову, но и про Париж и Наталью Медведеву (роман «Укрощение тигра в Париже» вышел в 1985 году). В этом смысле нарратор вступает с читателем в некий сговор, перемигивается через голову своего героя и смотрит на него с позиции более опытного человека.

«Москва майская» — это и галерея героев, и история о покорении столицы, и своеобразный путеводитель по городу: с этим романом можно ходить по Москве как с «Улиссом» по Дублину или с «Пеной дней» по Парижу, следовать маршрутами поэта и ловить в сохранившихся улицах и переулках тени исчезнувших мест.

Как хорошо, что она нашлась!

Уникальная, пестрая, лихими мазками картина — большой коллективный портрет неофициальной Москвы 60-х.

С тем самым легендарным героем по центру, самовлюбленным и безжалостным к себе.

Свободно, смело, начисто лишено любых банальностей и любого догматизма.

Этот веселый, головокружительный роман колет злыми пузырьками шампанского.

Увлекает, не оторвешься!

После Лимонова все кажется пресным.

Сергей Шаргунов

«Альпина. Проза», 20 мая 2025 года

Неизвестный роман Эдуарда Лимонова «Москва майская» вдохновил Москву

Олеся Шмелева

В российском литературном мире произошло поистине уникальное событие — свет увидел ранее неизвестный роман Эдуарда Лимонова «Москва майская». Эта книга долгое время считалась безвозвратно утраченной и хранила статус почти мифического творения выдающегося писателя и публициста. Благодаря подлинному везению и невиданной архивной находке произведение Лимонова вновь оказалось доступно современным читателям и заняло свое заслуженное место на книжных полках.

История удивительной находки

Долгие годы роман «Москва майская» был окутан тайной и окружён легендами. Литературные знатоки знали о его существовании лишь со слов самого Лимонова, который утверждал, что рукопись вместе с другими его произведениями погибла в огне. Писатель, проживая в Париже в 1980-х, передал часть своих архивов своему старинному другу Мишелю Бидо, а затем их постигла трагическая участь: по словам Лимонова, один из знакомых использовал обнаруженные рукописи для растопки камина. Среди уничтоженных, как думал автор, была и «Москва майская».

Без малого сорок лет спустя судьба свела вместе цепочку случайностей и усилий литераторов. В архивах Гуверовского института при Стэнфордском университете, куда в 1998 году поступила коллекция материалов Андрея Синявского, неожиданно обнаружили текст этого утраченого романа. Для всех любителей отменной прозы, поклонников Лимонова и знатоков отечественной культуры это стало настоящим чудом — произведение, считавшееся утраченным безвозвратно, получило шанс на новую жизнь.

Сюжет, герои и атмосфера эпохи

Действие романа охватывает всего три насыщенных событиями дня: с 18 по 20 мая 1969 года. Однако в тексте органично переплетаются ветви разных десятилетий, напоминая читателю о переезде самого Эдуарда Лимонова в Москву в 1967 году и о других важных событиях, которые навсегда изменили культурный облик страны. Среди них трагическая смерть Андрея Тарковского в 1986 году — значимый штрих для понимания темы и настроения произведения.

«Москва майская» — это не просто автобиографическая проза, а настоящее культурное полотно, где оживают яркие личности эпохи. Читатель встретится с такими фигурами, как дерзкий поэт Игорь Холин, прославленный скульптор Эрнст Неизвестный, загадочная Лиля Брик и талантливый бард Александр Галич. Каждый из них оставил заметный след в истории Москвы и всей страны, а их художественно осмысленные судьбы подчеркивают дух времени, который Лимонов передал с блестящей точностью и тонким вкусом.

Возвращение Лимонова: удивительный литературный сюрприз

По признанию Татьяны Соловьевой — главного редактора, появления забытого романа можно сравнить с литературной сенсацией. Даже после ухода Лимонов не устает удивлять поклонников, преподнося неожиданные открытия. Писатель создавал оригинальный миф о себе, в котором границы между автором и героем размывались до полной неразличимости, и «Москва майская» еще раз подтверждает этот творческий феномен.

Возвращение этого текста — мощный импульс для отечественной литературы: книга не только уходит в прошлое и отражает дух 1960–1980-х, но и звучит удивительно современно. Здесь есть всё — атмосфера политического поиска и культурной свободы, портреты неординарных людей эпохи, ода молодой Москве и её вечной притягательности. Особая ценность романа — в его человеческой искренности, мощи художественного взлёта и честном диалоге с читателем.

Череда обстоятельств, приведшая к спасению «Москва майская», напоминает, что в мире искусства и литературы всегда есть место чуду. Это еще раз доказывает, что настоящая культура живёт в сердцах людей и всегда находит дорогу к новым читателям, пускай даже спустя десятилетия. Открытие утраченного романа Лимонова — не только важнейшее событие для поклонников его творчества, но и вдохновляющий пример для всех, кто верит в силу слова и магию литературы.

«Москва майская» уже стала поводом для радости в кругах литературных критиков и ценителей прозы; теперь эта книга доступна каждому, кто хочет прикоснуться к эпохе больших перемен и вспомнить легенд и героев, которые определяли и определяют лицо Москвы, вдохновляя своим творческим огнём новые поколения читателей и авторов.

«Federal News», 20 мая 2025 года

Яндекс Книги (ebook)
Яндекс Книги (audio)

ebook:

Илья Троцкий (21.05.2025): Как всегда гениально

Игорь Ж. (22.05.2025): Лимонова надо знать. Потому что Эдик тоже.

Николай Юровских (22.05.2025): Жуткая муть

Александра Чумак (23.05.2025): Замечательный, лёгкий, молодой, как свежий дурак с мороза, Лимонов живет на страницах!!!! Просто ностальгия. Это потом он станет несчастным, лихим и злым в «Это я — Эдичка»…

Petr V. (23.05.2025): Как на машине времени прокатился. Просто отлично.

александра танашкина (23.05.2025): наивно — супер!!!

Mari K (23.05.2025): Интересно погрузиться в то время. Читается и верится легко.

Елена Юринская (24.05.2025): 5 процентов прочла и уже устала. Страдания провинциалов в столице, что может быть скучнее. Насколько мы жили полнее и интереснее этих странных, в плохом смысле этого слова, людей. Сумки они шили, ахаха) Да и слог тяжеловатый. Сильно распиарен Эдичка, как, впрочем, все диссиденты.

Вероника М. (24.05.2025): Лимонов-он такой один!

анна аркадьева (25.05.2025): Полное погружение • класс!

Иван Шрамко (26.05.2025): Дерьмо косноязычное. Будто пятиклассник с манией величия пишет.

Kirill K. (28.05.2025): Блестящая, веселая и печальная книга. Диссиденты, поэты и художники Москвы конца 60х продолжают череду героев Харьковской трилогии. Сапгир и Холин, Кабаков и Вася Ситников, жулик Галич и нищий Гершуни — от прочно забытых до ныне знаменитых — описаны по лимоновски точно и безжалостно. Zeitgeist как он есть. Очень здорово.

Павел У. (28.05.2025): Типичный лимонов в своем поднадоевшем истеричном амплуа городского сумасшедшего с манией величия.

Андрей Ломовцев (29.05.2025): А мне понравилось. Вначале слог смущал и манера повествования, прям е Лимоночсаая, а потом привык, хорошо зашла имтория. Добрая и уютная, без перегибов и пошлости. Читается легко и увлекательно, С «Палачом» Лимонова конечно и рядом не стоял, и тем не менее — рекомендую.

А.Б.Алекс (29.05.2025): Лимонов! Это всегда Лимонов! Читаю его всегда с удовольствием! И как ни странно даже перечитывал не раз! А это вообще странно, обычно перечитывать не тянет, а Лимонов создаёт какое то настроение и оно мне нравится! А прекрасные портреты современников! Губанова и других СМОГИСТОВ! СПАСИБО!

Сергей genadich К. (30.05.2025): гавнище полное, как и сам Эдичка:)))

Bobby Fisher (30.05.2025): У меня ностальгия по этому времени. Все персонажи близки. Хотя я значительно младше автора. Друзья, собутыльники и приятели, которых жизнь разбросала. Романтизм, мысли о жизни. Все это смыло время)

Юлия Малиновская (31.05.2025): Читая, гуглила персонажей, их стихи, картины, мнения. Наверное, не все тут правда, но рассудить уже почти некому. Эдуард Вениаминович фигура одиозная, но таланта у него не отнять.

Диана Алмазова (01.06.2025): Буквально на днях вышел роман Лимонова, который считался утраченным, особенно трепетно, что это самое первое издание.

Конечно же, я побежала скорее читать, рукопись — воспоминание, была создана Эдуардом уже после жизни в России и в США, как всегда безумно живая, честная и комичная.

Совру, если скажу, что меня не тронуло отсутствие вымышленных имен)) поэтому вы встретите в книге и Эрнста Неизвестного, и Тарковского, и Губанова и еще множество известных имен периода СМОГа)

Я не объективна, мне нравится слог Эда, поэтому я с удовольствие окунулась в теплую майскую Москву 1969 года)

Константин Мустафин (13.06.2025): Восхитительно! Словно на машине времени прокатился в Москву конца 1960-х

анна (15.06.2025): Местами интересно, но как-то сыро.

Глеб М. (15.06.2025): Одна из лучших публикаций сервиса за последнее время. В кои-то веки не очередной сценарий, а талантливый литературный текст.

…даже если я такой отзыв уже писал, то ничего поделать не могу — такие впечатления.

Любовь Б. (16.06.2025): Не могу советовать эту книгу всем подряд, широкому кругу читателей книга не зайдет.

Кому зайдет:
— конечно, любителям лимоновского слога,
— тем, кто интересуется эпохой 60–70-х годов: диссиденты, столичная богема, Москва тех лет. Все это описано честно и очень живо
— тем, кто когда-то в юности переезжал из провинции в крупный город, обустраивал жизнь, жил на съёмных хатах и искал друзей. Переживания и хлопоты будут очень знакомы

Дмитрий Быков писал, что Лимонову могли дать Нобелевскую премию по литературе. Чем больше я его читаю, тем ярче понимаю, что есть за что.

Мила плюс (16.06.2025): крутая. очень крутая.

дочитала считавшийся потерянным и неожиданно найденный и выпущенный в этом мае 2025 роман «Москва Майская» Лимонова. про май 1969.

56 лет. почти 55.

первые страницы, казалось, что писал не Лимонов. что ушлые маркетологи, наследники и продюсеры нагенерили на его материале. но ушло.

уловила на этой его книге. 11 в этом периоде. и 13 из всего прочитанного. что мне нравится в его герое чувство времени. как бы над потоком событий и очень метко определяя черты эпохи — периоды групповой жизни — но как будто бы он понимал это уже там и тогда находясь внутри событий и потока современником, а не уже спустя десятилетия за писательским столом. а как иначе без такого чувства точек окончания возможностей ему бы удалось насочинять и намахать свою особенную живописную Лимоновскую судьбу.

ну и. цензура. вот что там такого написано в этих трех предложениях, если из книг не вымараны эсэсовец, наркотики и гомосексуализм.

маркетинг у книги, конечно, хорош. и посмертность и цензура.

audio:

Виктория З. (21.05.2025): Мне кажется, что читать эту книгу стоит тем, кто знает и понимает кто такой Эдуард Лимонов. Тогда это будет интересно и не мерзко. Советовать не буду, мне книга понравилась. Не со всем согласна, но этим она и интересна.

Любовь (21.05.2025): Ненормативная лексика не может нивелировать тухлый сюжет.

Игорь Я. (22.05.2025): Хрень. Рассказ о похожении кучки молодых алкашей.

Anna C. (23.05.2025): Очень очень плохо написано, в перестройку Лимонова еще можно было от голода читать, теперь понятно что масштаб личности никак не гарантирует талант писателя. Просто очень плохо. Контекст тоже ничего не дает, разве что можно восхититься желанием взбодрить себя самого. Дай бог нам всем всем такой очевидной тяги к витальности и самомнению, образец для подражания. Абсолютно беспомощная история, просто умоляет о признании (вот он я, видели, видели!?!?). Главное написано ужасно бездарно. А Лимонова вообще уважаю, хоть и жалко его.

Элеонора (01.06.2025): Москва 60-х, поэты, художники, их сложные отношения — все это очень интересно. Плюс блестящий язык. Только непонятно, кто и зачем читает эпилог.

Olegow (01.06.2025): Хорошо, особенно ценно для поэтов

Светлана Минина (02.06.2025): Потрясающая проза! Заново открыла для себя Лимонова-писателя, ведь мог же! Картина жизни московского андеграунда написана сочно и страстно. К тому же много неизвестных мне ранее подробностей из жизни известных личностей.

Увлечённый дилетант (02.06.2025): Лимонов настолько яркий, что здесь нет ни за ни против, ни морали.

Эльвира Будылина (02.06.2025): И это свет нации? Это молодость?

Психопатические внутренние монологи: ты слаб!!! Я тебя сожру!!!

Пьянки в стиле арт брют

Особенно порадовали замечания к женщинам: она такая уродливая и нелепая, мне за неё стыдно, скоро уйду к другой; похожа на гусеницу; вот это фигурка!!!

Где Москва?(

«Энциклопедия Альтернативная культура» отлично описывает то время.

Даже мой спившийся бывший лучше и интереснее описывал то время

а это делирий больного безмозглого декадента

Александра Долженко (04.06.2025): Моё знакомство с творчеством Лимонова. Больше никогда, спасибо

Крис (06.06.2025): Трагикомический портрет эпохи, такая осязаемая Москва конца шестидесятых (по крайней мере для меня, которая шестидесятых и не нюхала). Такие настоящие люди (да, богема, тем более она настоящая).

Книга даёт почувствовать, что в Союзе советских жили, а не позировали для произведений государственной пропаганды.

Взялась по рекомендации приложения, но теперь точно буду читать два предыдущих тома.

Андрей Попов (06.06.2025): Познавательно. Интересно было узнать про историю советской интеллигенции 60х

Дарья Горлова (07.06.2025): Открыла для себя Э.Лимонова как писателя — рада, что именно с этой книги началось знакомство!

Атмосфера Москвы конца 1960х описана необыкновенно — думаю, за счет того, что автору довелось (посчастливилось?) оказаться в самом эпицентре культурной жизни Страны Советов. Множество раз ставила аудио на паузу, чтобы почитать стихи представителей контркультуры, упоминаемых Лимоновым.

Поймала себя на том, как точно он описывает образ мысли молодого поколения.

Остроумно шутит. Ненормативная лексика не портит, а как будто даже украшает текст — дает ощущение «трушности» повествования. Спасибо за возможность насладиться книгой в аудиоформате — у актера озвучки приятный голос

Гинкель Д. (07.06.2025): Неплохо.

Но куски текста лучше не удалять.

Да, закон, но тогда лучше не выкладывать

Павел Родионов (08.06.2025): Эта книга заполнила собой белое пятно в жизни Лимонова, лично для меня. Как всегда супер.

Алексей С. (08.06.2025): Лучшее из Лимонова, что я читал

Самая откровенная и гуманная его книга

Ирчик (09.06.2025): Книга хорошая, но эпилог читает противный чтец

А.Б. (09.06.2025): Очень атмосферно, хотя я очень далека от той эпохи, от взглядов и образа жизни, но всегда можно найти переплетения с настоящим. И еще интересно читать про людей, которые сейчас стали легендой. Понять, как тяжело они жили, несмотря ни на какие трудности, жили своей мечтой и творчеством, не изменяя себе

Лёня Ростовский (10.06.2025): Пустое какое то повествование, основанное на самоутверждении автора, что все 3,14дарасы, а я один Д'артаньян. Знакомы мне те московские времена. Немного позже, но самый махровый застой. Хотя произведение позволило ближе узнать автора, хоть и ушедшего. В перестройку он в основном эпатировал. Здесь он повторил утверждение, что внутри каждой сволочи живёт обыкновенный слабый человек. Кто знал данного персонажа — будет интересно.

Валерий Кондратьев (11.06.2025): Увлекательный и познавательный исторический роман. Да, уже исторический для тех, кто родился много позже шестидесятых, для кого персонажи книги уже исторические личности, о творчестве которых написаны монографии и статьи в Википедии. А познавательна книга для тех, до кого докатывались живые отголоски той андеграундной культурной жизни шестидесятых. Да и просто любопытна книга может быть живописанием Москвы той эпохи.

Влад Пернамбуков (11.06.2025): Очень нравится эта богемная жизнь, вот год назад бы эту книжку прочитать я бы диплом по другому написал

инна п. (11.06.2025): Бесподобный Эдичка, самовлюбленный, эгоистичный, саркастичный, талантливый. Его тонко подмеченные детали московской жизни 60х , круг поэтов, художников чрезвычайно интересно читать. Прекрасная озвучка, за исключением последней главы. Кстати, не смогла слушать Тэффи- все варианты с излишним театральным пафосом прочитаны

Татьяна Х. (12.06.2025): Роскошный, супермен Эдик

Игорь Р (13.06.2025): История о том как Лимонов не только СМОГ из харьковского рабочего превратиться в московского поэта но и стать независимым

Александр П. (13.06.2025): Легко, поэтично, матерно смешно, но понятно, как часть естественного, живо, красиво, пьяно, задиристо, примитивно, зато богемно. Поднимает настроение 😉

Ekaterina Z. (14.06.2025): Лимонов, как мастер эпатажа — да. Как писатель — сильно переоценен… Но в « Москве майской» весь эпатаж заключается всего лишь в ненормативных выражениях. Даже о знаковых персонажах эпохи 60-х написано очень блекло. Да и озвучка, мягко говоря, не очень.

сергей чермашенцев (14.06.2025): таоантливо, трогательно, жизненно. не ожидал от Лимонова, оказывается мощный был чел. буду читать еще, другое

мария озерова (14.06.2025): Прекрасная книга о становлении личности. Как формировались политические позиции Лимонова когда он утверждал что он вне политики?

Алена Губарь (17.06.2025): Это ли не машина времени.

Рада, что можно скататься и узнать чуть ближе тех, с кем знакома через их творчество. По-крайней мере, увидеть их образы в глазах Лимонова. Кабаков — живой, Тарковский — живой, СМОГисты — живые. Лимонов — живой…

Жаль, что какие-то части вырезаны и залеплены плашками. Что ж, современная эпоха тоже запечатлелась в этой книге — возможно, автор бы улыбнулся.

Saymon B. (24.06.2025): Эх, Савенко. В лет эдак пятнадцать мне впервые попалась книга Лимонова «316 пункт В». И знаешь, она до сих пор остаётся в десятке лучших книг постсоветских писателей, которые я прочитал при их жизни. Дальше я начал читать Лимонова уже без разбора. Большая часть книг мне не нравилась это касалось в основном политических, но были и хорошие. И каково же было моё удивление, когда я увидел книгу восьмидесятых годов, которую я ранее не встречал. Всё оказалось по классике знакомо. О существовании «Москвы майской» знали, но считали, что всполохнула она, как гогольские «души» в огне. Позже рукопись нашли где-то в Калифорнии. По легенде, его отговорили о её публикации, ссылаясь на сыроту текста. Рукопись оставила у себя одна дама. Пусть будет так.

Теперь к книге. Текст и вправду сыроват, но лимоновский слог прослеживается отчётливо. Особенно это будет заметно тем, кто читал «Молодого негодяя». Или кто-то грамотно подделал книгу.

Это мемуары, где Эдуард рассказывает о молодом себе же и о его покорении столицы Ссср. О Париже, Нью-йорке и даже Харькове были книги, а вот Москва — только косвенно. Вот и стала «Майская» недостающим пазлом в его путешествиях.

Описывает он себя с охотой. Эгоцентризм в этом или страсть к деталям, решай сам. Рассказывает о своём приезде и становлении как поэта в Москве. Но, если честно, не этим интересен «утерянный роман». Несёт в себе он описание людей простых и известных, их быт, праздники и работу, места жительства и судьбы. Конечно же, мешая с переживаниями и мыслями молодого поэта Эда. Для жителей современной России будет интересны истории о получении прописки, спекуляции и хитростях застольев. Узнаешь, как жили диссиденты, интеллигенты и творческие люди при Софье Васильевне. Возможно, кто-то и стряхнёт с себя снег или пепел от новой или старой пурги после прочтения романа.

Итог. Если нравится ранний Лимонов или интересует брежневские испытания творческой богемы, то читай. Остальным, думаю, не сильно будет интересно.

Негодяй-неудачник.
Дмитрий Быков* прочитал новый роман Эдуарда Лимонова

Дмитрий Быков

Настоящий материал (информация) произведен и (или) распространен иностранным агентом Проект «Republic» либо касается деятельности иностранного агента Проект «Republic».

Мертвые классики не часто выпускают новинки. Последний раз это случилось с Владимиром Набоковым, чьи наследники опубликовали «Лауру» в 2009 году. Найденная в архиве Марьи Розановой рукопись «Москвы майской» Эдуарда Лимонова — событие из того же ряда. Именно поэтому Republic решил не ограничиваться рецензией Ксении Рождественской и публикует встык пристрастный и блистательный разбор Дмитрия Быкова.

Роман «Москва майская» написан Лимоновым в 1987 году — через 18 лет после описываемых в нем событий — и издан «Альпиной паблишерз» 38 лет спустя. Он случайно нашелся в архиве Марьи Розановой и опубликован в России, хотя сам Лимонов печатать книгу не хотел и считал неудачной. Теперь у нас есть шанс не только вместе с автором оценить эволюцию героев в семидесятые, но и подвести итог его собственной судьбы.

В финале «Москвы майской» Лимонов проговаривается, что намерен написать еще и пятый том, где подведет окончательный итог эпохе, но почему-то этого не сделал. Почему? «Предполагал жить»? Все его последние книги дышат предчувствием финала, притом отнюдь не триумфального. Вероятно, ему не слишком приятно было констатировать по-блоковски: «Слопала-таки поганая, гугнивая, родимая матушка Россия, как чушка своего поросенка». А с Лимоновым, кажется, именно это и случилось. Но какая российская писательская биография не могла бы увенчаться этой строчкой? Разве что уехать и не возвращаться — единственный способ избежать такого эпилога, и то не факт. Он привык выглядеть победителем, но на этот раз победили его, и вряд ли его утешило бы то, что вместе с ним побеждены все классики и современники. И далеко не факт, что я ускользнул из-под этой лавины, хотя и попытался свернуть с ее коллективного пути. По крайней мере, у меня нет той несколько тиняковской радости, которой вдохновлены все лимоновские «Книги мертвых». Вот ведь, такой был знаменитый, или такой шумный, или такой толстый, а умер, а я жив! Мы все не очень живы, хотя здесь нас может утешить то, что наши личные биографии почти исчезают на фоне распада всей нашей цивилизации.

Творческий метод Лимонова был сблизиться, добиться, воспользоваться и разорвать. На реактивной тяге этих разрывов он двигался всю жизнь. С любовными историями получалось примерно так же: возлюбленные старели, иногда умирали, а он, беззаконная комета, все летел от планеты к планете по своей алогичной траектории. Идеологическая эволюция Лимонова не очень интересна, сейчас он почти наверняка был бы полулегален, а может, уже и арестован бы опять, но статус его оказался несколько двусмысленным.

Александр Жолковский + Дмитрий Быков + Шервуд Быков

Я пишу ⁠эту ⁠рецензию в гостях у Жолковского, о котором в романе сказано: «Структуралист Жолковский стал большим ⁠ученым. А кем ⁠стану ⁠я?» Трудно ответить однозначно: Лимонов хотел стать ⁠большим русским ⁠писателем и стал им, обогнав если не всех современников, то большинство. Абсолютных чемпионов в литературе не бывает, но Лимонов безусловно вошел в первую десятку. Случилось непредвиденное: упразднилась сама турнирная таблица. Вряд ли Лимонов мечтал стать самым известным писателем поздней Византии, а случилось с ним именно это. Пьедестал-то он соорудил, и памятник стоит, и довольно живой памятник, но стоит он на выжженной земле, и цветы возлагать некому. Одна родина Лимонова попыталась уничтожить другую; финала мы не знаем, но подозреваем, что после всех дел Лимонов окажется в обеих таким же изгоем, как и при жизни. Что ж, тоже памятник.

У Лимонова надо печатать все, и обнаружение его неизданного романа — событие. Статус классика у него никто не оспаривает, и «Альпина паблишерз» в любом случае одержала победу. Иное дело, что роман, считавшийся утраченным и предназначавшийся к публикации в «Синтаксисе», был не просто так забракован сначала М.В.Розановой, а по зрелом размышлении и самим автором. Всякий текст Лимонова имеет для его постоянного читателя не столько историко-культурную, но еще и чисто эстетическую, гурманскую ценность: читать Лимонова приятно, видно, что и писать ему нравилось. И к этому читательскому удовольствию всегда примешивается чувство легкого стыда: это все-таки sinful pleasure. Как сформулировал Владимир Новиков, наедине с книгой Лимонова читатель может признаться себе в том, в чем не всегда признается наедине с собой.

В этом плане «Москва майская» многих разочарует — это не самая приятная книга Лимонова. В ней много претенциозных несмешных шуток, она многословна (и вряд ли он при последующей редактуре поджал бы ее раза в полтора, что ей бы отнюдь не повредило). А главное, она не доставляет того удовольствия самоидентификации, на которую мы подчас рассчитываем: по-прежнему узнавая в текстах Лимонова собственные ощущения и наблюдения, в «Москве майской» мы этому не радуемся. И это само по себе любопытный повод для анализа.

«Москва майская» — роман во всех отношениях переходный: и по теме (молодой негодяй из Харькова становится столичным авангардистом, рвет связи с рабочим классом и вообще все больше осознает себя одиночкой в любой среде), и по стилистике (здесь нет уже автобиографического лиризма, но нет еще и того «густопсового позднего Лимонова», как написал он мне на книге поздних рассказов, то есть не достигнут еще убийственный, безжалостный лаконизм поздних оценок и самооценок).

Лимонов высоко ценил прозу позднего Капоте — «ни грамма жира!» — и это было, кстати, взаимно, только до настоящего позднего Лимонова Капоте не дожил. Можно представить, в какой восторг привела бы его, например, «Смерть старухи». Как всякая переходная вещь, «Москва майская» показывает изнанку, механику лимоновских превращений: многое здесь еще проговаривается вслух, как, например, в пятой главе второй части, где Лимонов разбирается со своим отношением к народу и «маленькому человеку». В поздних его вещах, начиная, скажем, с «Укрощения тигра в Париже», все это присутствовало имплицитно.

Вообще особенность лимоновской литературной эволюции в том, что высшего уровня он достиг сразу в «Эдичке» и «Дневнике неудачника», и не везде допрыгивал до этого уровня в зрелых романах, а необходимые ступени решил преодолеть как бы задним числом, пытаясь объяснить себе и читателю, откуда он такой взялся. Всякий модернист является главной собственной темой, он для себя загадка. В автобиографической трилогии, и особенно в «Москве майской», которая задумывалась как ее четвертая часть, постоянно сочетаются две оптики: Лимонов пытается реконструировать себя тогдашнего, но вынужденно смотрит на вещи с позиций себя пишущего. В харьковских повестях это обаятельно, а в московской получилось скорее неприятно, потому что сам лирический герой находится в непривлекательной роли Растиньяка.

У Шопенгауэра была обидная мысль о том, что большую часть жизни мы вынуждены добиваться уважения от людей, которых не уважаем. В «Москве» Лимонов жестоко и вполне убедительно оценивает всех тех, кого ему предстоит раздвинуть, разогнать, преодолеть, но добиться сначала их признания; это позиция двойственная, но непривлекательная. С Анной, первой женой и главной героиней, тридцатилетней толстой седой еврейкой, будущей самоубийцей, инфантильной и неуклюжей, его связывают похожие отношения — он от нее зависит, она ему помогает реализовывать сумки и брюки, обрастает московскими связями, да и в постели она ему еще нужна, хотя все чаще противна. И при этом он отчетливо видит ее неуклюжесть, наивность, беспомощность, а роднит их главным образом то, что в мире здоровых людей они оба изгои. Бросить ее он не готов, тогдашний Лимонов еще немного жалеет ближних, а спать с ней уже не хочет. В общем, это опять не самая привлекательная позиция для нарратора. Поздний Лимонов ко всем людям относится примерно как к тому котенку, которого несет топить в «Укрощении тигра», там он уже все про себя понимает, а в «Москве» еще немного стесняется.

То есть мы можем оценить честность автора, но солидаризироваться с ним, увы, никак. Нам приятно было отождествляться с подростком Савенко и даже молодым негодяем, то есть с негодяем и неудачником по отдельности, но вот с негодяем-неудачником, с начинающим негодяем — никак. Нам нравится Лимонов-человек и интересен Лимонов-сверхчеловек, но сверхчеловек-имаго представляет для нас скорее историко-культурный или психологический интерес. Наслаждаться тут нечем.

В этой позиции есть примерно такая же фальшь, как в свое время в провальном, на мой взгляд, но любимом многими романе Александра Терехова «Немцы». Герой (и автор) работали в московской мэрии, совершали на этом пути довольно позорные поступки и публиковали довольно сервильные тексты, а в результате появился сатирический роман, где всем, включая автора, достается заслуженный фунт презрения. Нечто мешает поверить моральному праву автора разоблачать чиновников, одним из которых он был, пользуясь всеми положенными бонусами. Насчет морального права Эда Савенко осуждать московских конформистов или авангардистов (одним из которых он хочет стать, чтобы потом отринуть и преодолеть этот соблазн) тоже возникают некоторые сомнения. Оно, конечно, черт с ними, с моральными правами, но и стихи молодого Лимонова, щедро включаемые в роман, как будто утрачивают в этом контексте часть своего очарования. Это лучше большинства тогдашних стихов, и официальных, и авангардных, но не настолько лучше, чтобы оправдать такую меру презрения автора к статистам своего повествования. Да и не сказать, если уж совсем честно-то, что тогдашние Кушнер, Чухонцев и Юрий Кузнецов так уж безоглядно проигрывают стихам Лимонова раннемосковского периода. Чичибабин — да, а Галич — нет. Вдобавок вот еще что интересно: посмертно опубликованы романы воронежского пришельца Платонова «Счастливая Москва» и харьковского гунна Лимонова «Москва майская», оба добавляют интересные штрихи к литературной эволюции двух замечательных художников, оба не принадлежат к их шедеврам и отражают скорее их растерянность, но в обоих, собственно, нет Москвы. У Платонова Москва вообще девушка, у Лимонова хорошо прописанный фон, но обоим Москва так и не стала домом, хотя оба в ней умерли и похоронены. О Москве должен писать Трифонов, для которого она живая, временами раздражающая, молодящаяся родственница. Лимонов всегда географически точен, он ногами помнит все свои московские маршруты — денег на такси нет, а общественный транспорт его раздражает, как всякая толпа. Он замечательно подмечает некоторую провинциальность Москвы, вкрапления бараков и почти сельских дворов в архитектуру центра, он видит всю ее эклектику и жалкие попытки модерна при так и не преодоленной архаике. Все это точно, и все это увидено вчуже.

Лимонов вправе презирать Москву, тем более что «Москва майская» пишется в Париже, но своим он тут так и не станет, увы, это непреодолимо. Думаю, что это и есть модель его отношений с миром: ценивший его Трифонов был все-таки своим и в Москве, и в России, и самоощущения изгоя, выродка, чужого среди своих у него нет даже в самых горьких вещах вроде «Времени и места». Лимонов прекрасно описывает нишу чужака, но компенсируется это тем, что genius loci от него всегда ускользает. У него и с Нью-Йорком, и с Парижем, и с Лос-Анджелесом так получилось: точность взгляда есть, интимной близости не получается. Думаю, и с большинством женщин повторялась та же история: он мог их добиться, но не мог стать для них необходимым. Инопланетянину нужна инопланетянка, а где же ее взять.

Отдельная любопытная тема, на которую наводит эта книга — трагическая невозможность тетралогии в автобиографической прозе. Мы помним, что «диада волит триады», как в своей претенциозной манере формулировал Белый. Диалектическая триада есть почти в любом автобиографическом тексте, будь то трилогия Толстого, Горького, Александры Бруштейн или Лимонова, но самое интересное тут в невозможности четвертой части. Толстой хотел после «Юности» написать «Молодость», но передумал. Или точнее, писал ее всю жизнь. Логика понятна — Доминанта, субдоминанта, тоника, но четвертая часть, которая поставила бы под сомнение всю систему, обессмыслила бы всю литературную и человеческую эволюцию героя, остается ненаписанной. Четвертая часть подводит итог первым трем: вот герой родился, рос, пришел к самоотрицанию и готов к началу новой жизни. А новая жизнь как раз покажет ему, что весь этот рост был напрасен и ни одно из обретенных качеств в реальной жизни герою не пригодится. Как говорится в классическом советском анекдоте, есть четыре вида любви. Трагическая: есть где, есть чем, но некого. Есть комическая: есть где и кого, но нечем. Бывает студенческая: есть кого и чем, но негде. А есть еще философская: есть где, кого и чем, но зачем? Вот «Москва майская» строится ровно по этой схеме: сначала им негде, потом ему некого, потом до известной степени нечем (ибо новая женщина требует новой техники удовлетворения и описания)… А потом наступает бегство из СССР, и оказывается, что все это было, в общем, непонятно зачем.

Потому что Эдичка в Нью-Йорке, как справедливо писал сам автор в позднем послесловии, absolute beginner, и сюжетом его жизни станет постепенное выдавливание из себя всего «теплого и яркого», что и делало его исключительным поэтом. Следующими исключительными поэтами стали Лосев и Цветков, умудрявшиеся сохранять лирического героя в расчеловеченном мире.

В каком-то смысле время для четвертой части лимоновской тетралогии пришло только сейчас, когда из русской культуры, благополучно завершившейся, выпали все мы. Читая «Москву майскую», постоянно ловишь себя на подспудной радости: все это кончилось, и мы уже знаем, чем это кончилось. Мир поздней империи был полон искусственных противопоставлений — столица и провинция, конформизм и авангардизм, архаика и новаторство, толпа и герой, страсть и расчет. И все эти противопоставления, ложные и искусственные по сути, могли существовать в советской теплице и питать неплохую, в общем, культуру. Но эта теплица рухнула в 1991 году, а культура, порожденная ею, пришла к оправданию людоедства, внешнего и внутреннего, военного и репрессивного, ибо это людоедство стало единственным источником ее существования.

«Тут все и кончилось» — и хорошо, что кончилось. Все эти либеральные революционеры, хищные красавицы, завистливые провинциалы, комсомольские секретари, фальшивые мэтры, богемные бездари и пьяные гении благополучно канули и никогда больше не появятся, «ибо рода, осужденные на сто лет одиночества, не возникают на земле дважды». По крайней мере это беспримесное читательское удовольствие роман Лимонова нам, несомненно, дарит. И если некоторые в силу своих инфантильные иллюзий еще не готовы испытать это удовольствие в полную меру, следующему поколению читателей Лимонова оно, думаю, гарантировано.

«Republic», 21 мая 2025 года

* Минюст считает «иноагентом»

Новый Лимонов: Максим Семеляк о романе «Москва майская»

Максим Семеляк

Роман Эдуарда Лимонова «Москва майская», только что вышедший в издательстве «Альпина. Проза», был написан в 1986-м и с тех пор считался утерянным, говорится же в нем о времени, когда Лимонов только-только переехал в столицу и начал внедряться в круги местной богемы. Максим Семеляк — о том, какой Лимонов увидел Москву конца 1960-х, как за его эгоцентрическими байками проступает эпоха, и о том, почему все этого так не хватало. Роман «Москва майская» можно читать и слушать в Яндекс Книгах.

Лимонов как будто вернулся с того света с этой утраченной рукописью, посвященной нескольким майским дням 1969 года, вернулся во всей своей чуткой вздорности и хитрости. «Москва майская» не слишком предназначалась для печати и поэтому естественным образом грешит длиннотами, повторами (иные сентенции дублируются — например, насчет тех, кого в Москве называли политиками и позднее станут называть диссидентами) и некоторой шаткостью сюжета. Однако стоит на первых страницах встретить идиотское словечко «посейчас» или сравнение поэта с елью среднего роста, и незамедлительно осознаешь, как всего этого на самом деле не хватало — и его брезгливого страха перед старостью, и презрения к «недотыкомкам контркультуры», и всего такого лимоновского прочего.

Явление утерянного романа представляется еще более значительным и каким-то, что ли, справедливым на фоне недавно просочившегося в свободный сетевой доступ байопика «Баллада об Эдичке», в котором абсолютно все мимо и клюквенный Лимонов функционирует преимущественно под «Russian Dance» Тома Уэйтса (почему бы тогда не под утесовские «Лимончики» в этой логике?). Как он сам незадолго до смерти высказался об одном писателе, «пусть он и называет себя моим учеником, но он квадратный и банальный, а я не квадратный и не банальный». Именно так, несмотря на все низовое чистосердечие, его щи, воспетые на первых страницах «Эдички», всегда оставались достаточно сложными, о чем «Москва майская» как раз со всей щедростью напомнила.

Этот текст — посвящение всему неквадратному. Например, исходя из того, что мы знаем об авторе, ему вроде бы положено быть за народ, а также, например, за Ницше, однако ж здесь он выступает и против народа, за которым вынужден доедать в столовых, и Ницше ему не указ: «В «Заратустру» я дальше двадцать шестой страницы углубиться не смог. Басенная аллегоричность меня раздражает. Басен и сказок никогда не любил». Лимонов, как всегда, заносчив до той степени занудства, когда самовлюбленность делается очень смешной, особенно в формате разговора о себе в третьем лице — например, «пытались поймать поэта, как ловят куриц, загоняя его с двух сторон». Или в связи с упомянутым в романе структуралистом Жолковским: «Структуралист — это, кажется, когда анализируют структуру текста без всякой связи ее с автором? Эд хотел бы, чтобы его тексты связывали с автором».

«Я, может быть, более москвич, чем большинство москвичей!» — сообщает поэт своей тогдашней жене и рвется целовать столичный асфальт, и слагает оду сталинским высоткам, и объясняет, почему Беляево точно нельзя считать Москвой. Его заезжий и неизменно завистливый взгляд на «светло-серую» Москву, где «аристократически каркает Вертинский», высвечивает ряды исторических фигур, от абстрактного «переделкинского джентльмена-фермера» Пастернака до вполне конкретного Арсения Тарковского с лицом, выражающим «лирическое удовлетворение».

У Лимонова, как водится, все в порядке как с неймдроппингом, так и со слатшеймингом, но, помимо звезд типа Губанова или Холина, отдельный интерес представляют уникумы-анонимы — например, некий рабочий-аристократ, который после бани пьет не пиво, а строго шампанское.

Кстати, об аристократизме: самый удивительный эпизод в плане странных сближений — это, конечно, когда Лимонов попадает на домашний концерт Галича (который, разумеется, охарактеризован им не иначе, как «старый жулик»); отныне галичевская строчка «И какие-то две с перманентиком всё назвать норовят меня Эдиком» будет играть экстра-красками. Это тоже к вопросу о неквадратности (пусть и невольной) — Лимонов может сколь угодно грезить на страницах Дэвидом Боуи, однако ж неоспоримая его ценность состоит в том числе и в том, что он явился на концерт Галича.

Зарисовки из жизни богемы и разнообразных попутчиков, разумеется, наводят на мысль о мамлеевском «Московском гамбите» или мемуарах иконописца Алексея Смирнова фон Рауха, да, собственно, и о будущей «Книге мертвых» самого автора. Но «Москва майская» — пока еще книга живых, и в ней уже прорисованы все будущие типичные приемы, например Анну он награждает прозвищем «бегемотик», подобно тому, как Наталья Медведева вскорости станет «тигром». В отличие от «Гамбита», тут почти нет псевдонимов (за исключением Революционера — Владимира Гершуни), но при этом всегда есть некая дистанция. То есть когда Лимонов описывает попойки, очень видно, что в сравнении с героями того же «Московского гамбита» он сам в них не растворяется, не очень-то это его стихия, он не вполне там. Он слишком эксгибиционист, чтобы стать непосредственным участником, эксгибиционист-соглядатай, который не может отказать себе в удовольствии описать и чужие взгляды на себя — так, один из персонажей называет его не Лимоновым, но Картошкиным.

Вообще, эта книга глубже, чем, возможно, того хотелось бы автору, вписывает его в мифологию русско-советской культуры, и дело не только в связях с Жолковским и Тарковским, но в более неожиданных интертекстуальных аспектах. Например, в романе есть параллели между автором и Мандельштамом — не только из-за приведенных в нем стихов, но и глубже, через буддизм в Москве, через ступы и колокола. Здесь мельком упомянут нелюбимый им Венедикт Ерофеев, сравниваемый с комсомольским секретарем, но в этот момент вспоминаешь, насколько описание вышеупомянутых щей из «Эдички» интонационно похоже на коктейльные рецепты «Москва — Петушки».

Строго говоря, именно этот текст следовало бы назвать «У нас была великая эпоха» — по крайней мере, он как будто объясняет, почему Лимонов уехал из Москвы в семидесятые и почему вернулся в нее в девяностые. И по большому счету главное чувство, которое испытываешь при чтении,— это зависть, подобную той, которая возникает от, например, «Истории его слуги», зависть не к похождениям самого Лимонова, а скорее к описываемым обстоятельствам, ибо все эти его гендерные и прочие драмы кажутся такими милыми атавизмами на фоне общей идиллии тех нью-йоркских (да и московских) времен.

Собственно, это то, что и делает его большим писателем: чем настырнее и дотошнее он твердит о себе, тем яснее за этим ворчливым гомоном проступают контуры чего-то большего.

Как сказано в «Москве майской»: «Хорошо, что судьба его сложилась так вот: и обитают, и будут обитать до последнего часа все эти персонажи в нем». По-хорошему, эта книга более всего напоминает не лимоновские романы, но его старое стихотворение «Золотой век», и жанр ее уместнее всего будет обозначить тамошними словами — «мои милые вести издалека».

«Кинопоиск», 21 мая 2025 года

У нас была счастливая эпоха:
«Москва майская» Лимонова как пособие для молодых негодяев

Егор Шувалов

В издательстве «Альпина. Проза» вышла «Москва майская» Эдуарда Лимонова — потерянный сиквел «Молодого негодяя» и «Подростка Савенко», заполняющий лакуны писательской автобиографии между отрочеством в Харькове и эмиграцией на Запад. Егор Шувалов объясняет, почему вооружиться «Москвой майской» в первую очередь стоит современной молодежи.

Май 1969 года. Длинноволосый очкарик, двадцать шесть, кантуется в чужой столичной квартире, проводя дни за двумя машинками — швейной и пишущей. Но пошив брюк и сумок — так, заработок на существование (рубля в сутки за глаза хватает на все нужды). Настоящая работа, упоительная и волшебная — стихотворения, их юноша готов писать часами напролет. Отвлекают лишь упитанная седая жена, тридцать два, которой не хватает тепла суженого, и необходимость посещать разнокалиберные праздники жизни — дни рождения, вернисажи, светские вечера. Скитаясь по увеселительным мероприятиям, поэт предается воспоминаниям о бедной, но гордой судьбе своей и гадает, что ждет его буйную голову в будущем.

Как известно, Эдуард Вениаминович Лимонов никогда ни в чем не ошибался — или ошибался всегда и во всем, кому как. Фигура эта даже после смерти вызывает крайне полярные отклики — от обожествления до лютой ненависти, и пока одни читатели давно сделали предзаказы на его старый новый роман, другие не притронутся к книге ни за какие коврижки. Событие меж тем из ряда вон: до самой смерти писатель сокрушался о канувшей в Лету рукописи «Москвы майской» — полумифический текст был по ошибке сожжен в камине неким капралом (не спрашивайте). Однако в декабре 2024 года роман неожиданно всплыл в бумагах Андрея Синявского — и благодаря «Альпине» вот-вот обрушится на читателей весенней прохладой.

С одной стороны, «Москва майская» — безукоризненное шестидесятническое произведение, пахнущее сиренью, липовыми почками и дешевым алкоголем. На школьных дворах кричат дети, играет губная гармоника, чирикают воробьи — лимоновская Москва похожа на хуциевско-шпаликовскую утопию, ту, где «День был светлый и свежий,/Людям нравилось жить». Голод, неустроенность (харьковчанин без прописки рискует быть изгнанным на малую родину), отсутствие перспектив — да и черт бы их побрал, эти перспективы, пойдем лучше бегать под майским ливнем. Лимонов иногда пытается встать в позу негодяя с рабочих окраин, но куда точнее автору удается честно показать себя вдохновленным юношей из оттепельного кино:

«Желудок с проглоченной наспех одной-единственной «микояновской» котлетой, молчи, подлый, когда трепещет молодое сердце от перечитывания текста, который только что удалось записать… Поэту пару раз в неделю казалось, где нибудь в районе Марьиной Рощи, что сейчас он полетит вдруг… Еще чуть-чуть — и оторвется от земли, так он был счастлив, если мелодия, звучащая в нем, воспроизводилась словами».

Впрочем, копаясь в прошлом, Эдуард Вениаминович всегда смотрел в будущее. Посвященная шестидесятым, написанная в восьмидесятых и вышедшая в свет в двадцатых «Москва майская» — не только артефакт дней минувших, но и болезненно злободневное чтиво.

«Если бы сегодня наши не вошли в Чехословакию, то в нее вошли бы немцы и твои любимые американцы, чей голос ты слушаешь без памяти! Чехословакия — суверенное государство, вот чего ты не понимаешь, отец! ⟨…⟩ Суверенное! Пусть чехи сами решают, чего они хотят»,

— стоит лишь заменить одну страну на другую, и савенковские споры с отцом расслышатся на кухнях по всей России. Предугадывает Лимонов и собственную судьбу: «Если решите захватывать Центральное телевидение, бери меня с собой»,— дерзко бросает он соседу-революционеру, еще не зная, что в октябре 1993 года будет лежать у «Останкино» под пулями. А когда спорит все с тем же соседом о политзэках, хвалится: «Я тоже мог бы не вылезать из тюрьмы» — и спустя несколько лет, непокорный, окажется еще и за решеткой.

Если определять жанровую принадлежность (а заодно и целевую аудиторию) новинки, то «Москва майская» — эталонный роман воспитания. Крикогубый и талантливый хулиган из провинции теряет друзей, меняет наставников, запоем читает книги и ищет, ищет, ищет себя в большом мире, чтобы в итоге печально заметить: «Вся жизнь человеческая — это серия ударов бутылками по головам…» В майской свежести уже чудится что то осеннее; за годами учения скоро наступят годы странствий. Умудренный Лимонов-1986 знает, что с друзьями он порвет, жену бросит, из страны уедет, кажется, навсегда. Ему предстоит невыносимое одиночество и нищета на чужбине, расставание с незнакомой пока что Еленой и полное разочарование в себе; Эдичка, как мы помним, не летает по Нью-Йорку от счастья, а ползает, загибаясь от тоски.

Но это потом. А сейчас — покорение столицы. Ожесточенный провинциал представляет будущим поколениям понаехавших рецепт завоевания Москвы. Паши как проклятый — часов по десять в день. По заветам Ги Дебора, никогда не работай. Экономь деньги. Учись у лучших и навязывайся к знаменитостям. Наслаждайся сегодняшним днем, но помни о цели. Будь стильным, злым и отчаянным рокстаром.

«Москва майская» предназначена именно таким сорвиголовам романтического толка.

Мы, родившиеся в ненужных городах, ютимся в подмосковных панельках, питаемся дошираками, спорим с родителями о политике, бесцельно бродим по столице и мечтаем об иной жизни. Не той, где телевизор, дети и тихое счастье,— но той, где громокипящий рок-н-ролл, прóклятые поэтические чтения в подполье, вечная молодость и перманентная революция. Где об голову бьются бутылки, где печатается тайком запрещенная литература, где совершаются фиктивные свадьбы, где по пятам бегут рассерженные милиционеры. Где симбиоз целеполагания, воли и унижения рождает гениальность, а гением называет себя каждый первый. Где жизнь строится по лекалам авантюрных книжек в диапазоне от «Трех мушкетеров» до «Отца Горио», фильму «Броненосец «Потемкин»» и биографии Андре Бретона напополам с Дэвидом Боуи. Одного из многочисленных героев романа представляют так: «Ему только двадцать лет. Он еще не выбрал, делать жизнь с кого». Что ж, у нынешних двадцатилеток есть прекрасный пример для подражания.

«Афиша Daily», 21 мая 2025 года

Мысли о «Москве майской» Эдуарда Лимонова

марафонное радио

Недавно читал рецензию на любимую книгу и выцепил занимательное определение: «Молодые эстеты журнала «Афиша», читающие Лимонова и слушающие «Соломенных енотов»». Горделиво выпрямился: да, я такой. И вот, пожалуйста — к выходу неопубликованного романа «Москва майская» написал рецензию для той самой «Афиши»; про «Енотов» в своё время не получилось, ну да ладно, будут ещё поводы.

Тут вот какая штука: для лучших вещей Эдуарда Вениаминовича — скажем, «Эдички», «Дневника неудачника», «Книги мёртвых», рассказа «Американские каникулы», стихотворения «Послание»,— нужно особое состояние души: неприкаянность, потерянность, разочарование. Вне этих ощущений произведения покажутся постылым гундежом взрослого мужика, но, если грустно и одиноко, покажутся самой спасительной литературой на свете. (То же самое и с «Енотами»: послушайте «Старость» и «Ю-Кун-Кун», когда кошки скребут, почувствуете.)

Удивительным образом «Москва майская» лишена этой скорбиновой кислоты: здесь кипит горячая кровь, легко пишутся стихи, алкоголь — скорее от избытка жизни, чем от трагизма. Читать роман можно и в хорошем расположении духа, не боясь за психическое здоровье.

По интонации книга близка жизнеутверждающим советским фильмам вроде «Заставы Ильича»; в какой-то момент герой Лимонова прокричит: «Лучше скажите, как жить сегодня. Нам, моему поколению. Мне двадцать шесть лет!» — и такой выпад от человека, который, казалось бы, всегда сам знал, как ему жить, поражает ударом штофа по голове.

Короче говоря, если вам двадцать с небольшим, вы в Москве, сейчас май и настроение бодрячком,— читайте эту книгу. Ну и мою рецензию, конечно, тоже: ждёт вас здесь.

P.S. Прикрепляю свою любимую фотографию Эдуарда Вениаминовича — с женой Еленой Щаповой и товарищем Михаилом Шемякиным. Подпись легенды: «Они как манекены, а я — живой». И странное дело: Шемякин жив, Елена жива, Э.В. — на том свете, но стоит чуть задуматься над этой фразой, и да, действительно, всё так и есть, всё так и есть.

«Telegram», 21 мая 2025 года

Восхождение брутального эстета
|
Восхождение брутального эстета

Михаил Гундарин

1. Роман Эдуарда Лимонова «Москва майская» был написан в середине 80-х, затем рукопись пропала, затем вернулась и вот только что напечатана издательством «Альпина» в лимоновской серии (выходит несколько лет, как своего рода собрание сочинений). Издатель, похоже, ждал криков восторга и благодарностей, вместо этого публика стала сильно придираться (сказано очень мягко). Во-первых, что за странная история с рукописью — вдруг, ни с того, ни с сего, 40 лет спустя найдена в американских архивах? Нет ли тут мистификации? Где гарантия ее подлинности? Сильно ли правили беззащитный текст? А нет ли тут лап вездесущего ИИ? Во-вторых, зачем замазали в бумажном варианте несколько лимоновских строк, сославшись на закон? Испугались? Тогда зачем вообще печатали?! Тем более, что сам Лимонов называл эту свою книгу неудачной…

2. В общем, от всего этого можно отбиться, но сама реакция характерна и ожидаема. К Лимонову у нас отношение «горячее». Да настолько, что и сравнить из писателей ХХ века не с кем, разве что с Булгаковым. Ну вот какой сделать выбор — публиковать с замазыванием строк или не публиковать вообще? Конечно, публиковать. А что касается «неудачи» Лимонова, то в момент написания он находился в отличной литературной форме, достаточно сказать, что чуть ли не синхронно «Москве» появилась харьковская трилогия («У нас была великая эпоха», «Подросток Савенко», «Молодой негодяй»), которую некоторые считают вершиной его прозы. Плюс два сборника великолепных рассказов. Так что если и неудача, то относительная в сравнении с тем топом, который он выдавал тогда. (Излишне говорить, что для большинства нынешних прозаиков и эта «неудача» — недостижимый топ).

3. На упомянутого «Негодяя» в «Москве» автор явно оглядывается — ведь по хронологии рецензируемый роман является прямым его продолжением. Итак, осенью 1967 года все еще юный, хрупкого сложения поэт со своей подругой Анной, которую он начинает стыдиться (она старше его, очень располнела) приезжает покорять Москву… О следующих двух годах и рассказывает эта книга. В ней огромное количество фамилий, фигур людей искусства, знаменитейших — от Арсения Тарковского и Александра Галича до Ильи Кабакова и Леонида Губанова. Ко всем ним герой относится, мягко говоря, критически. Читать об этом одно удовольствие. Но иной раз — ведь речь идет о здравствующих тогда людях, многие, слава Богу, живы и сегодня, кажется, что как-то оно слишком. Вот о своем друге Владимире Алейникове, которого он отличает в лучшую сторону от других СМОГистов, герой, Эд, рассуждает так: «Алкогольная жадность Алейникова и постоянная боязнь его остаться без выпивки неуместно видны, неприлично всякий раз выпирают наружу». При том, что и сам Эд выпить далеко не дурак.

4. При этом весь материал весь, как говорят теперь, сеттинг книги давно и хорошо лимоновскому читателю знаком. Начиная от написанного в начале 90-х «Иностранца в смутное время», куда автор, по его признанию, вставил эпизод из потерянной книги (и эпизод шикарный — визит Эда на литсеминар к Арсению Тарковскому и чтение там гениального «Кропоткина»), до «Книг мертвых» (может быть, лучшего, что он создал в новом веке). Плюс множество других работ мемуарного характера. Но, конечно, акценты расставлены совсем иначе. В «Москве», как и вообще в книгах 80-х, перед нами горделивый брутальный эстет, глубоко презирающий «козье племя» — простых людей. Он, в общем, и других оценивает по тому же критерию — насколько тот сумел оторваться от народного болота. Отсюда отчасти и высокомерные, иначе не скажешь, характеристики. Много нюансов, отличающих тогдашнее отношение Лимонова к историческим персонажам от более позднего. Ведь со времен описываемого тогда и 20-ти лет не прошло! Очевидно, в 80-х у Лимонова все еще была велика ревность к СМОГу, для описания которого он черной краски не пожалел — ну, для его читателей такая предвзятость дело привычное, и к Губанову с компанией они хуже относиться не станут.

5. Следует признать, что «харьковской трилогии» «Москва» все же уступает. Там было полноценное лирическое, очень личное, высказывание. Здесь — попытка «рассудить» живых людей. Это и композиционно плохо — честно говоря, смущает, когда Лимонов перестает заботиться о сюжете и пускается в пространные справки о литературных и прочих движениях времени. В этих справках он, конечно, так же пристрастен и неточен, как и всегда. Но все же в такого рода «объективках» хотелось бы побольше, вот именно, объективности и полноты. Да и зачем они тут вообще, от них книга только «виснет»? Видимо, для просвещения насчет недавно ушедшей эпохи аудитории — что нашей, эмигрантской (а на какую он мог еще тогда рассчитывать?), что зарубежной (переводили его часто). Исследований-то еще не было. В любом случае, сегодня это смотрится анахронизмом.

РЕЗЮМЕ: «Москва майская» — это как будто мостик к будущему Лимонову, решительно замесившему в одно и фикшен, и нон-фикшен, создающему на основе этого замеса крайне оригинальные книги. Ну и вообще, при всех вопросах и сомнениях, встреча с «новым» Лимоновым для нас, его читателей и поклонников — однозначно, большая радость. С этой точки зрения и следует рассматривать данную книгу.

«ВКонтакте» + «Facebook», 21 мая 2025 года

* * *

программа «Один» • Дмитрий Быков

Урок литертуры: Роман Лимонова «Москва майская»

Доброй ночи, дорогие друзья-полуночники. Мы будем с вами сегодня обсуждать в лекции роман Эдуарда Лимонова. Так и тянет назвать его «новым», но назовем «новонайденным». Это «Москва майская». Но будем обсуждать не только его.

Как-то по этому роману отстрелялись практически все российские литературные критики, публицисты, окололитературные авторы, писатели… Потому что мало событий в сегодняшней российской литературе. Как только что-то происходит, это вызывает немедленно всеобщее желание отозваться. Как, я помню, говорила мне Наташа Сиривля после выхода фильма с Джонни Деппом «Мертвец»: «Прямо-таки взрыв кинокритической мысли». Взрыв кинокритической мысли связан был с тем, что давно не было киновысказываний или текстов, подлежащих столь разной и амбивалентной интерпретации. Это так и с Лимоновым.

Лимоновский текст, хорош он или плох, но это зеркало, в котором каждый видит себя. Так было всегда. У лимоновского текста очень много валентностей любого; валентностей, благодаря которым он может соединиться с биографией каждого человека. Потому что каждый человек в разное время бывает либо оставленным любовником, либо Растиньяком, завоевывающим новый город; либо одиночкой в чужой среде, таким героем working class, переходящим в следующий класс. Но много потенциальных контактов, много крючков, за которые читатель может зацепиться.

Поэтому лимоновский текст, поскольку Владимир Новиков когда-то сказал, что наедине с лимоновской книгой можно признаться себе во всем (даже в том, в чем не признаешься наедине с собой),— это вызывает определенный взрыв не культурной, а саморефлексии, то есть рефлексии по поводу того, как ты живешь и что тебя ждет.

Ну и естественно, что неудачная книга Лимонова (а в том, что она неудачная, кажется, сходятся все, начиная с него, поэтому он ее и не печатал) показывает изнутри механику, как он работал. Тем более, она такая переходная, мы ловим его на переходном моменте. Переходном не только для Эда, героя автобиографической трилогии, но и для автора, который в 1986 году переходит в густопсового позднего Лимонова, как он сам это назвал. Поздний Лимонов гораздо лапидарнее, циничнее, имплицитнее, потому что все свои внутренние драмы, все свои отношения он уже прожил, выяснил, поэтому он не очень объясняет механизмы собственного формирования. Не очень объясняет он механизм автоописания. Если вчитаться в них, то это довольно закрытые книги, твердые.

А здесь механизм этого скачка, этого превращения еще пока перед нами. Ранний Лимонов елеен. Это и «Это я — Эдичка», и «Дневник неудачника». Это произведения, в равной степени сентиментальные. А вот «Укрощение тигра в Париже» — это уже жестокая проза.

Я думаю, перелом произошел как раз на автобиографической трилогии, которая, как видим, была тетралогией. Он попрощался со своим прошлым и сделал шаг к такому Лимонову-солдату, железному Лимонову. Ведь весь сюжет, внутренний сюжет лимоновской прозы, лимоновской жизни — это выдавливание из себя всего яркого и теплого, человеческого, и превращение в такого солдата с ежиком, стриженого. Окончательно выдавить это у него никак не удается, и в этом, собственно, трагедия и счастье. Но безусловно, Лимонов, который писал «Коньяк Наполеон»; Лимонов, который писал «Американские каникулы» (помните, там маленький желтый бульдозер, который кладбище разравнивает: «Перед маленьким желтым бульдозером мы ни в чем не виноваты»),— так вот, я бы рискнул сказал, что Лимонов-поздний отказался от иллюзий. Не только от иллюзий относительно человечества или любви, но прежде всего иллюзий насчет себя. Он как-то махнул на себя рукой. Он понял, что он ничего не может изменить в России: не может ни партию создать, ни политику изменить, ни литературу русскую решительно продвинуть вперед. Он как-то отказался от иллюзий своей значительности. Поэтому у позднего Лимонова прибавилось трагедии (он все время настаивает на своем трагизме), и как-то у него не осталось надежд. Это тоже очень важно: у него не осталось надежд ни на благополучное будущее, ни на посмертную славу.

Самое интересное, что в этой посмертной славе Лимонов оказался в таком положении, которого он больше всего боялся: он оказался одним из многих. А это для него, конечно, катастрофическая ситуация. Вместе с ним отменилась вся русская литература и та иерархия, в которой он надеялся быть первым. Я думаю, что вот эта финальная трагедия его бы уязвила действительно. Лимонов хотел такого яркого ухода, как у Мисимы; такой погребальной церемонии, которую он описал в «Убийстве часового»: «Убейте меня молодым, не может быть старого Лимонова». Не знаю, какое-нибудь там публичное сожжение трупа на барже или на плоту, который плывет по реке, какая-нибудь погребальная церемония…

А тут отменилась вся та среда, вся та культура, в которой он жил. Поэтому, я думаю, для него такой финал самый нежелательный. Дело не в том, что это не только его личная трагедия. Русский писатель вообще перестал что-либо значить.

⟨…⟩

Перейдем к Лимонову. Дело в том, что «Москва майская» — это удивительным образом книга, в которой нет Москвы. Есть два таких пришельца: Платонов, который после смерти оказался для нас для всех автором «Счастливой Москвы», при жизни этот роман считался утерянным, он его даже не пытался напечатать. А когда напечатали, то все поразились тому, что Москва — это имя девушки. «Счастливая Москва». Образа города нет, и вообще образ свежей майской Москвы, когда «холодок бежит за ворот», образ свежести, которая очень плохо сочетается с террором 30-х годов,— этот образ есть у Булгакова, этот образ есть у Трифонова — коренного москвича. А у Лимонова Москвы нет, хотя он ее ногами помнит, он много ходил пешком. На такси нет, а в транспорте противно: всюду чужие люди, и они пахнут. Но, невзирая на массу деталей, в том числе точное описание Лианозовской школы или московских бараков, этих странных вкраплений колхоза в столичный пейзаж,— невзирая на все это, у Лимонова нет московской души, нет ее образа.

Ее образ есть, например, у Трифонова везде, она у него такая молодящаяся, когда-то очаровательная, а теперь все более суетливая актриса на вторых ролях. Это Москва «Долгого прощания». Я, кстати, думаю, что у Трифонова образ Москвы по-настоящему есть в «Обмене», немножко в «Другой жизни» (там подчеркивается как раз, что это все другая Москва и другая жизнь — переродившаяся, больная ткань). Но «Долгое прощание» — вот там да, Ляля — это Москва, у нее появились новостройки, но эти новостройки душу из нее уже вынули. Когда-то здесь было очень много сирени, а теперь все, теперь здесь нет больше сирени, теперь здесь то, что замечательно описано у Лимонова: теперь здесь Беляево.

Но дело не только в этом. Чего еще нет в этом романе? Мы, читая Лимонова, привыкли с ним отождествляться, мы привыкли видеть в этом Эдичке, который штурмует женщин, а потом скучает с ними, который осваивает Нью-Йорк, который служит мажордомом у миллионера… мы видели в нем своего героя, он был в известном смысле нам родным, милым, нам приятно было видеть себя в нем. В «Москве майской» Лимонов — Растиньяк. Скорее, он — герой «Смотровой площадки» Петрушевской. Он приехал завоевывать этот город, но мы можем устами Петрушевской спросить: «Тем более, кого здесь особенно-то было побеждать?» Неврастеников, стариков, детей беспомощных, мальчиков-тюльпанчиков? По большому счету, Лимонов Москву не то чтобы победил, он ее преодолел как соблазн, он уехал, потому что ему делать здесь было больше нечего: его бы посадили, а диссидентская среда была совершенно не для него. Он готов был садиться, но за убийство, а не за политику. Да и вообще, садиться — это не его судьба.

Он в Москве не нашел своей ниши. В Харькове она была — ниша приблатненного проклятого поэта, некоторое время потом Милославский (еврей) эксплуатировал ее. Да и вообще, культура Харькова — культура полукриминального, несколько вийоновского образа жизни: большой индустриальный город, в котором возможен молодой фатер. Москва — не для Лимонова. Это то, о чем Бродский говорил: «Здесь надо жить со слоновьей шкурой». А у него слоновьей шкуры нет, и он не хочет ею обрастать. Он — Растиньяк, который презирает всех этих людей и должен их победить. Но тут понемногу возникает вопрос: а на каком основании он их так уж презирает?

Если сравнить тогдашние стихи Лимонова, они, конечно, ошеломляют свежестью: они веселые, смешные, трагические временами. В них изумительная непосредственность и сила чувства. Но в Москве тогда многие писали на этом уровне, просто не было автоматического письма, как сам его определяет Лимонов, и не было авангардной отваги называния вещей своими именами. Конечно, стихи Лимонова очаровательны и прелестны, но в них далеко не все его способности реализованы. Он, конечно, по преимуществу прозаик, а не поэт. Лучшие его вещи написаны в прозопоэтическом жанре, как «Дневник неудачника». Лимонов по-настоящему реализовался, конечно, за границей, где и пришла к нему тема изгойства, принципиальной отдельности от других людей. Он не лирик, вернее, не только лирик.

А Лимонов ранний; Лимонов, завоевывающий Москву… его стихи, включенные в текст романа, не производят такого уж большого впечатления эстетического шока. Были в это время люди в Москве (например, Олег Чухонцев), которые писали получше. Кроме того, что еще важно? Роль стареющего мэтра, фальшивого насквозь (Арсения Тарковского), или роль революционера, который тоже одержим сексуальным голодом (Володька там такой персонаж), или роль советского конформиста, который нарочно пишет хуже, потому что иначе ему не вписаться никак в эту систему ценностей,— все эти люди довольно противны. Но когда это читаешь, испытываешь только одну радость — оттого, что это все кончилось. Все роли, которые эта система предлагала своим обитателям; все роли, которые эта страна предлагала своей культурной элите,— все эти роли одинаково фальшивы, внутренне противоречивы и, в общем, отвратительны.

Роль молодого Растиньяка, молодого негодяя, который приехал из Харькова, чтобы все подвинулись, ничем не лучше. А масштаб личности у Лимонова все-таки не такой, как у Маяковского, и трагедия не та, и конформизм не тот. Поэтому он воспринимается, что ли, как такой опоздавший футурист, которому до Маяка очень многого не хватает, прежде всего — масштаба новаторства.

Иными словами, главная радость от знакомства с этим романом — это радость оттого, что вся описанная в нем реальность давно и безвозвратно отошла в прошлое. Возникает, правда, мысль, что в этой среде могут выжить две категории людей: либо душевнобольные… Обращаешь внимание на то, сколько клинических сумасшедших в этом тексте, но в первую очередь, конечно, это Леня Губанов, который возникает эпизодически; это до известной степени уже тогда глубоко больная Аня Рубинштейн, которая вскоре и повесилась…. Ну как вскоре, ей 50 лет было, а в романе ей 30. Аня Рубинштейн — первая харьковская жена Лимонова, которую он любил, которая была совершенно очаровательная. Но при этом он понимает, что в каком-то смысле она честней, только она стихов не пишет. А так-то у нее есть абсолютная наивность, чистота, искренность абсолютного безумия. И когда мы читаем Лимонова, мы видим страшную драму главного героя, который недостаточно радикален, чтобы быть безумцем, который все время остается расчетливым менеджером своей жизни, расчетливым менеджером. Ему биография нужна для литературы. А вот гибнуть всерьез он не может, и в этом смысле, конечно, проза Венедикта Ерофеева на порядок выше. Тут гибель всерьез есть, тут есть самоубийство, ставшее материалом для литературы. То есть саморастрата, самоуничтожение.

Лимонов производит впечатление человека, который живет, нонконформирует, тратит себя, но при этом все время шьет брюки и при этом все время строчит в записную книжечку. Все время возникает определенная вилка, определенное внутреннее противоречие между разрушителем, хулиганом, великим анархистом и Растиньяком, который все время хочет устроиться, вписаться, найти себя. Это как в Америке. Эдичка, хоть и заканчивает книгу словами «Я …ал вас всех, …аные суки», а тем не менее, он очень хочет понравиться и этим писателям, и этим миллионерам, и этим издателям. Вот эта постоянная лимоновская жажда устроиться и одновременно все разрушить… То есть, скажем так: все разрушить, но сначала устроиться — это противоречие видно в «Москве майской», оно из него торчит.

Это как с женщиной: он примерно понимает цену всем своим роскошным любовницам. Но при этом он понимает, что он от них зависит, его привязывает к ним обычное похотливое мужское желание. Поэтому он одновременно гнать, держать, смотреть, слышать, ненавидеть, но все-таки зависеть. Вот в этом лимоновская главная проблема. Окончательный революционный позыв, позыв к саморазрушению — этому литература не дает ему предаться. Потому что все равно он все это делает не для того, чтобы это прожить, а для того, чтобы об этом написать.

И в результате возникает такая странная фигура революционера с записной книжечкой, любовника с записной книжечкой. «И при этом я бы еще немножечко шил». После «Москвы майской» Лимонова не перестаешь любить, потому что он все равно пишет смешно. Правда, там есть много несмешных шуток, многословный роман, тяжеловесный (что вы хотите, 416 страниц). Но при этом возникает ощущение, что вся саморастрата, все эти литературные эксперименты — это желание не только победить истеблишмент, но и стать частью этого истеблишмента. Вот в этом, наверное, главная трагедия Лимонова. Это то, о чем он говорил: «Моя литературная судьба — это трагизм, моя тема — это трагизм». Трагедия Лимонова в том, что ему все время как-то хочется себя убить не до конца или революционером стать не до конца. И вот в интервью, которое сейчас Арина Бородина опубликовала (тридцать лет спустя), он тоже все время повторяет: «А вот у меня столько-то издано книг, у меня столько-то предложений от издателей». Это какая-то все время гордость на базе нонконформизма, это не очень сочетается, не очень сочетается беспрерывная гордость самоутверждения и, условно говоря, все время с собой портфолио («вот что обо мне написали, а вот сколько меня издали»).

Я думаю, что главная трагедия лимоновской судьбы была в том, что мыслил он как Ги Дебор, а писал лучше даже, чем Ги Дебор, а вот жить, как Ги Дебор, он не мог. Поэтому он стал частью «общества спектакля», стал, может быть, его лучшим летописцем, но стать его разрушителем и авторитетным противником он не смог. И это очень горько.

У меня нет никакого желания Лимонова обижать, сводить с ним счеты. Я действительно очень его любил, он про меня начал неожиданно на ровном месте ужасные гадости писать. Я понимаю, что я был ему всегда противен, потому что я из тех мальчиков из хорошей семьи, каких он классово не любит. Но проблема в том, что он классово своему классу абсолютно чужд. Что для него, так сказать, рабочий класс был, скорее, нежелательной вынужденной средой.

Он был очаровательный человек, довольно сентиментальный. У него прекрасные рассказы о матери — «Mother's Day» и «Смерть старухи». У него прекрасные повести о любви. «Укрощение тигра в Париже», я думаю, настолько лучше «Это я — Эдичка», насколько Наталья Медведева была ярче и талантливее, чем Елена Козлова-Щапова де Карли. Но при этом в образе Лимонова все время ощущается художественный метод — сблизиться, завоевать, порвать и на энергии этого разрыва, на этой реактивной тяге лететь дальше. К сожалению, этой реактивной тяги недостаточно. Рано или поздно возникает вопрос о внутреннем содержании этого героя. Может быть, поэтому поздняя лирика Лимонова («Стихи к Фифи») рисуют такой, в общем, неприятный образ, образ влюбленного старца, такой немножко «Дядюшкин сон», над чем он сам иронизировал. Это не делает его менее привлекательным, и книга его «Это я — Эдичка» в литературе будет всегда. Но все равно Эдичка против Лилички — это, увы, плотник супротив столяра. При том, что я как раз в молодости любил Лимонова гораздо больше, он мне был более симпатичен, а к Ерофееву я питал, скорее, недоверие. Но с годами Ерофеев перевесил.

При этом всякий новый, новообнаруженный текст Лимонова прекрасен. Думаю, они будут и еще. И что особенно ценно, понимаете, хорошо для писателя оставить после себя в столе. ⟨…⟩

«Живой гвоздь», 21 мая 2025 года

«Москва майская»: потерянный роман Лимонова

Николай Корнацкий

История, как писатель разлюбил столицу, рассказана в стиле Кристофера Нолана.

Рукописи, к сожалению, горят, но иногда находятся копии. Роман «Москва майская» был написан в 1986 г. в Париже, однако так и не был напечатан. Лимонов передал текст Марии Розановой, издательнице журнала «Синтаксис», и та отсоветовала публиковать. Да и сам Лимонов полагал вещь слабой, потому покорно отправил «в стол». Когда спустя годы передумал, было поздно — собственный экземпляр потерялся при переездах. И вот совсем недавно «Москва майская» нашлась в американском архиве Андрея Синявского (Мария Розанова была его женой) и выходит почти 40 лет спустя в издательстве «Альпина нон-фикшн». У таких авторов, как Лимонов, интересны даже неудачи, однако «Москву майскую» как раз провалом не назовешь. Затянутая, неровная, но все равно это крайне любопытная книга. «Потерянное звено» между его харьковским и нью-йоркским циклами и ценное свидетельство о жизни московской арт-богемы конца 1960-х гг.

Лимонов невзлюбил роман из-за того, что, по собственному признанию, не смог совладать с формой. Ключевые события разворачиваются всего три майских дня 1969 г., однако повествование — в духе фильмов Кристофера Нолана — постоянно скачет флешбэками. Их слишком много, и не все они равноценны. Но у писателя хорошая память, подробный дневник под рукой, и ему жаль упустить очередную сценку или лирическое отступление в духе романа XIX в. Лимонов сознательно играет в ерническую стилизацию — регулярно сравнивает себя с Растиньяком из бальзаковского «Отца Горио» и пишет о себе в третьем лице: «наш герой». Как и его французская ролевая модель, писатель прибыл покорять столицу и как раз в мае 1969-го должен был наконец достичь заветной цели — стать москвичом. С помощью хитроумной интриги, включающей фиктивный брак, подставного жениха и переклеенное фото в паспорте.

Конечно, амбиции «нашего героя» простирались гораздо дальше прописки — это скорее промежуточная ступенька, способ облегчить себе жизнь. Лимонов хотел — ни много ни мало — лавров главного поэта Москвы и с первых же дней пытался внедриться в богемные круги. Поначалу ему помогли харьковские связи — Вагрич Бахчанян, всеобщий друг и художник популярнейшей «Литературной газеты», а также Рита Губина, староста поэтического семинара Арсения Тарковского. Дальше Лимонов самостоятельно расширял круг знакомств, даже рисовал схему своего победного проникновения в кружки, салоны, группировки — подклеивая новые и новые куски бумаги. Всего он прожил в Москве семь лет и за это время исследовал контркультурную «географию» вдоль и поперек — от квартир диссидентов-подпольщиков до мастерской Эрнста Неизвестного, от Центрального дома литераторов до «Союзмультфильма». Там, на киностудии, проходила гражданская панихида по Юло Соостеру, чуть ли не единственной фигуре арт-богемы, кто не просто стал лимоновским другом-приятелем, а вообще оправдал ожидания харьковского Растиньяка.

«Москва майская» — это история разочарования Лимонова в Москве. Провинциал, выросший на дефицитных книжках о французских символистах и Монмартре, быстро прозревает, как провинциальна на самом деле столица и насколько якобы смешны и ничтожны местные небожители. «Поздний акмеист» Арсений Тарковский не в состоянии понять примитивной гениальности лимоновских стихов (мэтр заявил, что тот «изобрел деревянный велосипед» — переоткрыл находки обэриутов). Генрих Сапгир отказался бунтовать против Союза писателей и создавать совместно с ним, Лимоновым, альтернативный писательский профсоюз («Генрюша слишком хорошо ест»). Претензии к богеме у автора зачастую чисто эстетические — бородатые, пьющие, немодные. «Я предпочитаю видеть вокруг себя красивых людей».

Одна из главных арок романа — моральное банкротство СМОГа, ярчайшего литературного объединения 1960-х. Первое поколение смогистов (Леонид Губанов, Владимир Алейников) исписалось, считал Лимонов, второе в силу отсутствия таланта свою энергию направило в политические акции, что, с точки зрения автора, и вовсе глупость. Тем не менее в кульминационной сцене романа «наш герой» недвусмысленно объявляет себя наследником почившего СМОГа. Во время бытовой ссоры Лимонов будто бы чуть не «снял скальп» разбитой бутылкой с Губанова, после чего один из собутыльников вовремя вспоминает байку, что

«у индейцев человек, победивший вождя племени, снявший с него скальп, сам становится вождем».

Конечно, Лимонов сильно преувеличивает и свою известность, и свой успех в поэтической Москве. В одной из глав он упоминает, что его самиздатовские поэтические сборники прочитали «тысячи московских интеллектуалов»,— на деле, учитывая цену (а Лимонов не раздавал, а продавал свои «книги» по 5 руб. за штуку), счет в лучшем случае шел на сотни читателей. Многими своими знакомствами юный поэт обязан не литературному дарованию, а тем, что шил штаны на заказ. Любые факты в мемуарах такого нарцисса нужно перепроверять, но, кажется, настроения и некоторые нравы переданы достаточно точно. Чего стоит только глава про роль алкоголя в богемных посиделках, которые автор сравнил с венецианским карнавалом и оперой одновременно:

«Бутылка как бы знак: нормальные правила нормальной жизни мгновенно отменяются, признаются ненормальными, и начинается пьеса — другая реальность ⟨…⟩ Прославленный русский алкоголизм на деле не есть алкоголизм, но особая социальная церемония, спектакль, ОБРЯД».

«Ведомости», 22 мая 2025 года

«Лимонов всегда выбирал самого сильного и рвался низвергнуть его»

Алексей Черников

Беседа с Даниилом Духовским о «Москве майской» и не только.

Не издававшийся при жизни Эдуарда Лимонова роман «Москва майская» увидел свет и ожидаемо стал одной из самых обсуждаемых новинок российского книгоиздания. Не прошел мимо него и поэт Алексей Черников. Он побеседовал с литературным секретарем и другом писателя Даниилом Духовским об истории новообретенной книги, а также о том, каких «новинок» Лимонова стоит еще ждать и чего в нем все-таки было больше — любви к себе в искусстве или к искусству в себе.

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

— Лимонов не опубликовал «Москву майскую», потому что так посоветовала Мария Васильевна Розанова. Это удивляет. Неужели он просил хоть у кого-то советов и оценок, став уже признанным автором и опытным стратегом на литературном поле?

— В конечном счете он все решал сам, зачастую исходя из неочевидных для окружения соображений или предчувствий. Но самодуром Лимонов не был, к Марии Васильевне относился с большой человеческой симпатией, к ее литературному вкусу и издательскому чутью — тоже. То, что мнение Розановой сыграло свою роль в решении не публиковать роман,— абсолютно естественно. Другое дело, что ее мнение не было определяющим при принятии такого решения.

Эдуард Лимонов + Даниил Духовский — Эдуард Лимонов и Даниил Духовской. Фото из личного архива Даниила Духовского

— А с вами он советовался как с литературным редактором? Как проходили ваши обсуждения его рукописей — и удавалось ли его в чем-либо переубедить, если были поводы для переубеждений?

— «Лимонов со мной советовался» — звучит невыносимо пошло. Скажу так: между нами была известная степень взаимного доверия, мы обсуждали многие детали, иногда, набирая на компьютере его текст, я замечал какие-то фактические ошибки, ненужные повторы. Так как писал Эдуард очень быстро, порой едва ли не в режиме автоматического письма, ошибки случались. На такую правку он соглашался без вопросов.

Работали мы просто: на протяжении последних десяти лет я бывал у него практически еженедельно, иногда по нескольку раз в неделю. Ну и огромный объем переписки, тысячи писем — по телефону ни он, ни я общаться не любили.

Когда готовился сборник избранных стихотворений, написанных между 2003 и 2018 годом, Лимонов поручил мне провести селекцию лучшего из тоненьких поэтических книжечек, которые выходили у него почти ежегодно. Я отобрал примерно 300 стихотворений и горжусь, что он почти ничего не изменил в моем выборе. Десяток текстов убрал, несколько добавил. Книжка вышла под немудрящим заглавием «287 стихотворений».

Порой мы иронично и цинично переговаривались по поводу литературных дел. Наше сотрудничество, например, он называл «артель», а я заявлял, что «работаю для него Хароном», так как сообщаю Эдуарду имена его скончавшихся знакомых для очередных «Книг мертвых». Можно было залезть утром в электронную почту и увидеть отправленное в пять утра письмо Лимонова с вопросом «Ну, что нового? Кто еще умер?». Впрочем, это не цинизм, это — чтобы не было столь жутко от настигающей всех смерти.

Когда умерла супруга Юрия Власова, знаменитого штангиста и писателя, с семьей которого мы с Лимоновым общались в середине девяностых, я так же сообщил об этом печальном факте Эдуарду. А он вдруг ответил мне: «Ты же Власовых знал лучше. Не хочешь написать главу о Ларисе Сергеевне в мою книгу?» От таких предложений не отказываются. Я написал. Книга вышла, и он подарил мне экземпляр с надписью: «Соавтору моей «дипломной работы»…»

Вот смешной (или не очень) эпизод: мы работали над одной из последних книг эссе, «Философия подвига», и я едва не поругался с ним, настаивая, чтобы он выбросил главу про известного немецкого политика 1930–1940-х годов. К тому моменту любые его оценки, которые могли бы показаться позитивными, уже подпадали под действие статей УК. Лимонов нехотя согласился, выкинул кусок про рейхсканцлера и несколько обескуражено спрашивает: «А кого вместо него вставить?» Я отвечаю: «Напишите про Баадера». Он так и сделал.

— Почему «Москва майская» все-таки не была издана до момента утраты рукописи? Неужели Лимонов побоялся как-то задеть своим текстом упоминаемых в нем персонажей — или просто не был доволен качеством романа?

— Однозначно второе. Там практически нет персонажей, которых бы он не задел в том или ином другом сочинении. По лимоновским меркам, «Москва майская» достаточно мягкая книга, скорее сентиментальная, чем уничижающая спутников его юности. А вот то, что текст не настолько ладно скроен, как текст «Молодого негодяя» или «Подростка Савенко», заметно. Кроме того, книга очень густонаселенная, там десятки персонажей, иногда в их толпах теряешься. Но роман все равно замечательный и абсолютно «лимоновский». А его отбраковка говорит лишь о высоте требований, которые Эдуард предъявлял к собственному тексту.

— А почему после утраты рукописи Лимонов не стал восстанавливать роман? Он ведь был чрезвычайно плодовит и работоспособен, мог бы и заново написать эту книгу.

— Когда готовилось издание и шла речь о датировке романа, я обратил внимание издателей на то, что в эпилоге упоминается смерть Андрея Тарковского, последовавшая в конце декабря 1986 года. Конечно, эпилог мог быть дописан чуть позднее основного текста, но все равно очевидно, что писал он «Москву майскую» в 1986–1987 годах. Затем принял решение ее не издавать. А уже в 1989 году Лимонов вернулся на родину. Сперва наездами, с 1992-го — постоянно. И обрушился новый материал, трагический, кровавый, волновавший его намного больше воспоминаний о Москве шестидесятых. О первом приезде в СССР после эмиграции он написал незаслуженно малозамеченный роман «Иностранец в смутное время» и вставил в него два больших фрагмента из «Москвы майской» в качестве флешбэков. Практически дословно, поменяв только имя героя с Эда Лимонова на Индиану Иваныча — так он зашифровал себя в этом тексте.

То есть в 1990–1991 годах рукопись «Москвы» еще была при нем. Утрачена она была позднее, в ту пору, когда Лимонов уже крепко жил в России и русскими делами. Восстанавливать роман он не хотел, я спрашивал его об этом неоднократно. Не в его нраве была возня со старыми историями. Кроме того, к середине девяностых он решил, что роман как жанр ему больше неинтересен. А об экземпляре, переданном Марье Васильевне Розановой, Эдуард просто забыл.

— Лимонов на сегодня опубликован весь или есть еще что-то, чего читатели не видели и не увидят никогда?

— Не весь. Читателей еще ждут открытия. И «забытые» рассказы, и, вероятно, стихи, и мемуарные записи. Есть замечательные энтузиасты, которые успешно открывают в архивах неизвестные тексты. Кое-что готовится прямо сейчас, но об этом пока рано говорить.

— Представим, что 24-летний Лимонов попадает в Москву наших дней. Его стратегия покорения столицы была бы актуальна? Сегодняшняя литературная среда приняла бы такого юношу?

— Юноша обладал незаурядной волей и колоссальной жаждой славы. Такие качества срабатывают в любую эпоху независимо от декораций. Сегодняшняя литературная среда гораздо жиже, слабее мира искусства шестидесятых, покорить ее для Эдуарда не составило бы проблем. Другое дело, что вовсе не обязательно в нынешнем мире он стал бы реализовываться в качестве поэта. Но тут мы уходим в туманную область догадок, а Шерлок Холмс говорил, что это зряшное дело.

— Если бы Лимонов оставался в Москве после 1974-го, у него были бы хоть какие-то перспективы стать «персоналити», кем-то реально заметным на фоне сотен других маргинальных литераторов?

— Думаю, да. Талантливо было целое поколение. Ленечка Губанов писал о Москве тех лет: «…где гении шумят как колоски / и пожимают робкими плечами». Но таланта мало, нужны амбициозность, воля и бесстрашие. Это лимоновские качества. Но мы снова уходим в область сослагательного наклонения…

— В романе Лимонов вспоминает, что Арсений Тарковский назвал его стихи «изобретением деревянного велосипеда», буквально повторением поэтики обэриутов. В чем авторская уникальность Лимонова-поэта, чем важна его поэзия сама по себе, в отрыве от дальнейших трансформаций автора и его биографии?

— Он всячески открещивался от литературного родства с обэриутами. Его право, хотя, на мой вкус, ничего зазорного в этом нет. Для него они были слишком маленькой по значимости страничкой в истории литературы. Но он знал тексты и Хармса, и Введенского, и Заболоцкого, в меньшей степени — Олейникова. Хармс в сознании Лимонова присутствовал. Например, когда мы с ним, изрядно выпив, беседовали о поэте Сергее Чудакове, Эдуард вдруг стал сравнивать его: «Он был как Хармс, совершенно европейского вида, несмотря ни на что. Помнишь, Хармса есть фотография, где он в кепи? Вот и Сережа Чудаков был таким же. Без трубки, очень молодой, без кепи, но похожий…» Знал о том, что Хармс боготворил Хлебникова и Малевича, мы иногда об этом говорили, но вскользь, «в груде дел, в суматохе явлений».

Авторская уникальность Лимонова-поэта в том, что, отчасти пользуясь поэтикой обэриутов (и то — на раннем этапе), он наполнял ее совершенно другой интонацией, другим смыслом высказывания. Ранний Лимонов — гораздо больший лирик, чем обэриуты. Они — трагики и мистики, роднит их восприимчивость к абсурду бытия, но Лимонов намного элегичней.

— Некоторым кажется, что ранний Лимонов выработал поэтический метод и интонацию, из которых вырос Дмитрий Пригов. Когда Пригов подхватил их и стал более узнаваемым поэтом, Лимонов перестал писать стихи в прежнем стиле. С таким мнением стоит считаться?

— Это хронологически неверно. Лимонов распрощался со сходной поэтикой сильно раньше, чем узнал стихи Пригова. Если верить Эдуарду, в Москве 60–70-х они не пересекались. Познакомились позже, Пригов навещал Эдуарда в Париже, затем виделись в Москве, есть даже совместная фотография. Эдуард считал, что Дмитрий Алексаныч творил в сходной с «ранним Лимоновым» манере. Но это был повод упрекнуть Пригова в «формализме» и подчеркнуть, что сам Лимонов ушел в сияющие выси от достаточно примитивного уровня концептуализма, в котором навсегда, по его мнению, поселился Пригов.

Я тоже знавал Дмитрия Алексаныча, познакомился в музее Вадима Сидура в январе 1989-го, даже раньше, чем с Эдуардом. Пригов говорил мне о том, что его отношение к стиху, цитирую, «в известном смысле предельно неискреннее, моя основная драматургия не стихи, а отношение некоего автора со стихом», что он всегда «снаружи предмета, о котором пишет». Лимонов ему в этом полностью противоположен.

Д. А. Пригов, возможно, оглядывался на Лимонова. Э. В. Лимонов на Пригова — безусловно, нет. Существует емкий очерк Эдуарда о Пригове в «Книге мертвых-2». В финале он отказывает ему в таланте. На мой взгляд, несправедливо.

— Поэзия во многом была для молодого Лимонова чем-то наподобие спорта: он мыслил иерархиями, стремился быть «лучшим» и испытывал страшную ревность к чужой славе. Кому из поэтов-современников он по-настоящему завидовал, если такие были? И как относился к этим своим переживаниям под конец жизни?

— Тут я тайн не открою. Лимонов всегда выбирал самого сильного в окружении и рвался превзойти и низвергнуть его. В Харькове это был Владимир Мотрич, в Москве — Игорь Холин, Леонид Губанов и Владимир Алейников, в вечности — Иосиф Бродский, его абсолютный соперник. Под конец жизни он относился к ним трезво, но и с большой нежностью. Ведь наши соперники и враги в пределе оказываются самыми близкими нам.

— Многие обвиняют Лимонова в избыточном упоении собой, за которым якобы теряется его авторская чувствительность к сложным метафизическим состояниям, к чему-то тонкому во внешней среде. И поэтому некоторым тесно в его книгах от обилия авторского «я», заслоняющего собой все. Лимонов — человек литературы, текста или все-таки именно artist, как он любил себя называть? И чего в нем было больше — любви к себе в искусстве или к искусству в себе?

— Лимонов очень большой, и каждый может выдумать себе своего Лимонова. И они будут не похожи друг на друга. Я постоянно размышляю о нем, о том, что я успел увидеть за без малого тридцать лет общения этим невероятным человеком. О том, чего разглядеть или понять не сумел. Сейчас я ощущаю, что прежде всего он был человек слова, текста, как исчерпывающе точно говорят англичане: man of letters. Фокус на себе и собственной судьбе — это лишь метод, оказавшийся верным. Его потребность писать была физиологической. Он служил литературе не меньше, чем она ему.

«Горький», 23 мая 2025 года

«Москва майская»

Дмитрий Овчинников

В русских сетях после более, чем года ожидания появился наконец в хорошем качестве и с переводом фильм режиссёра Серебренникова «Лимонов. Баллада».

Туповатые неосоветские ауешники тут же принялись объяснять и трактовать самый скандальный эпизод фильма, перекочевавший в этот фильм Серебренникова из книги-биографии о Лимонове написаной Каррером, а в книгу-биографию из произведений же самого Лимонова.

Почему Лимонов — не Лимонов, а негр — не негр, а герой — не герой, было — не было и вообще автор совсем другое имел ввиду, а не то, что на писал, а глупый Каррер прочитал и принял все за чистую монету, а ненавистный либераст и злодей Серебренников намеренно все исказил, а мог бы снять фильм про настоящего советского человека, но не снял…

Диву я даюсь, нафига неосоветским ауешникам вообще читать Лимонова и смотреть о нем фильмы…

А между тем, находящаяся в стадии реакции, закручивания гаек, Родина хлопнул кулаком по столу и сказала свое веское слово — запретить! Запретить «ауе», «лгбт», «Эдичку», Серебренникова, секс с неграми на пустырях Нью-Йорка, матерщину и многое другое…

Чем тут недовольны неосоветские ауешники, дьявол их знает, может тем, что все запретили, но никого не расстреляли, и получается, что не по нашему не по советски, слишком мягко, либерастически.

И в тоже самое время вдруг!

Книжное издательство «Альбина. Проза» делает шикарнейший подгон — издаёт долгое время считавшийся утраченым роман писателя Эдуарда Лимонова «Москва майская».

Роман был обнаружен в архиве Андрея Синявского в Гуверовском институте при Стэнфордском университете.

Если верить комментариям издателей, то роман этот был полностью подготовлен к печати самим автором, но потом его то-ли отговорили издавать, то-ли он передумал сам.

Узнав об этом, что роман вышел (у нас, в Россиюшке), появился на прилавках вот буквально на днях, я рванул к компу искать электронную бесплатную пиратскую версию… и не нашёл, рано ещё. Но тут я не выдержал и побежал в книжный магазин и впервые за долгое время купил себе за деньги бумажную книгу.

И окунулся в чтение.

Эх! Лимонов о Лимонове, это вам конечно не Каррер о Лимонове и не Серебренников о Каррере… В книге присутствует типично лимоновский интерес, вкус, стиль — все то, за что мы так любим его творчество.

Действие романа «Москва майская» происходит… в Москве в течении трех дней шестьдесят девятого года. Три дня, но с многочисленными флеш-бэками и отступлениями, что (как и в «Подростке Савенко», например) сильно расширяет временное пространство книги. Молодой поэт вместе со своей женой Анной приезжает из Харькова в Москву, в столицу, которую и пытается покорить.

Биографически это продолжение «Харьковской трилогии», да и написан роман в восемьдесят шестом году как-раз после написания и издания той трилогии о Харькове.

По стилистике роман сильно повторяет «Молодого негодяя». Так схоже, что мог бы считаться четвертой частью «Харьковской трилогии». Приключения и становление героя в Москве, в новой обстановке, в новом городе, город новый, а герой все тот же…

Именно московскому периоду мифа о Лимонове не хватало подробностей, отдельного романа, и вот теперь он есть. В книге, кстати, присутствует множество известных людей (без псевдонимов, под своими именами).

Ещё именно в этой книге Лимонов рассказывает о своих занятиях на поэтического семинаре Тарковского и раскрывает свои отношения с поэтическим объединением СМОГ. Также он разъясняет почему он не любит Марченко, Солженицына, дессидентов и рабочих…

Короче, это Лимонов. Надо читать.

И я читаю. Наслаждаюсь чтением так, как в те времена, когда впервые «Подростка Савенко» купил и открыл.

И всем советую.

«ВКонтакте», 24 мая 2025 года

Веет легким своим опахалом: провинциальный поэт в поисках Родины

Лидия Маслова

Героический период жизни Эдуарда Лимонова в романе «Москва майская»

Впервые изданный роман Эдуарда Лимонова, рукопись которого долго считалась утраченной, написан в Париже в 1986 году и рассказывает о первоначальном этапе покорения столицы переехавшим из Харькова поэтом. Критик Лидия Маслова представляет книгу недели, специально для «Известий».

Эдуард Лимонов
«Москва майская»
М.: Альпина нон-фикшн, 2025.— 414 с.

В принципе, события «Москвы майской» позволяют указать даже точную датировку (18–20 мая 1969 года). Но, разумеется, действие происходит скорее во внутреннем личном хронотопе уже взрослого и состоявшегося писателя, который смотрит на себя 26-летнего иногда с отеческим умилением («Как быстро наш герой растет, как резво развивается»), иногда с тонкой иронией («Наш передовой, свежеприбывший из провинции поэт, как мы уже упоминали, стал на сторону самых передовых школ — сюрреализма и поп-арта»), но в любом случае без ложной скромности, хотя по разным поводам неоднократно называет себя «идиотом».

Кстати, из стихотворения Генриха Сапгира «Парад идиотов» Лимонов цитирует довольно большой кусок, который ему довелось прослушать в исполнении автора, волнуясь перед собственным выступлением. «Москва майская» вообще местами похожа на поэтический слэм, где лирический герой все время заставляет почувствовать атмосферу состязания и ревниво сравнивает себя с конкурентами:

«Ему пришлось читать после Генрюши, что его не обрадовало, так как провинциал признал в нем сильного и умелого противника».

Разные поэтические авторитеты, от Арсения Тарковского до Александра Галича, проходят перед пытливым взором юного Эда (он сам иногда определяет себя как «юного» поэта, по сравнению к населяющими Москву мастодонтами), чтобы причудливо отразиться в его насмешливо посверкивающих очках, придающих лирическому герою обманчивый вид:

«С весны 1967-го юноша стал носить очки в присутственных местах и на улицах, и очки придали его облику известную безобидность, какую обычно сообщают очки щуплому молодому человеку».

Таких вербальных автопортретов в «Москве майской» много, и в них ощущается смесь самоиронии и нежности к себе когдатошнему:

«Длинноволосый бледный юноша в лоснящемся на локтях и коленях черном костюме — поэт в героический период его жизни».

Взрослый Лимонов словно удивляется тому, как Лимонов начинающий вообще смог приспособиться к этой жизни, где перед индивидуалистом стоит сложная задача — сберечь «свое теплое и красивое «я»».

Это теплое лимоновское «я», похожее на новорожденного щенка (а целых восемь таких щеночков появляются в самой сентиментальной и трогательной сцене романа), при всей своей ненависти к социальному и коллективному, тем не менее чувствует потребность куда-то прибиться, ведь иначе не выжить. Именно поэтому лирический герой и отправляется в Москву, очарованный иллюзиями о том, что ему удастся найти друзей и единомышленников среди членов литературного объединения СМОГ:

«Соблазненный все еще раскатывающимися по стране волнами слухов и легенд, живописно повествующих о многотысячных чтениях смогистов на площади Маяковского, в библиотеке Ленина, о неслыханной дерзости их, включивших в список литературных трупов даже модных тогда у советской интеллигенции Евтушенко и Вознесенского, и приехал наш провинциал в Москву».

Над своим юношеским слабовольным желанием согреться в поэтическом коллективе Лимонов образца 1986 года издевается беспощадно:

«Наконец он примкнет к самой передовой молодежи своей страны. Наконец окажется в теплой и унавоженной почве».

Но несмотря на тоску по дружеской теплоте сквозь провинциальные лимоновские очочки быстро оказывается очевидна поэтическая беспомощность прославленных столичных «смогистов», испорченных влиянием Пастернака:

«Большой том стихов Пастернака в серии «Библиотека поэта» вышел в 1965-м. С предисловием проф. Синявского. В том же году проф. Синявского арестовали, и том подскочил в цене. Синий, труднодоступный том произвел на мягкие молодые души смогистов губительное впечатление. Пастернак с помощью Синявского совратил их поколение. Стихи большинства смогистов напоминают помесь гербарного определителя растений средней полосы России с пособием по занимательной метеорологии. Обильно каплет воск со свечей, бесконечно падают башмачки или иные балетные атрибуты под громы, грозы, ливни, метели, наводнения и другие слезоточивые явления природы…»

Это противоречивое желание влиться в какую-то общность, чтобы тут же разложить ее на составляющие и убедиться, что она тебе не подходит, составляет эмоциональный и философский нерв «Москвы майской». Она интересна не только как портрет эпохи и определенной литературной среды, но и как взгляд индивидуалиста, забравшегося в самое сердце своей Родины — России, и почувствовавшего, что здесь он тоже чужой, «паршивая овца» (которая, однако, своей паршивостью только гордится). В середине романа есть очень кинематографичный «травелог», который мог бы стать украшением байопика о Лимонове, потому что наглядно передает не только отношение лирического героя к Москве и России, но и саму квинтэссенцию лимоновского мировоззрения, которое любит экстремальные точки: либо с самого дна, либо с высоты птичьего полета, но никак не со среднего уровня человеческого взгляда.

Свой концептуальный вояж по Москве провинциальный поэт начинает с рассуждения, где скрыта издевка над пошлостью туристического подхода:

«Он не ощущал, что Москва — столица нашей Родины, довольно долго. Понимал, что да, но не ощущал. Ему бы с самого первого дня нужно было пойти, как делают простые люди, посетить Кремль, приблизиться к Царь-пушке и Царь-колоколу, побродить у тухлой Москвы-реки, съездить в Загорск, вглядеться в лики икон и даже — почему нет — спуститься под землю, в Мавзолей, поглядеть на забальзамированного вождя племени. Ведь именно эти, казалось бы, вульгарно-открыточные пошлости и возвышают Москву в столицу Союза Советских, всея Руси».

Дальнейшие поиски Родины приводят «Эдуарда, не помнящего родства», в ГУМ, Музей изобразительных искусств имени Пушкина, Елисеевский гастроном («где хорошо пахло кофе и селедкой»), Центральный рынок на Цветном бульваре, где эстетически чуткий поэт придирчиво выбирает, что из этих локаций можно признать частью Родины, а что — не дотягивает.

Оказавшись в какой-то момент в холмистом Кремле и осмотрев «прославленный колокол», похожий «на буддийскую ступу», а также Колокольню Ивана Великого, собирающуюся упасть, как Пизанская башня, впечатлительный провинциал вдруг взмывает с Красной площади «на воображаемом мгновенном летательном аппарате (нечто вроде геликоптера, но передвигающемся со скоростью воображения)» и на протяжении боя курантов успевает облететь всю Россию, поразившись ее габаритам:

««Большая,— подумал он,— какая большая!» И понял, что думает о ней — стране, но не Родине. В большой — неуютно, могущественно и страшно. Если б она была маленькая — была бы мне ближе. А так, что делать? Жить со всею ею? Хорошо и легко жителю княжеств Люксембурга или Андорры. А с этой… Поноси-ка в себе всю эту коллекцию минералогий, рельефов и климатологии. А пейзажей сколько!»

Последний московский пейзаж, предъявленный уже в эпилоге,— телевизионная картинка:

«Москва? Все так же стоит на полянке на берегу реки шоколадный торт Кремля. Автор видел по «тиви»,—

иронизирует парижский космополит Лимонов, в 1986 году еще не предвидевший, что все-таки именно Москва даст ему последний приют.

«Известия», 25 мая 2025 года

«Москва Майская» Эдуарда Лимонова — рукопись, которая не сгорела, а если бы и сгорела, то мы не особо бы расстроились

Я у мамы сериальщик-книгочтец

Здравствуйте, мои дорогие книголюбы!

Сегодня поговорим о недавно вышедшей книге «Москва Майская» Эдуарда Лимонова. Честно говоря, купился я на предысторию «Альпина Проза» о тяжелой судьбе рукописи, которая якобы была утрачена в пожаре, затем чудесным образом найдена (прим. — маркетологам издательства «Браво!» за отсылку к теме «Рукописи не горят»), и агрессивной рекламе «Яндекс Книг», что активно подсовывала ее мне несколько дней на главной странице приложения. Заходишь туда, а там: «Ну почитай меня, ну почитай!» Вот я и решился.

Сразу скажу, что это мой второй заход на Лимонова. Пытался я его читать, но столкнулся с огромными проявлениями, так сказать, «свободной любви», на том и закончил. Мне это не надо. И вообще правильно, что запретили. Думаю, раз сейчас напечатали, то учитывали запрещающий сие закон, и там ничего такого нет. В контексте всего творчества оценивать не могу, ибо это первая прочитанная мной его книга, потому буду относиться к ней, как к самостоятельному произведению.

Сюжет разворачивается вокруг поэта Эда Лимонова, который в конце 60-х годов прошлого столетия приехал покорять Москву и оказался в самом эпицентре творческого объединения «СМОГ».

Расшифровывается сия аббревиатура, как «Смелость, мысль, образ и глубина», а также есть и еще несколько версий, выдуманных членами объединения позже. Создали это сообщество Леонид Губанов, Владимир Алейников и другие. Это объединение не ограничивалось исключительно литераторами, но также включало в себя художников, музыкантов и представителей театральных кругов. Участники сего сообщества приняли решение отказаться от публикаций в официальных советских изданиях, что стало своеобразным актом протеста против цензуры и ограничений, налагаемых на свободу творчества. Вместо этого они предпочли альтернативный путь распространения своих произведений через «самиздат», которое позволяло им обходить государственные цензурные барьеры. Кроме того, участники объединения активно поддерживали протестные движения и политические инициативы, что нередко приводило к негативным последствиям для них самих. В частности, их могли преследовать, арестовывать и подвергать репрессиям за их деятельность.

Это меня, собственно, и привлекло в книге, ибо про шестидесятников я уже кое-что почитал и посмотрел, а вот про дальнейшую жизнь творческой Москвы мне было ничего неизвестно. Тут Лимонов со своей историей пришелся, как раз кстати и вышло у него довольно-таки неплохо. Описательная часть эпохи выглядит вполне неплохо, а вот диалоги, приукрашенные различным бредом и матом, которые вставлены по принципу «чтобы было», очень плохи, прям режут глаз, ну или ухо (прим. — я эту книгу и читал, и слушал, благо в «Яндекс Книгах» есть синхронизация текста, что очень удобно!). Книга неспешная и активных действий в ней нет, так что любителям «экшна» не подойдет.

Не понял я всеобщего ажиотажа вокруг Лимонова. Ну книга, как книга… Очень даже средне! Можно и не читать. Про диссидентов есть десятки, а то и сотни подобных работ… И все об одном и том же… Какой же плохой Советский Союз… Со всеми вытекающими… И выкручиваниями… И есть работы в разы лучше и правдивей «Москвы майской»… Хотя, что есть правда? Для одних идей она одна, для других — другая… Тут можно спорить до бесконечности.

Времени потраченного не жалею, ибо слушал ее в машине, когда ездил на работу и обратно, и читал, пока сидел где-то в очередях. По итогу хочу сказать, что данная рукопись на троечку из пяти в моей системе координат. Старшему поколению, скорее всего, она не пойдет по идеологическим соображениям, а более молодому в принципе можно ознакомиться в качестве еще одного взгляда на давно ушедшую эпоху, которая доносится лишь отголосками до нас сейчас.

На этом все! Спасибо, что читаете!

«Дзен», 28 мая 2025 года

LiveLib

★4.5 «Святой грааль» в литературе найден!

Magical_CaNo

Весной 2025 года в издательстве «Альпина.Проза» вышел роман Эдуарда Лимонова «Москва майская», рукопись которого долгие годы считалась утерянной. Сам Лимонов говорил, что сжёг роман в Париже в 80-е годы. Сюжет произведения оставалось восстанавливать лишь по комментариям самого автора.

В середине 2024 года рукопись находится. Неожиданно она оказалась в библиотеке Стэнфорда в США в архиве рукописей эмигранта Андрея Синявского. Издательство «Сноб» выложили интервью с работниками «Альпина.Проза», чтобы те смогли поведать всю историю находки.

Сам роман рассказывает о трёх днях жизни Лимонова в Москве, но в эти дни укладываются воспоминания о целом годе пребывания в столице. Эдуард Лимонов приехал в столицу в конце 60-х годов, провёл несколько ярких лет и познакомился с видными деятелями искусства. По мнению редакторов и исследователей роман «Москва майская» становится переходным мостиком между «харьковской трилогией» и «ньйю-йоркской». И сейчас книга даже актуальнее, чем в 80-е годы. Для начала стоит поговорить о контексте.

Эдуард Лимонов пишет о времени кардинальных перемен и переустройстве. С некоторой тоской лирический герой вспоминает о смерти Сталина, о приходе Хрущёва. Но Хрущёвское время создало контркультуру. Когда герой приезжает в Москву, контркультура находится в самом расцвете сил. В пыльных советских кабинетах дома литераторов собирается молодёжь, чтобы послушать Арсения Тарковского и почитать ему свои стихи. А на улице на Маяковского бродят СМОГисты (Самое Молодое Общество Гениев) и читают своих стихи «против». Как ни странно, эти два течения общаются, ходят друг к другу, дружат даже. Герой (в дальнейшем его назовём Эд, как его называют и в книге) не примыкает к кому-то конкретно. Общество СМОГ отпугивает его своей дерзостью и юностью.

Впоследствии он подерётся с лидером общества — Леонидом Губановым (или Лён, как его часто называют в романе).

В среде Тарковского он поднимает бунт против устоявшегося порядка. Считает, что каждый должен читать пару стихотворений на семинаре.

Интересно здесь влияние эгоцентризма самого Лимонова. В романе стихи молодого поэта называют «гениальными», его кличут «харьковским гением», но как относились к стихам сами участники — остаётся тайной. В любом случае, талант, напористость и уверенность в себе помогли Эду добиться некоторого значения. Официально печататься он не хотел, поэтому продавал самиздатовские сборники, но мог и официально прочитать стихотворения на специальных литературных вечерах.

Сам роман становится чётким документом эпохи. Хоть Эд и не мыслит себя с Москвой, не видит в ней той самой Родины, но он сумел уловить дух времени. Герои постоянно называют кого-то гением, рассуждает о политике государства, ищут новые таланты и пишут свои стихи и картины (да, в романе много и художников последователей сюрреализма). Описаны улицы, площади, дом литераторов, всё это рассматривает героем через дух самого времени. Каждому герою кажется, что контркультура уходит, а на смену приближается тот самый застой. Здесь стоит напомнить, что Лимонов смотрел на роман спустя время.

В эпилоге романа как раз и рассказывается, что многие правильно уловили веяния, смогли понять, что будущее ждёт самое мрачное. Губанов умирает в 37 лет, Вадик Делоне в 35. В конце романа умирает художник Соостер (здесь есть небольшая ошибка, действия происходят в 1969 году, но Соостер умер только в 1970). И почти каждый от остановки сердца от алкоголизма.

Лимонов находит врага не в государстве, а в «обряде бутылки» (как он это называет). Каждое общество поэтов, писателей, художников 60-х годов прошло через такой обряд. Любые разговоры проходили обязательно с шумным застольем.

В этом же романе упоминается его мимолётное знакомство с Венедиктом Ерофеев. Бесспорно, что Лимонов в эмиграции ознакомился с книгой «Москва — Петушки» и даже вдохновлялся ей. Но тогда Эд не обратил внимание на молчаливого гостя у Славы Ринго. В некоторых интервью Лимонов упоминает об этом знакомстве, поэтому в литературных кругах «Москва майская» приобрела образ «священного грааля». Но, как оказалось, никакого общения между ними в романе не состоялось.

Смогисты так и не смогли вырасти, не смогли достичь высот, стать настоящим литературным течением. Они просто не успели. Сама эпоха не позволила. К таким неутешительным выводам приходит автор.

«Москва майская» — яркий портрет эпохи. С книгой можно пройти по Москве, посмотреть на знаковые места, дома. Лимонов подошёл к этому серьёзно, хоть и некоторые вещи изменил для создания драматизма. Роман становится находкой. Нет уже участников тех событий, нет и самого автора. А книга всплывает в самое нужно время.

28 мая 2025 года

★3 Нечаянная радость

Кошкина Ольга

Всё же, здорово, что нашли этот текст! Пламенный привет от Эдуарда Вениаминыча. Так его не хватает.

Про книгу: не шедевр. Сшитые на живую нитку куски, со скачущей хронологией. Материал явно не доработанный или не обработанный.

И всё же, как хорошо.

Но это всё ерунда, потому что много интересного: и смогисты, и Арсений Тарковский,и Генрих Сапгир, и Галич, Анатолий Зверев, и Илья Кабаков, и диссиденты-рэволюционеры, подкармливаемые иностранцами с помощью чеков в валютные магазины. Наслаждение. Лимонов никому спуску не дал. «Узнаю брата Васю», как говорится. За то и любим.

Жаль, что не описан момент знакомства с Щаповой и момент принятия решения об отъезде.

Зауважала папу автора, Вениамина Савенко. Судя, по приведенным в конце словам его, здравый был мужик. Славы не искал, как сын, но в убеждениях был твёрд.

Вообще такие книги хорошо читаются на историческом отдалении. Когда ты ещё чувствуешь автора своим современником, но уже обладаешь послезнанием о судьбе всех героев.

10 июня 2025 года

★5

улыбина мила

56 лет. почти 55.

ну и. цензура. вот что там такого написано в этих вычерненых трех предложениях, если из книг не вымараны эсэсовец, наркотики и гомосексуализм.

маркетинг у книги, конечно, хорош. и посмертность и цензура.

Источник

14 июня 2025 года

Документалка с дерзкими комментариями: редактор издательства потерянного романа Лимонова — о том, зачем читать «Москву майскую»

Денис Лукьянов

В мае 2025 года в издательстве «Альпина.Проза» вышел считавшийся утраченным роман Эдуарда Лимонова «Москва майская». Редактор издательства Денис Лукьянов разобрался, зачем рукописью топили печку, как ей удалось вернуться к читателям 20 лет спустя и почему именно с этого текста нужно начать знакомство с творчеством Лимонова.

Рукописи горят, но возвращаются

Нет, это не коммерческая уловка — у нас в издательстве «Альпина Проза» вышел роман, до того действительно считавшийся утерянным. Даже сам автор думал, что рукопись погибла. Уезжая из Парижа в конце 1990-х, Лимонов оставил свою библиотеку приятелю Мишелю Бидо. Тот отправился в долгое путешествие и дал приглядеть за квартирой другу, который, не получав вестей, решил, что Бидо погиб. И тогда «Москва майская» полетела в топку. Буквально. Надо же было как-то поддерживать тепло в доме.

И вот, 20 лет спустя, пепел обратился бумагой. Книга нашлась случайно. Но сгоревшие рукописи, очевидно, возвращаются извилистыми путями. «Москва майская» всплыла в архиве библиотеки Стэнфорда, сканы были почти в идеальном состоянии — оставалось только «причесать» текст и перевести в печатный вид. Наш главный редактор, Татьяна Соловьева, рассказывает, что Лимонова скорее пришлось «глубоко подкорректировать»:

«Например, часто встречалась такая разговорная фраза, когда он вместо «в переулке» писал «на переулке». С точки зрения русского языка, конечно, правильно не так. Вот такие мелочи я как редактор поправила, но это был очень точечный процесс».

Тут, наверное, впору рассказать немного «внутрянки». Может, о том, какие проблемы были с получением авторских прав от наследников? Или об ошибках типографии? Или… да много чего могло произойти. Но еще один феномен «Москвы майской» в том, что все прошло весьма гладко и просто.

Но сложнее всего оказалось постоянно напоминать журналистом об эмбарго: мы запустили новинку вместе вместе с Яндекс Книгами (там можно слушать аудио и читать электронку) в единый день продаж. Все же, чудесная находка чудесна во всех смыслах.

История текста вполне сойдет за сюжет какого-нибудь фильма от Netflix. Но, опять же — это не маркетинговый ход. Денис Изотов, наш заместитель арт-директора, работал над новым оформлением серии Лимонова (первым в этой серии и станет издание «Москвы майской» в мягкой обложке).

Собирая материалы для очередной обложки, Денис вместе с другими фанатами искал разные архивные редкости. И не только архивные — фантомные. Например, версию романа «Это я, Эдичка» в стихах и одну неизвестную статью.

«Замечательная исследовательница из Техаса Светлана Лазуткина,

— говорит Изотов,—

попыталась найти эти две вещи и набрела на архив в Стэнфорде, где хранится коллекция Синявского. Интервью и стихотворного «Эдички» там на нашлось, но зато в перечне материалов, связанных с Лимоновым, был документ, озаглавленный «Moskva maiskaia». Думаю, мы все буквально подпрыгнули, когда увидели письмо Светы с перечнем. Я сразу отправил в университет запрос о возможности публикации, а товарищей-исследователей завалил просьбами никому не рассказывать о находке раньше времени».

Сразу ли «Москва майская» сгорела? Вот так, в топку без попытки публикации? Вовсе нет. При жизни Лимонов сам отказался от издания романа, возможно, после аргументации Марии Розановой, жены издателя Андрея Синявского (то ли структура показалось сырой, то ли текст слишком повторял две другие книги Лимонова, «Подростка Савенко» и «Молодого негодяя»). Оба они читали рукопись. Сохранили ее — и передали в архив Стэнфорда.

Так что никакой тайны за семью печатями, хотя звучит по-булгаковски красиво.

Некрепко и со вкусом

Лимонова знают не только (или даже не столько) как политического деятеля, сколько как поэта и прозаика — неясно, какая из его ипостасей более популярна. Автор был весьма плодовит, и новорожденная «Москва майская» — отличная точка входа в лимоновский омут. В буквальном смысле — там не тихо, но черти водятся. Ради них туда и лезешь.

Вообще, «Москва майская» — что-то в духе безалкогольного коктейля. Здесь есть все лучшие составляющие прозы Лимонова — фирменный стиль, эпатажность, ирония, жесткость, неприкрытость описываемой действительности,— но при этом они не так сильно дают по голове. А вкус точно такой же. И на работу утром встать проще.

Сюжет укладывается в два предложения: молодой поэт Эд приезжать из Харькова в Москву, чтобы покорить ее. С собой у него один чемодан. А дальше начинается попурри из событий трех ярких дней. Вообще, «Москва майская» — это набор архивных фотокарточек, где ключевые представители творческой богемы тех лет запечатлены на фоне ретро-Москвы. Тут и Арсений Тарковский, и Леонид Губанов, и Эрнст Неизвестный, и Анатолий Брусиловский. Но соль в том, что для героя-Эда эти фамилии ничего не значат, он наивен и дерзок, а для Лимонова-автора значат даже слишком многое. Как и для читателя. Оттого оптика повествователя в романе двоится: интонация то наивная, то с фирменной лимоновоской ухмылкой — мудрой и ироничной. Это задает особую атмосферу. Весеннюю и какую-то — странно так писать о Лимонове!— уютную. Чуть извращенно, но уютную.

«Москва майская» — один из самых мягких романов автора. Отличная точка старта. Пусть мата в тексте меньше и не стало — должна же быть хоть какая-то константа?

Впрочем, это далеко не единственный повод познакомиться с Лимоновым именно с этой книги. Скажу честно: истории о молодых поэтах-бунтарях, решающих покорить большой мир, не могут быть скучными. На этом половина Голливуда построена — Лимонов, конечно, канонам классической истории становления вовсе не следует. Читать «Москву майскую» — все равно, как смотреть историческую документалку с дерзкими комментариями закадровым голосом. Да еще и в ретро-озвучке — той самой, гнусавой. Это, помимо прочего, способствуют выбросу в кровь нечеловеческих доз ностальгии.

А это — лучший допинг.

«Нож», 29 мая 2025 года

Я прочитала впервые изданный роман Эдуарда Лимонова «Москва майская»

Alexandra P.

Героиня реалити планирует прочесть 4 произведения русской классики и вернуться к написанию отзывов на книги: часть 2.

Одной из целей, которые я поставила себе в рамках книжного челленджа, было вернуться к написанию отзывов на прочитанные книги и делиться некоторыми из них с читателями Т–Ж. С января я стала записывать впечатления о прочитанном в вордовский файл. Но о большинстве книг почему-то не возникало желания написать что-то больше пары-тройки предложений. И вот наконец появилась книга, о которой хочется рассказать подробно. Это «Москва майская» Эдуарда Лимонова.

Эдуард Вениаминович Савенко, более известный как Эдуард Лимонов (1943–2020),— личность поистине легендарная, о нем сложно рассказать в двух словах.

Он родился в Дзержинске, детство и юность провел на окраине Харькова. В отрочестве дружил со шпаной, принимал участие в грабежах. Потом работал на харьковских заводах. Писал стихи, стал членом харьковской творческой тусовки, шил брюки на заказ и мечтал о славе. В 1967 году Лимонов переехал в Москву, где вращался в среде московской богемы, андеграундных поэтов и художников. В 1974 году эмигрировал. Несколько лет прожил в Нью-Йорке, в 1980-е годы жил в Париже. Со временем стал прозаиком, активно издавался на западе. В 1991 году восстановил советское гражданство и вернулся в Россию.

С этого момента начался новый этап жизни Лимонова — он стал политическим деятелем, основал оппозиционную партию, воевал в Югославии, сидел в тюрьме, баллотировался в президенты… И все это время писал, писал, писал… Лимонов — человек, который всю свою жизнь превратил в литературу. Его книги — яркий пример автобиографической прозы, которую я люблю сильнее всего.

Я читала не все книги Лимонова: их очень много и, увы, не все мне интересны. Первой книгой, которую я прочитала, был сборник рассказов «Великая мать любви». Книга была очень живой, но в тот момент показалась мне грубоватой. А в 2012 году я открыла для себя другие книги Лимонова, и благодаря им он стал одним из моих самых любимых писателей. Больше всего я люблю его так называемую Харьковскую трилогию («У нас была великая эпоха», «Подросток Савенко», «Молодой негодяй»). В этих книгах рассказано о детстве, отрочестве и юности будущего писателя в Харькове. Трилогия экранизирована — по ней снят фильм Александра Велединского «Русское» (2004), где юного Лимонова играет Андрей Чадов. Я читала трилогию дважды, и меня не перестает удивлять, как Лимонов смог в 1980-е годы так ярко и живо описать события 30-летней давности! Это поистине какой-то дар.

Самая знаменитая книга Лимонова — роман «Это я — Эдичка» — рассказывает о жизни Лимонова в Нью-Йорке после расставания с женой Еленой Щаповой. Это не самая моя любимая книга, но это, безусловно, знаковый текст для понимания его творчества — уже в нем проявляются фирменные черты Лимонова (автобиографичность, шокирующая откровенность и искренность). Про американский период жизни мне больше нравится книга «История его слуги» — о том, как Лимонов работал дворецким в доме американского миллиардера.

О французском периоде жизни и отношениях с женой Наталией Медведевой рассказывает книга «Укрощение тигра в Париже».

Наталия Медведева — яркая личность, певица и писатель, у нее есть очень крутая автобиографическая книга «Мама, я жулика люблю!».

То, что Лимонов писал уже после возвращения в Россию, на мой взгляд, не так интересно, как книги, написанные в 1970–1980-е годы.

Мне кажется, что они уже не так понятны, если не знаешь весь предыдущий контекст. Но, пожалуй, все равно могу отметить пару книг. Это «Книга мертвых», где Лимонов рассказывает о знаменитых людях, с которыми он сталкивался на протяжении жизни и которые уже умерли. И сборник «В Сырах» о жизни в Москве после выхода из тюрьмы и об отношениях с женой — актрисой Екатериной Волковой (в браке с ней у Лимонова, которому уже было за шестьдесят, родились дети Богдан и Александра).

Вот за что я люблю книги Лимонова:

1. Автобиографичность. Для меня это в принципе плюс сам по себе — также я люблю автобиографическую прозу Сергея Довлатова, Романа Сенчина, Евгения Алехина и многих других. Но у Лимонова в самом деле очень яркая и интересная жизнь, ему действительно есть, о чем писать.

2. Искренность. Лимонов не красуется перед читателем и рассказывает все как есть, не старается понравиться — и этим как раз и нравится.

3. Самоирония. Редкое качество, особенно в сочетании с неслабым самомнением. Лимонов всегда считал себя не таким, как все, но никогда не боялся посмотреть на себя со стороны и посмеяться над собой.

4. Фиксация реальности — то, что мне в принципе кажется очень важным и то, за что я, например, люблю дневники трат. В текстах Лимонова зафиксирована целая эпоха. Там живут и действуют люди (как знаменитые, так и безвестные), которых давно нет, но которых он сохранил для истории.

5. Стиль изложения — удивительная свобода письма, легкий и яркий, образный язык. Я не замечаю, как мелькают страницы, когда читаю Лимонова. Обидно прерываться на работу, сон и прочие дела. Впрочем, предупреждаю — у Лимонова очень, очень много мата. Знаю, что такое не всем нравится. Но вот честно, книги Лимонова это не портит, а наоборот, придает им особый шарм.

Я дважды была на встречах Лимонова с читателями — в 2014 и 2015 годах в «Буквоеде» на Восстания в Петербурге. Оба раза зал был набит битком. Лимонов произвел впечатление очень здравомыслящего и умного человека.

В моей коллекции есть подписанный Лимоновым экземпляр романа «История его слуги».

Лимонов умер в марте 2020 года. На фоне наступавшего на планету коронавируса его смерть прошла совершенно незамеченной… Летом 2022 года я съездила на его могилу на Троекуровском кладбище в Москве — не поленилась по жаре проехать с одного конца Москвы на другой ради этого. Было ощущение, что всё, больше ничего не будет. Остается только бесконечно перечитывать его романы.

Однако, как оказалось, и после смерти может что-то происходить. Например, в прошлом году бывшая жена Лимонова — Елена Щапова, с которой они вместе эмигрировали в Америку и благодаря расставанию с которой Лимонов написал свой первый роман, опубликовала письма Лимонова и провела ряд встреч с читателями в Москве и Петербурге. Щапова была первой русской манекенщицей в Нью-Йорке, впоследствии вышла замуж за итальянского графа и унаследовала все его состояние. Она писала стихи и прозу и вообще была весьма яркой женщиной. Я прочитала ее книги и сходила на встречу с ней в «Подписных изданиях», это было любопытно. Было ощущение важного события!

Но в этом году случилось что-то еще более невероятное — издательство «Альпина. Проза» выпустило неизвестный и ранее не публиковавшийся роман Лимонова «Москва майская»!

Роман написан в 1986 году в Париже и рассказывает о московском периоде жизни Лимонова (основное действие романа происходят в мае 1969 года, но есть и параллельные сюжетные линии, рассказывающие о переезде из Харькова в Москву и в целом о жизни героя в столице). Рукопись романа считалась утраченной, однако в архиве Синявского в Стэнфордском университете была обнаружена машинопись. История, конечно, удивительная. Я даже грешным делом подумала, а не обман ли это, не мистификация ли, не продукт ли деятельности нейросетей… Естественно, книга была немедленно куплена и прочитана. Ну что же, если когда-то выяснится, что это мистификация, я буду сильно расстроена. Пока же у меня ощущение, что это Лимонов. Тот самый Лимонов образца 1980-х, которого я люблю и ценю. Просто какой-то привет из прошлого, весточка от далекого друга. Одним словом — фантастика!

В «Москве майской» есть все то, что я люблю у Лимонова. Эта книга автобиографична, искренна, самоиронична… Я много раз смеялась, пока читала, и как же это ценно!

В романе зафиксирован кусок жизни — и какая же она живая, эта жизнь. Сколько в романе персонажей, сколько людей! Поэты-СМОГисты, андеграундные художники, посетители поэтических семинаров в ЦДЛ… Леонид Губанов, Анатолий Брусиловский, Евгений Кропивницкий, Эрнст Неизвестный, Арсений Тарковский… Все они нарисованы яркими мазками, они живые… Как живой и сам герой Лимонова, который находится в поиске своего места в Москве и мире.

Любопытна авторская оптика — он смотрит на события 1960-х спустя почти двадцать лет, за которые он успел пожить в разных странах, превратиться из поэта в прозаика, стать знаменитым, неоднократно сменить круг общения и среду… Автор посылает приветы себе прошлому из будущего. А мы читаем это в 2025 году и знаем, что случилось с автором дальше. И это очень интересно.

Отдельным удовольствием было прочитать про Москву 1960-х годов. Сравнить с тем, как она изменилась за полвека. Увидеть старые названия улиц и станций метро. Пройтись с Лимоновым по местам, которые и для меня что-то значат…

Спасибо издателям за такой подарок! Спасибо наследникам, что дали согласие на публикацию!

Однако у меня есть и замечанию к изданию. На мой взгляд, издатели очень торопились — еще бы, такая литературная сенсация! И потому просто опубликовали текст без всякой редактуры. Я почитала интервью с издателями, и там они неоднократно подчеркнули, что машинопись была чистая и в редактуре не нуждалась. Однако редактура — это не только литературная правка. На мой взгляд, при публикации такой книги крайне необходимы комментарии и сопроводительные тексты хотя бы в виде вступительной статьи. В книге упоминается огромное количество реальных исторических лиц, которые сейчас не на слуху и не известны широкому кругу читателей.

При описании Москвы использованы старые топонимы — и они тоже неизвестны современным людям. В ходе чтения мне приходилось постоянно что-то гуглить (например, чтобы узнать, что станция метро «Кировская» — это «Чистые пруды») и обращаться к Википедии. Гораздо лучше было бы, если бы вся эта информация содержалась в книге. Но для этого необходима вдумчивая работа научного редактора — а все это время и деньги, которые издатели не хотели терять. В общем, буду надеяться, что рано или поздно выйдет издание с комментариями. А пока можно насладиться просто авторским текстом. Не знаю, есть ли что-то прекраснее книг Лимонова? Книги Довлатова разве что…

«Т—Ж», 29 мая 2025 года

От обнаружения до книжной полки — всего полгода. Что не так с «Москвой майской» Лимонова

Анастасия Миронова

В издательстве «Альпина Проза» вышел новый роман Эдуарда Лимонова, ранее считавшийся утраченным. Перепечатку «Москвы майской» в прошлом году обнаружили в библиотеке Стэнфордского университета. Это оказалась копия, которую сделала когда-то супруга диссидента Андрея Синявского Мария Розанова. Позже книга с архивом Синявского попала в библиотеку Стэнфорда. Подготовку публикации «Альпина» вела в большой секретности, подготовила к печати за несколько месяцев. Полгода — и вот мы уже наслаждаемся новой прозой покойного писателя. Но так ли это хорошо, что приписанная теперь уже классику рукопись была легко напечатана без глубокой верификации и публичного обсуждения текста научным сообществом?

Почему не опубликовали «Москву майскую»

Роман «Москва майская» — это, безусловно, Лимонов. Прекрасный узнаваемый слог. Восторг читателей и ценителей прозы автора, полученный от обретения его нового огромного романа, сложно передать тем, кто не занимается литературой профессионально и не читал всего Лимонова.

Алексей Евсеев («Дзен», 28.05.2025): Анастасия Миронова, ⟨…⟩ Не ведитесь на теорию заговора. ⟨…⟩

Это я говорю для того, чтобы сразу отвести от себя любые подозрения в мракобесии и распространении теории заговора. Нет, я, человек с красным дипломом филфака, читавший всего Лимонова, вижу, что это его текст. Кстати, никаких теорий заговора относительно авторства этой рукописи я не встречала.

Вот это-то, на мой взгляд, и плохо. Потому что я не вижу сколько-нибудь серьезной доли скепсиса, а иначе говоря, здравого смысла, который бы сопровождал историю находки.

Смотрите, какова официальная версия? Книга была написана, вероятнее, в 1986 году либо же тогда окончена, так как в ней упоминается могила Андрея Тарковского. В это время Лимонов уже пять лет жил во Франции. Свою рукопись он показал тогда Марии Розановой, которая работала в парижском «Синтаксисе».

Розанова якобы отговорила Лимонова от публикации. Причины неизвестны. По одной из версий, супруга Андрея Синявского сочла неуместным столь откровенное описание ныне живущих людей, иные из которых остались в СССР. Роман повествует о жизни Эдуарда Лимонова в Москве после приезда из Харькова, о литературной среде того времени и о кружке смогистов, с которым сблизился молодой прозаик.

Итак, подруга отговорила Лимонова издавать роман, при этом в 1987 году сама опубликовала одну главу из романа в журнале «Синтаксис». По версии «Альпины», женщина создала машинописную копию романа.

Далее следует падение СССР. Эдуард Лимонов в его преддверии начинает ездить на родину. В 1990 году он оставляет свои бумаги парижскому другу Мишелю Бидо и едет в СССР. В это время Бидо отправляется в путешествие, оставляя дом на сторожа — отставного капрала, который якобы начал топить камин книгами с рукописями и сжег «Москву майскую».

Потом 1997 год. Умирает Андрей Синявский, его бумаги передают в Гуверовский институт при Стэнфорде. Туда же попадает машинописная копия «Москвы майской».

Эдуард Лимонов неоднократно рассказывает о произведении, сожалеет о его утрате.

Лимонов в Париже печатал свои тексты на печатной машинке. Поэтому никакой рукописи — т.е. рукописного текста не было. Машинописный текст и есть оригинал романа.

360.ru • Задизайнено в Студии Артемия Лебедева

Антемий Лебедев («ВКонтакте», 30.05.2025):

А журналисты — это люди с очень плохим образованием, с никакими мозгами и никакой социальной ответственностью, как голуби, которые клюют рвоту на тротуаре, это вот их чисто профессия. Никакого уважения к профессии журналиста у меня нет вообще. Потому что это люди — разносчики заразы, как помойные крысы.

Alexey Jewsejew («Telegram», 30.05.2025):

Господи, как много чуши и фактологических ошибок вы написали…

Sveta Lazutkin («Facebook», 30.05.2025):

Недобросовестная работа ее как журналиста: очень много неправды.

Sveta Lazutkin («Facebook», 30.05.2025):

Архив Синявского в Гуверовском институте огромный. Там очень много документов от других писателей, не только от Лимонова. Есть много документов помимо Москвы Майской. Сдан в 1997[1998], после смерти Синявского. Никто там ничего не менял и не дописывал. Архив бы неоцифрован и хранился на складе.

Обвинять Марью Васильевну Розанову в корыстных целях относительно романа Лимонова просто подло. Она человек героический, сохранила все до последней бумажки из контактов с авторами, с которыми она работала.

Мы получили сканы и оцифровали их. Сканы машинописи есть у Альпины. Денис ничего не верифицировал и не мог этого сделать. Он был один из нас, кто работал с работниками архива и заказывал одну из частей романа. Архив верифицирован Стэнфордскими профессионалами при получении его от Розановой.

Роман не выдают весь сразу, он поделён на фолдеры, и количество, которой один человек может заказать, ограниченно (один фолдер в год). Все делается медленно, потому что у них очень маленький штат и ограниченные ресурсы. По-русски они не читают, поменять ничего не могут, и им не надо. Нам тоже не надо ничего менять. Нам дорого, как оно есть. Мы уважаем Эдуарда Вениаминовича. Пунктуация только добавлена в изданном романе, потому что иначе тяжело читать.

Марья Васильевна не владела этими документами с 1997 года и ничего поменять или опубликовать для собственной наживы не могла, как ее обвиняют эти странные люди.

Работники института были бесконечно добры и терпеливы к нам, хотя мы точно сильно осложнили их рабочий день. Они давали нам советы, руководили процессом заказа и по нашей просьбе любезно описали подробнее содержимое всех фолдеров. Это долгий труд.

И им, и Марье Васильевне от нас только восхищение за их профессионализмом, поклонение и благодарность. Благородные люди, чего тут говорить.

Повезло Эдуарду с Марьей Васильевной и с институтом. Издательство Альпина вело переписку с архивистами из Гуверовского института и наследниками Лимонова. Детей представляет Лера Агапова, литературный агент Эдуарда. Она была в курсе о найденной машинописи с самого начала, и у нее тоже есть оригинальные сканы, до редакторской работы издательства. Все было по-честному. Она писала в архив, стараясь узнать не могут ли наследники получить весь архив сразу. Но видимо нет, потому что мы всё получали по правилам Гуверовского института, один фолдер в год на человека бесплатно. Все сверху платно. Мы просто ждали, когда опять можно заказать.

Заказы ставятся в очередь. И ждать около 6–8 недель в зависимости от траффика. Даже первый контакт после заказа случается на десятый день после заказа, а потом мы ждём, когда у них будут свободны руки отсканировать заказ. Все кому по закону полагается знать об архиве и кто помогал, были осведомлены об этом. Миронова Анастасия к этим людям не относится. Она нам не помогала и интереса к поискам не проявляла, хотя Алексей говорил ей в апреле до издания о материалах в американских университетах, ждущих исследователей. Она пальцем не пошевелила. Фотокопии получить она не могла и врет, что видела их. Их получать долго, надо стоять в очереди. А очередь до сих пор поддерживаем мы. Мы маньяки.

Мы не делились сканами и не говорили о романе, потому что Альпина готовила сюрприз читателям Лимонова и просила не говорить о Москве Майской до дня выпуска.

Всю информацию в своей статье, Миронова узнала 28 мая от Алексея и поспешно на следующий день написала статью, не называя его имени и присваивая его знание себе. Многое переврала в статье, например, сочиняя Иру Губанову вместо реальной Риты Губиной, про которую ей рассказал Алексей за день до этого. Губанов же Леонид, поэт.

Следовательно, это не журналистика. Это борзопись.

2023 год — умирает Мария Розанова, 2024-й — некая исследовательница из Канады Светлана Лазуткина совместно с дизайнером «Альпины» Денисом Изотовым находят рукопись. В режиме полной секретности они связываются с наследниками прав Лимонова, его детьми, заключают договор. Полгода — и книга уже в продаже на полках, книжных сервисах, доступна сразу в электронной версии и аудиоформате.

Хорошо ли это? Дизайнер Денис Изотов, который причастен к поискам копии произведения, с гордостью сообщает, что книга появилась на полках магазинов молниеносно. Но разве же нас всех это красит? Что у окололитературной общественности есть из доказательств полной подлинности, кроме заявлений некоего дизайнера, издателя из «Альпины» и жительницы Канады Светланы Лазуткиной?

Полный текст доступен всего лишь несколько дней, хотя знатоки могли ознакомиться с ним через запрос в Институт Гувера — там каждому бесплатно выдают фотокопию. Я тоже ее посмотрела.

Что могу сказать? Нам, просто для того, чтобы не забывать, что мы — страна большой литературной школы и важной гуманитарной традиции, следует запустить открытое и подробное изучение текста.

Книге нужен и текстологический анализ, и комментарий настоящих специалистов. Чтобы верифицировать не общую канву и заголовок, а полное произведение.

Какие основания для сомнений? Их много, часть из них широкому читателю неинтересна. Скажу о самых понятных и важных.

Так, конечно, в первую очередь хочется получить ответ на конкретный вопрос: Мария Розанова дожила до 2023 года, пережила Лимонова. После падения СССР давала в России множество интервью и общалась с филологами. Ей мог написать даже студент — Розанова отвечала.

Вопрос: почему она ни разу не сказала Лимонову, что сняла копию с его романа? Тем более передала в архив? Ну хорошо, машинопись могла «затеряться» в архиве Синявского. Но литератор же не могла забыть, что сделала копию?

12 ноября 1980

Уважаемая Марья Васильевна,

Поразмыслив некоторое время я решил отказаться от идеи издавать в «Секретную тетрадь» у Вас. Тому есть несколько причин:

Во-первых, Вы не выполнили своего очень, мне казалась, твёрдого обещания сделать книгу к Новому Году. Меня это обстоятельство не только разочаровало, но и нарушило некоторые мои литературные планы. ⟨…⟩

книги Лимонова, изданные Розановой:

Подросток Савенко // Paris: «Синтаксис», 1983
Молодой негодяй // Paris: «Синтаксис», 1986

⟩ в полном здравии

ru-bykov.livejournal.com/…
ru-bykov.livejournal.com/…
ru-bykov.livejournal.com/…
ru-bykov.livejournal.com/…

Сейчас прочитала, что в этом же архиве нашелся отказ Лимонова Марии Розановой в публикации «Дневника неудачника». Могла затаить обиду? Знаете, это было бы странно. Не тот уровень. Когда Лимонов умер, женщине было 88 лет. Она находилась в полном здравии и не могла не понимать важности этого произведения и значения Лимонова. Какие уж тут старые обиды, если речь о большой литературе?

Несостыковки и путаницы в романе

Сам Лимонов цену себе и своей прозе знал. Я очень сомневаюсь, что он, будучи извещен о том, что где-то в архиве лежит его готовый целый роман, спокойно бы пропустил этот факт мимо ушей. Этого не может быть.

Есть другой момент. Например, в «Москве майской» много времени уделено высмеиванию партийной цензуры и литературных совписовских старцев, писательской карьере в официозе. Вроде бы все то, да не то. Это не 1978 год, а 1986-й! Лимонов давно живет во Франции, сблизился с коммунистической партией, ему даже отказывают в гражданстве из-за просоветских взглядов.

В 1987-м выходит в печать его «У нас была Великая эпоха», в которой Лимонов изображает советских людей как титанов. При этом одновременно он в 1986 году агрессивно высказывается о советской цензуре. Тут нужно детальное изучение на предмет вставок.

Многое там требует внимания. Так, есть совершенно не характерный для Лимонова тех лет разговор о национальностях: Лимонов с другом спорят, кто из них хохол, чем отличаются хохлы. Лимонов говорит сначала, что он не хохол, потом что дворняжка. Я тут вскрикнула, что называется, «Не верю!». Что-то не то. Почему он раньше нигде этого не обсуждал, написав к 1986 году множество романов? Звучит подозрительно еще и в связи с нынешней актуальностью такого спора. Вот этот фрагмент:

— Лимоныч, а ты ведь тоже хохол, как Игорек?

— Виталик, Господь с тобой, какой я хохол на ***. У меня, кроме фамилии, ничего хохлацкого. Да и фамилия — обычная для казачества верховьев Дона, позднее украинизирована.

— Лимоныч!— басит Игорь, мешая ложкой варево, физиономия в клубах дыма бесовски скошена. — Ты чего так боишься хохлом быть? Мы — хохлы — славные люди!

— Пройдохи вы, хохлы, Игорек. Хитрее даже нас, жидов… — Стесин хохочет.

— Что удивительного, Виталик? Мы нация основательная. И служивая. В армии, посмотри, что ни старшина — то хохол. И накопители мы. Вот мою семью раскулачили на Украине, а они свалили на Урал и в Алапаевске опять заможниками стали. Хохол по натуре человек серьезный, не то что русская рвань. Гордиться нужно, Лимоныч!

— Был бы я хохол, я бы и гордился, но я смесь. Дворняга» (здесь и далее цитата по «Эдуард Лимонов. Москва майская. «Альпина проза» 2025).

Там вообще как-то много «национальной» темы. Это не было свойственно прозе Лимонова тех лет.

Есть в книге путаница. Например, изложенная версия встречи в Москве Лимонова с Ирой Губановой, поэтессой из провинции, которая тоже перебралась в Москву: в романе Лимонов знакомится с ней у дверей литкружка, а в других воспоминаниях — застает ее во дворе ее дома с ребенком. Такие нюансы встречаются и дальше.

Имеются в тексте и не свойственные Лимонову словечки. Так, я, бегло вспомнив и проанализировав его самые значимые тексты, нашла слово, которое используется только в этой книге,— «русопятый».

Вот — о поэтах в кружке Тарковского:

«наглые поэты-русопяты».

И позже:

«Нашего героя, в тот период явного западника, поклонника французского сюрреализма (следует отметить, что экс-харьковчанин, пусть и не очень уверенно, относил и свое собственное творчество к сюрреализму), раздражает русопятость многих московских художников».

Это слово я, по совпадению, слышала недавно в песне, которую написал один писатель, некогда из круга Лимонова, аккурат в ходе обнаружения рукописи. Не лимоновское оно. Есть и другие.

Правки в рукописи

Итак, текст, который сегодня атрибутирован целиком лимоновским, может содержать большие вкрапления чужих дописок, домыслов разного времени. Да, в архиве хранится машинописная копия, она сделана на одной машинке, в одно время. Сам он, как утверждают представители «Альпины», был неразобранным. При этом каталогизированным!

А рукопись явно содержит правки. В копии исправлены ошибки, в том числе синтаксические. Не секрет, что Эдуард Лимонов допускал их. В этом мог убедиться любой, когда писатель завел блог в «Живом журнале».

Значит, уже что-то исправляли. Но кто, что и сколько? Где гарантия, что в рукопись на свое усмотрение не вставили «улучшений», не переставили акценты? Про тех же совписов. Или про смогистов. Что угодно можно было вписать. Что поэт Алейников был лучшим, а Губанов — подонок. Что жена Бахчаняна негостеприимная мещанка, а Сапгир до конца жизни нравился юным девушкам.

Дабы исключить возможность вставок и дописок, вероятность расправы через Лимонова с недругами и возвеличивания друзей, нужно исследовать рукопись. А пока этого не произошло, она должна считаться условно лимоновской.

Думаю, в «Альпине» это тоже понимают и знают, что у них нет полной верификации. Возможно, поэтому сразу со стартом продаж бумажной книги по подписке в сервисе электронных книг появилась цифровая и аудиоверсии. Если бы они чувствовали, что у них сенсация, старались бы заработать сначала на бумажной книге.

У нас даже у живых писателей средней руки новые книги далеко не сразу попадают в доступ по подписке. А «Москву майскую» сразу можно было и слушать, и читать почти что даром.

«360.ru», 30 мая 2025 года

Анастасия Миронова («Дзен» + «Telegram», 30.05.2025):

Выпускать новый роман Лимонова без глубокого исследования на предмет вставок и редактуры было несерьезно

Ну что, я прочитала «Москву майскую». И по этому поводу у меня есть ряд соображений. Которые коротко можно сформулировать так: было несерьезно сразу, что называется, плюхать отысканный машинописный текст в печать под фамилией Лимонова. Почему? Потому что сегодня он уже того уровня классик, при которому обнаружение любого не то, что романа, но и стиха требует исследования.

Главное, чего не знает широкий читатель — роман фактически не исследовали. Его обнаружила некая дама из Канады, а верифицировал… дизайнер «Альпины». После чего рукопись попала в руки «Альпины» и за полгода была выпущена в продажу в атмосфере полной секретности.

Текст, безусловно, Лимонова. Но несерьезно было его сразу атрибутировать и выпускать без проведения исследования. Почему? Потому что в тексте есть ряд моментов, которые требуют проверки на предмет чужих вставок.

• почему Лимонов 1986 года, уже повернувшийся к коммунизму, жестко высказывается о коммунистической цензуре?

• почему он в романе взялся рассуждать на не свойственную ему тему? Там большой фрагмент посвящен национальному вопросу

• почему в романе есть не свойственная Лимонову лексика? К примеру, слово «русопятый» дважды используется. Кстати, я это слово буквально в прошлом году встречала, не поверите, в альбоме Акима Апачева, в песне про те самые «и загуляют топоры», в исполнении известного нашего сермяжного писателя

• почему в рукописи исправлены синтаксические ошибки почти все, хотя Лимонов делал их много? Что еще правил тот, кто правил ошибки? Откуда мы знаем, что рукопись не подверглась глубокой редактуре?

Ну и главное: Мария Розанова, которая якобы сделала машинописную копию романа, умерла в 2023 году, до последнего сохраняя память, давая интервью. Лимонов не раз публично сожалел об утраченном романе. Почему Розанова за столько лет не сказали ни ему, ни нам, что роман целый и невридимый лежит в Гуверовском архиве?

Нужно исследовать. Без детального исследования неприлично говорить, насколько этот текст Лимонова лимоновский. Потому что без исследования такой роман, написанный о реальных людях, это прежде всего отличный повод для сведения счетов через покойного.

Моя колонка для телеканала «360»

Раймонд Крумгольд • Партия Мертва («ВКонтакте» + «Telegram», 01.06.2025):

С большим интересом наблюдаю за очередным скандалом в благородном zемействе. В этот раз литературным, «прочитавшая всего Лимонова» Миронова разоблачает заговор издательства «Альпина» и примкнувшего к ним Акима Апачева, коварно вписавших в свеженайденную рукопись Деда несвойственные тому крамольные идеи. Трудно не любоваться такой сплочённостью рядов как свидетельством дружбы перед лицом экзистенциальной угрозы. Надеюсь что она потом вспомнит про другую книгу, как раз 86-го года, в которую тоже враги подбросили всякое ужасное:

«Можно ли винить их за этот стихийный национализм, вдруг вспыхнувший в них? Статистов, шестерок — тех винить за что? Им во все времена необходимо общее дело, за которое они могут уцепиться, дабы преодолеть индивидуальное ничтожество. А вот талантливого Милославского винить можно. Талант не имеет права втискиваться в башню национального танка еще одной безымянной тушей. И даже в бессознательном возрасте двадцати лет».

Если серьёзно, то я сам понимаю что слишком много помню из его прозы, он у меня десятилетиями был любимым писателем и я до сих пор могу найти по памяти цитаты на любой вкус. Дед был как в «Таксисте», a walking contradiction, и как раз перед рукописью «Москвы» сдал в печать «Негодяя», где один из ключевых конфликтов как раз национальный. Можно страницами цитировать диалог с Корнейчуком о использовании иудейками менструальной крови ради одурманивания украинских юношей. Или споры с богемными сионистами. Или про тусовку в которой состоял собственно юный Эдуард, с прекрасным названием «СС» и глубокой любовью к песне про солдат группы «Центр».

Наверняка это всё ему тоже подбросили. Наверное злая Розанова, явно её работа.

В месяце июне раскалённым вечером
Шумные, кружащие, словно стая мух,
В чёрное одетые, странные гортанные,
Подожгли евреи тополиный пух.

Алексей Евсеев

Сегодняшний тополиный пух в Берлине мне всё прояснил

Анастасия Миронова (27.05.2025): «Если кто-то встречал подробное описание ИССЛЕДОВАНИЯ рукописи «Москвы майской» и ее верификации, поделитесь ссылками, пожалуйста». (t.me/…)

Алексей Евсеев (28.05.2025): «Машинопись «Москвы майской» находится в свободном доступе — напишите запрос и вам пришлют. ⟨…⟩»

[Здесь я запускаю Насте ежа в черепную коробку, не догадываясь о том, куда заведёт её моё уточнение. То, что Лимонов ПЕЧАТАЛ свои тексты в Париже, а не ПИСАЛ ОТ РУКИ, Настя, увы, не знает, несмотря на утверждение, что прочитала всего Лимонова]

Анастасия Миронова (28.05.2025): «А что вы думаете о тексте? Вы верите, что весь текст Лимонова, без вставок?» (dzen.ru/…)

Алексей Евсеев (28.05.2025): «Даже не думайте про вставки :) Не ведитесь на теорию заговора. ⟨…⟩»

3… 2… 1…

Анастасия Миронова (30.05.2025): «…чтобы сразу отвести от себя любые подозрения в мракобесии и распространении теории заговора… • ПЕРЕПЕЧАТКУ «Москвы майской» в прошлом году обнаружили… • КОПИЯ, которую сделала когда-то супруга диссидента Андрея Синявского Мария Розанова… • Свою РУКОПИСЬ он показал тогда Марии Розановой… • По версии «Альпины», женщина СОЗДАЛА МАШИНОПИСНУЮ КОПИЮ романа… • капрал, который якобы начал топить камин книгами с РУКОПИСЯМИ… • почему она [Розанова] ни разу не сказала Лимонову, что СНЯЛА КОПИЮ с его романа?.. • В архиве хранится МАШИНОПИСНАЯ копия, она сделана на одной машинке… • Дабы исключить возможность вставок и дописок ⟨…⟩ нужно исследовать РУКОПИСЬ». (360.ru/…)

P.S. Эдуард Лимонов (2008): «…«Москва Майская». Мне казалось, что она слабая, по этой причине и не издавал. А сегодня, наверное, напечатал бы…»

А тем временем копия романа лежит невостребованная уже 10 лет (с 1998-го) в Гуверовском архиве. Опись архива (ещё не отсканированого) доступна не позднее чем с 2015-го года — см. web.archive.org

1 июня 2025 года

2+2:
Москва майская, альфа Центавра, Быстротеченск и пьесы Хандке

Алёна Фокеева

В рубрике «2+2» редакторы «Полки» Лев Оборин и Алёна Фокеева рассказывают о новых книгах. В очередном выпуске — потерянный и найденный роман Лимонова, документальная поэма о космонавтах, не летавших в космос, сборник стихов Вячеслава Попова и драматургия австрийского нобелевского лауреата.

Эдуард Лимонов. Москва майская. М.: Альпина нон-фикшн, 2025.

«Москва майская» долгое время считалась утерянной, но вот полгода назад рукопись нашлась в архиве библиотеки Стэнфорда, а сейчас книгу уже можно прочитать. Конечно, публикация старого нового романа Лимонова через пять лет после смерти автора — сама по себе событие. Сложный путь к читателю всегда наделяет произведение дополнительными смыслами и значимостью (кстати, навсегда потерянным и чудом обнаруженным текстам посвящён выпуск подкаста «Полки» «Рукописи горят»).

Написанный в 1986 году роман рассказывает о мае 1969-го. Точнее, о трёх днях из жизни самого любимого героя писателя. Впрочем, пересказывая бытовые и литературные приключения Лимонова-москвича, Лимонов-из-Нью-Йорка постоянно забегает вперёд и совершает обширные экскурсы в прошлое. Мы узнаём, как Эд приехал в столицу и как искал жильё, обозреваем череду комнат, в которых ему приходилось жить, слушаем разговоры, которые состоялись задолго до основных событий текста. Литературные семинары, пьянки, перебранки, философствования, раскраивание брюк и работа над текстами хаотично сменяют друг друга.

По мере продвижения вглубь структура романа становится всё более запутанной, за обилием персонажей и сюжетных линий уследить непросто. Но, пожалуй, для многих именно это и окажется самым ценным. «Москва майская» вполне может стать окном в столичные андеграундные шестидесятые. Роман пестрит известными именами неподцензурных поэтов, писателей и художников: тут и Леонид Губанов, и Владимир Алейников, и Михаил Гробман, и кто только не. Больше всего места в тексте занимают именно друзья, знакомые, оппоненты и враги, их выражения лиц, судьбы, место в искусстве — а точнее, в личном лимоновском пантеоне. Все вместе, несмотря на сложные взаимоотношения и порой вражду, они составляют эпоху.

«Что же осталось от эпохи? Смерти, неудачи, множество плохих и горстка хороших стихов, да… но разве только это? От эпохи остался жгучий, как портвейн московского разлива, трагизм. Ибо любые действия, если протагонисты предаются им честно, безоглядно и восторженно, имеют своим результатом трагизм чистейших кровей».

Суждения тут, по обыкновению, категоричны: «Человеческий манифест» Галанскова — «посредственная наивная глупость», стихи Алейникова — «произвольно разрезанный на куски, как колбаса, поток сознания», в поэзии Губанова смешиваются «бутафория обывательского христианства, мегаломания, ликёро-водочная романтика есенинского толка и ораторские трюки, заимствованные у Маяковского», Солженицын — попросту «жулик». При этом «Москва майская» — воспользуемся эпитетом автора — текст скорее восторженный, чем злой. Восторги принадлежат, конечно, не Лимонову-из-Нью-Йорка, а юному Лимонову-москвичу, готовому неделями стоять под дверью Центрального дома литераторов в надежде попасть на тот самый семинар, слухи о котором дошли аж до Харькова; впервые попробовавшему джин-тоник в мастерской художника Брусиловского; таскающего с собой повсюду две тетради стихов, оклеенные синим вельветом. Лимонову-из-Нью-Йорка остаётся ностальгия и анализ как своих, так и чужих стихов и поэтических методов.

По улице идёт Кропоткин
Кропоткин шагом дробным
Кропоткин в облака стреляет
Из чёрно-дымного пистоля…

«Москва майская» местами выглядит почти как автокомментарий Лимонова к его поэзии и поэтике, и читать этот комментарий особенно интересно потому, что между комментируемыми текстами и комментарием лежит пропасть в 17 лет насыщенной событиями жизни. Лимонову, который пишет «Москву майскую», известно не только то, что в Москве, которую ему так хотелось покорить, он задержится не навсегда, а лишь на семь лет. Ему также известно, что культура андеграунда, взбухавшая, «как тёплое тесто», вскоре должна будет опасть. Закончится эпоха злого и жадного восторга, начнётся что-то совсем другое.

⟨…⟩

«Полка», 30 мая 2025 года

Каким получился утраченный (и случайно найденный!) роман Эдуарда Лимонова «Москва майская»?

Михаил Титов

Литературная сенсация! В издательстве «Альпина. Проза» вышел сиквел «Молодого негодяя» и «Подростка Савенко» Эдуарда Лимонова — роман «Москва майская», рукопись которого долгие годы считали потерянной. Автор Собака.ru, книжный блогер Михаил Титов прочел новинку и рассказывает, почему книгу можно смело назвать путеводителем по жизни богемы в период оттепели.

Почему книгу издали только сейчас?

Публикации утраченных текстов практически не случаются: уж если рукопись пропала, то чаще всего безвозвратно. Как известно, Гоголь сжег второй том «Мертвых душ», а у Хемингуэя украли чемодан, в котором хранились почти все его неопубликованные произведения, в том числе о Первой мировой войне.

Находки, конечно, бывают, но крайне редко. Так, в 2012-м обнаружили неизвестную сказку Ганса Христиана Андерсена «Сальная свеча», а в 2015-м — книгу «Пойди, поставь сторожа» Харпер Ли. Из последнего вспоминается посмертный роман Габриэля Гарсиа Маркеса «Увидимся в августе» и новелла Гюнтера Грасса «Каменная месса». Так что случай с неожиданно обретенной «Москвой майской» Эдуарда Лимонова выглядит как отложенная мистификация. Словно умерший пять лет назад писатель, сделавший скандал и миф стилем жизни, решил таким образом напомнить о себе.

По официальной версии считалось, что рукопись 1986 года сгорела. Как рассказывал сам Лимонов, уезжая в Россию из Франции, он оставил свою библиотеку на хранение приятелю Мишелю Бидо, тот сложил все в коробки и перенес в подвал. Дальше события развивались как в скверном анекдоте: Бидо отправляется в путешествие и просит приглядеть за домом своего знакомого — бывшего капрала Иностранного легиона, который начинает топить камин ненужными, на его взгляд, бумагами. Среди них, как предполагал Лимонов, оказалась и «Москва майская». В книге «Русский психо» он позже напишет: «Что взять с капрала Иностранного легиона, ему же надо было растапливать камин».

В конце 2024 года рукопись чудным образом нашлась в США, в архиве советского писателя-диссидента Андрея Синявского. Искали, к слову, не ее, а поэтический вариант романа «Это я — Эдичка», о котором Лимонов упоминал в одном из рассказов. Поэму не обнаружили, но в описании архивных материалов обратили внимание на англоязычное Moskva maiskaia. И случилась сенсация!

Предположительно, рукопись сохранила жена Синявского — Мария Розанова. Она была одной из первых читательниц романа и, кстати, могла отсоветовать Лимонову его публиковать. То ли композиция ей показалась рыхлой, то ли она пожалела героев повествования, тогда еще живых и вполне реальных людей, выведенных в романе под собственными именами.

Сам же писатель в одном из интервью заявлял, что ему книга показалась слабой, поэтому он и не издал ее сразу, в 1980-е. Но как бы там ни было, сомнений в том, что текст — лимоновский, не возникло. Стилистика «Москвы майской» соответствует произведениям парижского периода писателя: когда были созданы «Подросток Савенко», «Укрощение тигра в Париже» и «Молодой негодяй».

О чем «Москва майская»?

Основные события романа развиваются в течение трех майских дней: с 18 по 20 число 1969 года. Главный герой — все тот же Эдичка, Эдуард, Эдка, Эд Лимонов. Автор пишет в третьем лице, словно наблюдая за собой со стороны. Он талантливый и нахальный поэт из провинциального Харькова, приехавший покорить литературную Москву — с двумя «оклеенными в синий рубчатый вельвет» тетрадями стихов. И вроде бы есть в романе некая отстраненность повествователя от героя, но понимаешь, что перед тобой в большей степени автофикшен — жанр, который стал для писателя основой литературной биографии. Тем и интересна находка «Москвы майской»: книга заполняет пробел в событиях между отъездом Лимонова из Харькова и эмиграцией в США. Ее можно в определенной степени воспринимать как личный дневник Лимонова периода 1967–69 годов.

При этом «майскую» границу писатель постоянно перешагивает: как влево, так и вправо по временной шкале, перенося действие то в сентябрь 1967-го, когда он переезжает в столицу, то в июнь 1968-го, когда он провожает в последний путь поэта-футуриста Алексея Крученых, то в Париж 1980-х, откуда он не без самодовольства поглядывает на себя двадцати-с небольшим-летнего и подводит итоги жизни других героев романа.

По сюжету в столице поэту приходится несладко: вместе с гражданской женой Анной они кочуют с одной съемной квартиры на другую и денег едва хватает на магазинные котлеты («питались на рубль в день»). Он зарабатывает шитьем брюк и сумок, которые предприимчивая Анна продает в ГУМе, но при этом активно — через харьковских земляков — завязывает связи с московской литературной богемой и добивается места на поэтическом семинаре Арсения Тарковского, которого совсем скоро начнет критиковать: «Обыкновенный советский поэт. Только попижонистее других, поинтеллигентнее, с шарфиком на шее».

Кстати, практически с первых страниц начинаешь понимать, почему та же Розанова могла отговаривать от печати этого романа. События и людей, которые встречаются Лимонову в Москве, он описывает жестко, зачастую не подбирая выражений. Так, например, Эд припечатывает художника-авангардиста Анатолия Зверева: «Экспрессионист *** твой Зверь. То, что он делает, было модным в начале века. И ужасающий жлоб».

К себе (или все-таки к своему главному герою?) автор, напротив, куда более снисходителен: «Я и сейчас, как поэт, интереснее любого Вознесенского»,— говорит Эд.

Почему этот роман — путеводитель по стране, которую мы «потеряли»?

В целом, перед читателем Москва хоть и майская, но уже на излете оттепели. Заканчивается относительно вольный дух начала 1960-х, и искусство, далекое от соцреализма, все больше загоняется в подполье. Но Эда мало интересует политика, он конформист, потому что не чувствует себя связанным со страной. Для него существует только он сам и его стихи. «Литература — моя бабушка, литература — мой дедушка, папа и мама»,— говорит Эд своей подруге. Советскую действительность он воспринимает как данность, правда, полную парадоксов.

Нынешнему (особенно молодому) читателю, конечно, придется поднапрячься и постоянно справляться, кто все те люди, с которыми пересекается Эд, и в какой степени они остались в истории. Среди героев книги — художники Илья Кабаков и Анатолий Брусиловский, поэты Леонид Губанов, Юрий Кублановский, Владимир Алейников и прочие собратья по легендарному СМОГу («Самое Молодое Общество Гениев», литературное объединение, просуществовавшее чуть больше года в 1965–1966-е.— Прим. ред.), Вагрич Бахчанян, Евгений Кропивницкий, Генрих Сапгир и многие другие под- и неподцензурные творцы.

Но если не полениться и дополнить текст Лимонова справочной информацией, то открывается панорамный вид на Москву конца 1960-х — и не только андеграундную: чем жили, что ели-пили и по каким улицам ходили. Даже при том, что многие описанные в романе места не сохранились, по маршрутам из «Москвы майской» можно пройти буквально здесь и сейчас.

Интересно, что в книге встречаются и такие детали эпохи, которые не найдешь ни в одном справочнике. Например, как снимали квартиры (спойлер: стихийная биржа арендного жилья располагалась на Третьей Мещанской, Эд с Анной арендовали комнату в Беляево за 30 рублей в месяц) или как зарабатывали на дефицитных товарах (еще один спойлер: приобретали, отстояв часовую очередь в ГУМ, скажем, чешские варежки, а затем перепродавали их в два раза дороже в ЦУМе).

Для тех, кто тоскует по Союзу, «который мы потеряли», это будет небесполезный экскурс в прошлое — литературное и бытовое. Даже название романа — прямая отсылка к советскому хиту. Песня «Москва майская» была написана братьями-композиторами Дмитрием и Даниилом Покрассами на слова Василия Лебедева-Кумача в 1937 году к 20-й годовщине установления советской власти.

В книге она прозвучит дважды: один из них из репродуктора на улице, в самом финале романа. Эта сцена как будто перекликается с фильмом 1964 года «Я шагаю по Москве». Только тут по утренней столице бредут выпущенные из отделения милиции «два блудных сына советской Родины» — художник Игорь Ворошилов и поэт Эд Лимонов. Накануне Лимонов избил хамоватого гения-«СМОГиста» Губанова. «Ты теперь главный»,— говорит, чокаясь при этом настойкой боярышника, Ворошилов Эду, определяя его новое место в литературной тусовке. Два года в столице для харьковского поэта не прошли даром. Москва просыпается, герои идут спать.

Но в эпилоге автор смещает акценты, осматривая московские окрестности из своего прекрасного парижского далека. «Что осталось от эпохи?— пишет он.— Смерти, неудачи, множество плохих и горстка хороших стихов… От эпохи остался жгучий, как портвейн московского разлива, трагизм». Но все это станет понятно только спустя двадцать лет.

«Собака», 2 июня 2025 года

Майское цветение Лимона:
найдена и издана потерянная книга Эдуарда Лимонова

Алексей Евдокимов

Эдуард Лимонов, «Москва майская». М.: Альпина. Проза, 2025.

У Лимонова было столько жизней, что бурное течение нынешней, начавшейся после похорон на Троекуровском, не слишком удивляет. Год назад все обсуждали, каким Лимонов предстал в байопике режиссера Серебренникова «Баллада об Эдичке». Теперь все обсуждают, каким Лимонов предстает в своем новом романе «Москва майская».

Классика каждый обидеть может

Ну, не то чтобы новом, 1986 года написания, но публикуемом впервые. Рукопись, считавшуюся утраченной, нашли в архиве Андрея Синявского в Стэнфордском университете. Издатели рассказывают, что в середине восьмидесятых Эдуард Вениаминович, живший тогда в Париже и вспоминавший свои детство–отрочество–юность (см. «харьковскую трилогию»), отнес очередной роман Синявскому и его жене Марии Розановой, издававшим журнал «Синтаксис» — там были впервые опубликованы «Подросток Савенко» и «Молодой негодяй».

В романе этом автор добрался до московского этапа автобиографии: в центре повествования — три майских дня 1969 года.

Однако «Москву майскую» Розанова печатать не стали — то ли не удовлетворившись качеством, то ли не желая обижать представителей богемы 1960–70–х, тогда еще живых: их Лимонов выводит в тексте по большей части под собственными именами и описывает, как легко догадаться, далеко не всегда комплиментарно. Сейчас, конечно, странно думать, что рукопись классика когда–то легко могли завернуть в редакции и тем самым похоронить — но сорок лет назад классика если кто в Эдичке и видел, то только он сам.

Рукописи горят

Спустя пять лет автор вернулся в Россию, а архивы свои оставил парижскому приятелю Мишелю Бидо, отнесшему картонные коробки в подвал. Бидо отправился путешествовать, позвал приглядывать за домом знакомого, знакомый замерз и стал топить камин бумажным хламом, найденным в подвале.

Сам Лимонов до конца жизни полагал роман погибшим — позабыв, вероятно, что копия осталась у Синявских.

Нью–йоркская и харьковская жизнь Лимонова описаны в трех текстах каждая — но между Харьковом, городом детства, и эмиграцией были еще семь лет в Москве: с 1967 по 1974–й, когда молодой Эд (так он в основном называет себя в «Москве») шил штаны, писал стихи и вращался в кругах официальной и неофициальной богемы.

Отсутствие подробных прозаических свидетельств об этом периоде мучительно переживалась поклонниками Лимонова — оттого публикация «Москвы» была встречена ими с таким энтузиазмом. Пусть сюжетной стройностью роман не отличается, но знакомая лимоновская интонация в нем опознается мигом, и как «портретист времени» Эдичка традиционно на высоте.

«BB» (Baltijas Balss), 7 июня 2025 года

* * *

Сюзанна Подгорная

Богдан Савенко — Сюзанне, от сына Лимонова! Савенко

Прикоснулась с маленькому, но очень высокому 🙈 Лимонову. Очень скромный, интеллигентный и не зазнавшийся парень. Я не знала, что он придёт. Посмеялись с ним немного. На фото прям довольный), дал автограф. Я старше Богдана на 6 лет, он хотел называть меня на «вы», когда узнал. Так что я уже бабуля…

Сказал, что он чувствует ответственность и у него нет никакого высокомерного ощущения в отношении к кому-либо, что папа его был добрым, спокойным, но не всегда весёлым, что не стоит все папины факты в книгах воспринимать как правду. Возможно, в будущем, он продолжит его дело. Но дайте сначала парню спокойно отучиться и самому получше (без всяких тупых американских фильмов и намеков по поводу вступления в партии), узнать своего отца через близких и литературу.

Одноклассники и учителя никогда не мешали ему подколами и расспросами, к сожалению, Богдан отметил, что многие его ровесники уже и не знали, кто такой Лимонов. Немногословный Богдан, он ведь был ещё подростком, когда папа умер, плюс Э. долго болел, и виделись они не так часто, не всё было понятно, не всё интересно, не всё разрешено для обсуждения. Чтобы хорошо узнать фигуру Э. нужно время, осознанность. Б. к этому готов. Также он озвучивает главы книг Э., умница.

Надеюсь, я на него не сильно надавила. Сказала только хорошее.

Презентация (до недавнего времени потерянной навсегда книги) «Москва майская». Издательство «Альпина». Книжный фестиваль на Красной площади. 7 июня 2025.

Сынуля Богдан Савенко, генеральный директор «Альпина нон-фикшн» Павел Подкосов, литератор и друг Эдуарда Даниил Духовский (моё почтение), главный редактор Альпина.Проза. Татьяна Соловьева.

КРОПОТКИН

По улице идет Кропоткин
Кропоткин шагом дробным
Кропоткин в облака стреляет
Из черно-дымного пистоля

Кропоткина же любит дама
Так километров за пятнадцать
Она живет в стенах суровых
С ней муж дитя и попугай

Дитя любимое смешное
И попугай ее противник
И муж рассеянный мужчина
В самом себе не до себя

Кропоткина же любит дама
И попугай ее противник
Он целый день кричит из клетки
Кропоткин — пиф! Кропоткин — паф!

1967–1968 Э.Л.

#ЭдуардЛимонов #Книги #Альпина #КнижныйФестиваль #КраснаяПлощадь #60s #Poet #Icon #СССР

«ВКонтакте», 8 июня 2025 года

* * * | * * *

Фарид Хусаинов • f_husainov

Роман Эдуарда Лимонова «Москва майская» сам автор считал утерянным (точнее — сожжёным в одном из парижских каминов). Так, вслед за Лимоновым думали и исследователи его творчества. Однако, было известно, что копию романа он давал Марии Васильевне Розановой (которая, кстати и отговорила в своё время автора публиковать его; роман был написал примерно в 1986 г.) И вот в архиве Синявского, который после его смерти М. В. Розанова передала в Стенфордский университет, в прошлом году была обнаружена машинописная копия этого романа. А сегодня, в 2025 году, он вышел в издательстве «Альпина Проза».

Роман охватывает московский период жизни. Лимонова. Таким образом, хронологически этот роман продолжает описание жизни героя уже после «Харьковской трилогии», но до Нью-Йоркского цикла. Именно между Харьковом и Нью-Йорком располагается московский период жизни Лимонова. В романе описана жизнь московской поэтической и литературной богемы (и примкнувшей к ней художественной) на излёте 60-х годов. Кстати, из споров с соседом о роли диссидентов, споре колотый происходит в книге в 1969 году видна история отношения Лимонова ко многому в более поздние годы. Несмотря на то, что я сильно не разделяю взгляды Лимонова как на СССР, так и на роль диссидентов, роман читал на одном дыхании — уникальный динамичный лимоновский стиль таков, что начав читать — вы не оторветесь от книги, пока не дочитаете до конца.

И в этом, кстати, есть особая прелесть этого издания — казалось бы, весь Лимонов издан, нам — читателям, уже больше не прикоснуться к его литературному стилю в смысле — прочитать что-то новое, вышедшее из под его пера, но вот раз — и вы испытываете снова те эмоции, которые испытывали читая «Харьковскую трилогию» или «Историю его слуги» или «Укрощение тигра в Париже». Лимонов всё тот же и более, того из его размышлений 60-х годов нам много понятнее его взгляды в последующие годы.

Любопытный момент — Лимонов парадоксально соединял в себе бунтарское стилистическое отрицание старшего советского поколения (поколения его отца) с одновременно согласием со многими его базовыми этическими характеристиками. Можно сказать, что бунтуя против эстетики советской литературы (клеймя её «серой и бесталаной»), Лимонов одновременно утверждал её этику. Поэтому он всегда оказывался между политических лагерей. Патриоты-государственники разделяют его политические взгляды, но ненавидят Лимонова-писателя, либералы-западники любят Лимонова-писателя, но категорически не разделяют его политических взглядов. Лимонов — автор, у которого эстетика бунтует против этики, а этика ненавидит эстетику. Вот уж кто точно мог с полным согласием присоединиться к знаменитой формуле А.Синявского о «стилистических разногласиях с советской властью». В книге о Москве-1969 есть ответ на вопрос, откуда у Лимонова это раздвоение личности. Он вспоминает, как спорил с отцом, запрещающим ему слушать «вражеские голоса» и вдруг оказывается, что он, сам себе казался бунтарём, но на самом деле оказался наследником взглядов своего отца. Лимонов пишет о себе (в третьем лице), что он бунтовал против морали своих родителей и их политических взглядов, но ему и в голову не приходило, что в итоге он им подражал.

Разумеется, как всегда у Лимонова его взгляд исполнен ницшеанства, лёгкого презрения к окружающим и, как он постоянно подчёркивает «к обычным людям», но для тех, кто давно читает Лимонова, эта позиция — не новость.

«Самое время поговорить о простых людях. Врезать им. ⟨…⟩ простые люди не заслуживали лучшей жизни. Ибо их умения и таланты не стоили даже той заработной платы и тех условий жизни, в которых они находились сегодня. …что ещё есть у козьего племени, кроме биологических удовольствий и потребительства? Интеллектуальные радости козьему племени мало доступны. Не говоря уже о радости творчества».

Довольно нелиберальное отношение к народу у Лимонова. Он постоянно требует от людей героизма либо, хотя бы творчества. Поэты для него выше рабочих, инженеров или, скажем колхозников. Он противопоставляет себя — поэта — «козьему племени» (как он обычно называет нас, обывателей).

«Пару раз в неделю казалось, что сейчас полетит он вдруг… Ещё чуть-чуть — и оторвётся от земли, так он был счастлив, если мелодия, звучащая в нём, воспроизводилась словами. А козье племя, придя с работы и набив желудок пищей, усаживалось у телевизора смотреть и слушать убогости. … Уже около века или более того принято любить маленького человека. Любить бесталанных, некрасивых, глупых, неинтересных. Бормочущих общие истины».

И в конце этого рассуждения Лимонов добавляет о себе:

«Он никогда не называл себя Суперменом, но чувствовал себя таковым. Его интересовали не простые люди, но другие Супермены».

Кстати, эта мысль в виде отзвука присутствует в другом его романе — в «Укрощении тигра в Париже», где его жена Наталья Медведева уговаривает его пойти в гости к кому-то аргументируя это тем, что «они-простые, хорошие люди», на что Лимонов отвечает

«Я — писатель. Простые хорошие люди мне не интересны. Вот если бы они были убийцами или террористами — тогда другое дело».

Ещё одна цитата:

«Он даже, совсем того не желая, обидел несколько раз въедливого зануду-инженера, объявив ему, что все непоэты и нехудожники являются исключительно бесполезными существами и только творческая деятельность является достойным занятием для настоящего мужчины. Инженерам же и рабочим — следует повеситься».

Следуя классификации Велимира Хлебникова, делившего всё человечество на изобретателей и приобретателей, Лимонов гордо относил себя к изобретателям.

Ницшеанство Лимонова, повторюсь не секрет для его постоянных читателей, как и некоторый нарцисизм (естественная черта большинства творческих людей), но именно из этого лимоновского нарцисизма и ницшеанства иногда высекаются искры интересных мыслей.

«Людям из прошлого невозможно объяснить настоящее. Не стоит и пытаться», «Жизнь играется всерьёз и набело, без репетиции».

Атмосферу 60-х он описывает так:

«У новых консерваторов Брежнева и К только что пришедших к власти, была своя задача. Показательным процессом напугать зарвавшуюся интеллигенцию. Дабы не вели себя как при Хрущёве. Спите. «Спать!» — был лозунг новой эпохи. Но интеллигенция и молодёжь страны уже успели привыкнуть к относительному весеннему воздуху хрущёвских времён. Отсюда все трагедии того времени».

В следующем абзаце Лимонов перечисляет основных поэтов одной из ветви СМОГовцев. И добавляет:

«И всё чаще к процитированным выше фамилиям добавляется глагол «арестован»».

С другой стороны, сам он не сочувствует диссидентам, считая, что методы советской власти — это вещь естественная, как погода, мы же не осуждаем дождь, а просто берём зонтик, следовательно не нужно бороться за свои права в политическом поле, нужно просто быть готовым к тому, что да, могут арестовать, но это не институциональная трагедия (трагедия неправильных правил игры в обществе), а просто «не повезло». И именно этот этический раскол является основным содержанием с его соседом, который в романе выеден под кличкой Революционер. На примере бесед с ним Лимонов описывает своё тогдашнее мировоззрение.

Кстати, эта книга Лимонова издана с купюрами: часть строк закрашены с пометкой, что вещи перечисленные там ныне нарушают законодательство Российской Федерации. Как повезло тем читателям, которые читали русскую литературу с 90-х до 2014 года, пока книгоиздание было свободным, ныне книг с закрашенными строками выходит всё больше и больше. И это само по себе тоже важное напоминание всем нам в каком обществе мы живём, и насколько сильно отклонение от «нормальности». Те, кто читали книги в 90-е — 2010-е успели приобщиться к великой неподцензурной литературе. Новому поколению читателей придётся помнить, что читают не полные тексты даже, когда читают классиков.

Но эта книга не только о Лимонове и о московской поэтической богеме 1960-х, но и ещё о Москве тоже. Там много улиц, переулков, маршрутов. Ненавидящий сентиментальность Лимонов своеобразно признаётся в любви к Москве. Когда он с первой женой (Анной Рубинштейн) после первой зимы в Москве уехал в Харьков к родителям («отъедаться» — как он пишет),

«Он откормился, ел пять раз в день, растолстел даже, но через две недели, увидев на экране телевизора Москву, в Москве шёл дождь, расплакался как шизофреник и в тот же вечер уехал на вокзал. Дал проводнику десятку, был впущен в поезд без билета, и утром радостный, вышел на площадь у Курского вокзала. И спешили по Садовому кольцу москвичи, бодрые, как всегда… Ему вдруг захотелось поцеловать московский асфальт. Но он удержал себя: подумают ещё, что сумасшедший».

«ВКонтакте» + «LiveJournal», 9 июня 2025 года

Экономика на рельсах (РЖД files) («Telegram», 09.06.2025):

Так как я в мини-отпуске, то отвлечёмся от железнодорожного транспорта. Ехал в поезде и прочитал «новый» роман Эдуарда Лимонова «Москва майская». Откуда взялся роман, который сам автор считал давно утерянным и мои впечатления от книги можно прочитать по этой ссылке (ЖЖ) или по этой (ВК).

«Москва майская» Эдуард Лимонов / Безудержное паломничество в Северную Корею

МЕХАНИКА

Удивительная история рукописи созданной в 1986 году в Париже. Ее Лимонов отнес издателю Розановой, которая отговорила публиковать, поскольку немало действующих персонажей оставались живы. Машинопись сохранилась в коробке, во Франции, после того, как Лимонов уехал, но была кем-то сложена в камине. Автор переживал по этому поводу, поскольку считал произведение удачным. Книга продолжает известную Харьковскую трилогию. Ее копию неожиданно обнаружили в архиве.

Произведение создано, когда Лимонов отошел от левацкого битничества к эстетическому сталинизму, он ходил по Парижу в советской шинели и немножко всех тролил и провоцировал своим видом, давал интервью. И это некого рода культ Великой Эпохи. Все это в этой книге очень чувствуется. Рекомендую всем, кто интересуется литературным наследием Эдуарда Вениаминовича.

Основные события романа развиваются в три майских дня 1969 года, но, придерживаясь этой хронологической рамки, писатель делает ее границы предельно проницаемыми, рассказывая о том, как вместе с Анной Рубинштейн переехал из Харькова в Москву, как пытался стать своим в весьма неоднородном поэтическом сообществе, искал жилье и средства к существованию, зарабатывая пошивом сумок и брюк.

Перед читателем предстает Москва на излете оттепели, богемная и творческая. Среди героев этой книги — Арсений Тарковский, Эрнст Неизвестный, Илья Кабаков, Леонид Губанов и другие участники легендарного СМОГа, Игорь Холин, Вагрич Бахчанян, Анатолий Брусиловский, Генрих Сапгир и многие другие.

Написанный после знаменитой нью-йоркской трилогии, роман «Москва майская» предшествует ей сюжетно: Лимонов пишет текст уже в середине 1980-х в Париже, оставив позади и московский, и американский период,— и эта оптика позволяет читателю увидеть повествователя сразу в двух измерениях.

Вместо П.С. Грустно наблюдать, что лишенные творческих способностей, бюджетные клопы, испоганили часть наследия великого писателя. Любая рукопись являет цельное произведения автора. Сегодня уже не прочтешь любопытную книгу Невзорова «Происхождение гениальности и фашизма».

Пролистывая замазанные страницы мне невольно вспомнился отрывок одного (из любимых с детства) документального фильма. Советской киноленты Михаила Ромма: «Обыкновенный Фашизм» 1965 г. Он сохранился на лицензионной видеокассете. Я пересматривал его десятки раз и, кажется знаю наизусть. Странно, что сегодня его не показывают по телевизору. Хотя цензура «зловещих символов» заставила бы замазать большую часть кинохроники. Приятный голос диктора так и нашептывал в голове закадровый текст 31-ой минуты:

«В чем был подлинный смысл этих спектаклей? Они помогали превратить человека в дикаря. Да так, чтобы превращаясь в дикаря он чувствовал себя чуть ли не героем. А готовый на все дикарь был очень нужен для того, чтоб уничтожить все, что противилось нацизму. Первый удар был нанесен по всем, кто думает иначе. И вот я смотрю на эту огненную свастику и не могу примериться с мыслью, что в Германии, в стране великой культуры, к власти пришли полуграмотные и самодовольно тупые люди, которые сделали все, чтоб превратить человека в восторженного дикаря.

Вот жгут книги. Тогда их жгли во дворах всех университетов. Перед Берлинским университетом выступал Геббельс. Он говорил очень возвышенные речи. Вещал о торжестве духа и новой культуре. А под эту речь студенты вместе с СС-овцами бросали в огонь книги.

Кого же жгли? Жгли Толстого и Маяковского. Вальтера и Анатоль Франса, Ромен Роллана и Джека Лондона. А Геббельс говорил. И тем временем жгли лучших немецких писателей. Жгли Гейне. Жгли Томаса и Генриха Манна. Жгли Ремарка, Бертольта Брехта, Лиона Фейхтвангера. Ну разумеется жгли Маркса, Энгельса, Ленина. Человеческая мысль летела в огонь…»

Или любимую в детстве кинокартину: «Индиана Джонс / Последний Крестовый Поход» 1989 г. Где доктор Джонс, переодевшись в офицера Вермахта,— проникает на площадь в центре Берлина, где жгут книги (рукописи Владимира Сорокина сжигали еще в 2004 г., демонстративно, в столице). С целью забрать отцовский дневник у выбравшей сторону зла коллеги Эльзы. Та, плачет, понимая масштаб злодеяния. После Индиана случайно сталкивается с Адольфом Гитлером и тот оставляет автограф в дневнике «офицера вермахта».

— Мы словно паломники в логове нечестивцев.
— Ты вернулся из-за какой-то книги?!
— Отец боится, что вы сожжете его дневник…

П.С. Прекратите транслировать «Иронию Судьбы», ужасную, словно потомство алкаша картину. ))

«ВКонтакте», 9 июня 2025 года

Что почитать в июне

Сергей Тарасов

⟨…⟩

И третья книга, которая привлекла мое внимание-это сенсация последних месяцев-найденный последний роман известного русского писателя, последнего революционера-романтика Эдуарда Лимонова. Он интересен тем, кто любит мемуарную литературу, потому что о Москве шестидесятых и реальных представителях интеллектуальной тусовки.

Книга называется «Москва майская».

До самой смерти писатель сокрушался о канувшей в Лету рукописи «Москвы майской» — полумифический текст был по ошибке сожжен в камине неким капралом. Однако в декабре 2024 года роман неожиданно всплыл в бумагах Андрея Синявского — и благодаря «Альпине» вот-вот обрушится на читателей.

С одной стороны, «Москва майская» — безукоризненное шестидесятническое произведение, пахнущее сиренью, липовыми почками и дешевым алкоголем. На школьных дворах кричат дети, играет губная гармоника, чирикают воробьи — лимоновская Москва похожа на хуциевско-шпаликовскую утопию, ту, где «День был светлый и свежий, / Людям нравилось жить». Голод, неустроенность (харьковчанин без прописки рискует быть изгнанным на малую родину), отсутствие перспектив — да и черт бы их побрал, эти перспективы, пойдем лучше бегать под майским ливнем.

Герой книги, как всегда, узнаваем:

«Юноша, прибывший покорять Москву, был одет по самой последней харьковской моде того времени. Фигуру его скрывало массивное черное пальто с воротником из меха молоденького каракулевого барашка, на голове героя красовалась грузинского стиля черная кепка-«аэродром», на ногах были американские армейские сапоги. На сапоги спускались черные брюки с широченными штанинами, брюки уходили вверх под черный жилет, а жилет был покрыт пиджаком той же ткани. Белая рубашка стягивала воедино костюм нашего героя»

— так описывает себя Лимонов в одной из первых глав книги.

«Москва майская» пронизана духом безумных и полусвободных оттепельных 1960-х, когда, казалось, еще можно было быть поэтом, не обращающим внимания на советскую власть. Московские адреса от Уланского переулка до Беляево, куда еще не ходит метро, и приметы времени вроде винного автомата — дань модерну 1960-х в магазине «Вино» на Садовом кольце. В нем, со знанием дела пишет автор, «каждый выдоил из винного автомата по стакану портвейна».

«Сумки — их личное изобретение. Один из способов сделать деньги из ничего».

Герои романа — поэты, писатели, модники и просто светские львы и львицы советской богемы. Здесь друзья-поэты Генрих Сапгир и Игорь Холин, художник-график Анатолий Брусиловский, Анатолий Зверев, авангардист, который после смерти был признан гением. А также Эрнст Неизвестный.

«Иной раз Эрнст оптом закупал у поэта десяток сборников, чтобы продавать и дарить их своим влиятельным и именитым друзьям. Через Эрнста стихи Лимонова попали к братьям Стругацким, уехали в Армению и Грузию»,

— пишет Лимонов.

От юного поэта достается всем: и Борису Пастернаку, и Давиду Самойлову.

В общем, книга неординарная и очень познавательная. Ее можно разгадывать, как литературный кроссворд.

«Костанайские Новости», 10 июня 2025 года

Москва Лимонова: хроника столкновений

Екатерина Петрова

Долгое время считалось, что роман Эдуарда Лимонова «Москва майская» был уничтожен. Но спустя десятилетия текст всплыл в американском архиве.

Рукопись, которую сам Лимонов считал сожженной, вдруг оказалась в архиве Стэнфорда. Нашлась она случайно. «Москва майская» Эдуарда Лимонова пролежала десятилетия в папке вдовы Андрея Синявского, Марии Розановой. А теперь вышла в твердой обложке — как будто никуда не исчезала. Эта история началась с попытки найти интервью перебежчика, а закончилась литературным чудом.¹

Как нашли утерянный роман Эдуарда Лимонова

Все началось с рассказа. Не с рукописи, не с архива — с небольшого текста Эдуарда Лимонова под названием «Первое интервью», включенного в сборник «Великая мать любви». В нем Лимонов вспоминал, как брал интервью у перебежчика Григория Климова для «Нового русского слова». В рассказе Климов появляется под псевдонимом Юрий Тихонов. Дизайнер издательства «Альпина. Проза» и участник фанатской исследовательской группы Денис Изотов вместе с коллегами пытался отыскать это интервью.² Заодно они искали мифический стихотворный вариант романа «Это я — Эдичка», о существовании которого когда-то вскользь упомянул в ЖЖ покойный издатель Александр Шаталов. Ни интервью, ни стихов найти не удалось. Зато нашлось кое-что другое.³

«Неожиданно эта рукопись нашлась в США, в библиотеке Стэнфорда. Это произошло буквально полгода тому назад — и вот книга уже на полках магазинов»,— рассказал Изотов в интервью «Снобу». Речь шла о романе «Москва майская» — тексте, который сам Лимонов считал безвозвратно утерянным. Он был уверен, что его сожгли. В 2008 году он писал в книге «Через Париж»:

Мишель отправился в очередное путешествие, на хозяйстве остался бывший капрал Иностранного легиона. От Мишеля долгое время не было весточки, все подумали, что он погиб, и капрал стал растапливать камин книгами. Первое, что он бросал в пламя огня, были книги с автографами и документы на иностранном языке. Он также спалил мою неопубликованную книгу «Москва майская». Мне казалось, что она слабая, по этой причине и не издавал. А сегодня, наверное, напечатал бы… Жалко, конечно, книг.⁴

Лимонов действительно не любил этот текст.⁵ Сомневался в структуре, говорил, что книга «не удалась». Но в то же время признавался:

Это история о моем первом году в Москве, несколько страниц из которой я воткнул в роман «Иностранец в смутное время». Обыкновенно я не верю чужому мнению, но в тот раз я дал рукопись кое-кому прочитать и решил не публиковать. В этой книге я «пережал» структуру, пытаясь сделать ее похожей на «Подростка» и «Негодяя», в которых действие происходит в течение одного-двух дней — начинается утром и заканчивается ночью. Там очень много флешбэков — отступлений в прошлое.

Именно тогда, в 1980-х, Лимонов показал роман Марии Розановой, редактору журнала «Синтаксис». Она посоветовала не издавать — якобы текст был «рыхлый» или, что вероятнее, можно было задеть живых прототипов героев. «Я не думаю, что такова была аргументация Розановой. Скорее всего, она сказала Лимонову, что книжка не удалась, просто постаралась сформулировать это «помягче», как часто делает издатель в разговорах с авторами»,— пояснила в интервью «Снобу» Татьяна Соловьева, главный редактор издательства «Альпина. Проза».⁶

Формально текст остался у Розановой. А личный экземпляр Лимонов передал на хранение в Париже — своему другу Мишелю Бидо. Когда тот уехал, книги сгорели.⁷ Но та машинопись, что осталась у Розановой, была передана после смерти Синявского в Гуверовский институт при Стэнфорде. Именно там спустя десятилетия и нашли рукопись. Никакой системы в поисках не было. Просто делали запросы — сначала на интервью, потом на стихи. Вместо этого нашли роман.⁸ Детально датировать его удалось по косвенным признакам. В эпилоге упоминается смерть Андрея Тарковского — стало быть, роман завершен не раньше 1986 года. Кроме того, финал книги почти копирует структуру другого романа — «Молодого негодяя», вышедшего в том же году.

«Очевидно, что роман писался в два захода. Сначала была написана часть про три самых ярких дня в Москве, а через какое-то время Лимонов дописал вторую часть и эпилог»,— уточнила Соловьева. Это объясняет и внутреннюю композиционную рыхлость, из-за которой роман изначально показался «недостаточно выстроенным». Главный формальный замысел был прост: ограничить действие тремя днями — как в «Негодяе» или «Подростке Савенко». Но всплывают флешбэки. Вспоминаются похороны Крученых, момент возвращения в Москву, случившийся раньше 1969 года. Линия времени размазывается. Татьяна Соловьева также отметила: «Композиционной четкости здесь нет — это могло стать причиной отказа. Но, опять же, реальная это причина или формальный повод — остается только гадать».

Другой фактор, возможно, сыграл большую роль: имена. В тексте все герои названы своими настоящими именами. Исключение — один Революционер, которому сохранена анонимность лишь частично. Имя есть, фамилии нет. Остальные — без прикрас. Они все были живы в момент написания книги.⁹ «Я не могу сказать, что Лимонов их как-то беспощадно клеймит. Он просто в своей манере пишет то, что думает. В этом смысле, возможно, Розанову это могло «удержать» от публикации»,— объяснила Соловьева.

Сама находка воспринималась участниками проекта почти как мистика. Слишком много совпадений. Слишком долго текст считался сгоревшим. И слишком неожиданно всплыл именно сейчас, когда серия Лимонова, выпускаемая «Альпиной», близилась к завершению. «Сам Лимонов прошел сложный путь принятия этого текста — сперва отказавшись от его публикации, он впоследствии говорил о том, что жалеет о своем решении и, если бы рукопись сохранилась, он бы ее напечатал. Пришло время исполнить его волю»,— сказала Соловьева.

Теперь роман — не призрак. Не утерянная рукопись и не воспоминание. А плотная, живая книга. С нечеткой структурой, со множеством имен, со следами авторского сомнения — и с точным ритмом эпохи. Она появилась на свет спустя сорок лет после того, как была завершена. Почти сорок лет — с тех пор как Лимонов, уезжая из Парижа, оставил ее на хранение.

Поэт штурмует столицу

Весна 1969-го. Эдуард Савенко — еще не Лимонов, еще не политик, не скандалист, не изгнанник — тащит чемодан по платформе Курского вокзала. Он приехал в Москву, чтобы стать великим поэтом. Чтобы прорваться в ту самую столичную богему, о которой слышал только по обрывкам слухов и строчкам из самиздата. В «Москве майской» Эдуард Лимонов возвращается в эту точку своего мифа и показывает столицу как арену, на которой сталкиваются амбиции, страх, бедность, гениальность и тараканы.

«Москва майская» — это роман-воспоминание, написанный в Париже в 1986 году о мае 1969-го. И хотя сюжет охватывает всего три дня — 18–20 мая — перед читателем разворачивается панорама всей жизни молодого поэта, который только-только сбежал из Харькова и мечтает прорваться в московскую поэтическую элиту. Впрочем, сам роман, как и сама Москва, не знает границ. Это не хронология, а хаотичный клубок событий, разговоров, стихов, споров, переездов и воспоминаний. Лимонов-из-Нью-Йорка — зрелый, язвительный, уже уехавший — оглядывается на Лимонова-москвича: восторженного, наивного, дерзкого. Он пишет, будто вспарывает шрам,— болезненно, резко, не жалея ни себя, ни других.

Пожалуй, самое поразительное в «Москве майской» — это то, как Лимонову удается вместить в три календарных дня целую эпоху. В эти трое суток умещается не только жизнь героя, но и жизнь поколения. Мы узнаем, как Эд приехал в столицу с одним чемоданом, как поселился в коммуналке с тараканами и холодными стенами, как женился фиктивно, чтобы получить прописку, как таскал с собой тетради стихов. Вот он пробирается в мастерскую художника Брусиловского и впервые пробует джин-тоник. Вот неделями караулит у дверей Центрального дома литераторов, чтобы попасть на закрытые семинары. Это хроника культа. Культа поэзии. Культа Москвы. Культа самого себя.

Лимонов описывает столицу без сантиментов: грязную, голодную, шумную, разнузданную. Она пугает и манит одновременно. Вот коммуналки с облезлыми обоями, унитазами и тараканами, которых никто уже не травит. Вот подвалы и цокольные этажи, где поэты живут «по наследству». Вот полуразрушенные здания, где в пьяном угаре спорят о смысле искусства и судьбе СССР.

Но этот же город — центр поэтической жизни. Здесь Эд сталкивается с Губановым, Тарковским, Алейниковым, Кабаковым, Неизвестным. Эти встречи — как иронические евангелия, переделанные под московский самиздат. Каждая фигура — либо идол, либо пугало. Про Солженицына Лимонов пишет: «жулик». Про манифест Галанскова: «посредственная наивная глупость». Про стихи Алейникова: «произвольно разрезанный на куски, как колбаса, поток сознания». Но это не столько критика, сколько позиция. Он пишет, как выживающий, не оглядываясь, не отступая.

Москва в романе — это персонаж, противник, арена. Это город, где чужаков встречают настороженно. Где нужно доказывать свою нужность, остроумие, талант и наглость ежедневно, иначе тебя просто съедят. Вот, например, одна из сцен, где Эд со своим другом едет в метро, и внезапно понимает, что больше не чувствует страха. Он впервые ощущает себя частью города. Не гостем. Не провинциалом. А будто принятым. Он это описывает, как победу. Но в этой победе уже спрятан проигрыш — потому что дальше начнется разочарование, холод, эмиграция.

Что же осталось от эпохи? Этот вопрос задает сам Лимонов. Ответ дает ироничный, хлесткий:

Смерти, неудачи, множество плохих и горстка хороших стихов…

Но не только это. Остался трагизм. «Жгучий, как портвейн московского разлива», трагизм честных поступков, совершенных с восторгом и без оглядки. Роман становится своеобразным автокомментарием к собственной поэзии. Это почти как рисунок поэтического архетипа той эпохи — яростной, безумной, детской. Вот строки, в которых Лимонов упоминает Кропоткина, идущего по улице с черно-дымным пистолетом:

На улице идет Кропоткин
Кропоткин шагом дробным
Кропоткин в облака стреляет
Из черно-дымного пистоля

Среди лиц, мелькающих в книге,— не просто имена, а характеры с резкими штрихами: Губанов с ликеро-водочной романтикой, Сапгир с постоянной иронией, Алейников с колбасным потоком сознания. У каждого — свой способ выживания и самовыражения. Все — на пределе. Это не сборник портретов, а бойцовская арена. Лимонов судит, оценивает, высмеивает, восхищается. Он — участник и судья. Его слова — это оружие, его интонация — вызов.

«Москва майская» — это книга-обряд, книга-подступ. Она нужна не только чтобы понять Лимонова, но и чтобы ощутить ту странную смесь надежды и опасности, в которой жила культурная Москва конца 1960-х. Она про то, как быть чужим. Про то, как бороться за место под солнцем среди гениев и подонков. Про то, как мечтать о славе, когда в комнате мерзнут руки, а под окнами орет милицейский свисток. И все это — с языком, от которого невозможно оторваться. Резким, трескучим, плотным, как бетон. Это не литературный стиль. Это боевой.

«Реальное время», 14 июня 2025 года

комментарии Светланы Лазуткиной («Facebook», 15.06.2025):

¹ Нет, это не так. Поиск оригинальной статьи Эдуарда Лимонова, написанной после интервью с Григорием Климовым, в библиотеке Стэнфордского университета не проводился. Это произошло гораздо раньше и с другими источниками — мы искали в Нью-Йоркской публичной библиотеке, Библиотеке Конгресса, а также консультировались с архивистами форума «Из газетного архива» на Facebook. Мы пытались найти недостающие выпуски нью-йоркской газеты Новое Русское Слово, где и была опубликована эта статья. Климов сам видел газетную вырезку и комментировал её. То есть она существовала. Найти пропущенные номера меня попросил Алексей Евсеев, поскольку статья отсутствовала в его с Ильёй архиве лимоновских текстов, а это был непорядок. Он попросил меня, потому что американский поисковик отличается по алгоритму. Все номера за период 1975–1977 были найдены, но статьи там не оказалось.

² Это не так. Денис поиском статьи-интервью не занимался. Ее искали Алексей с Ильей для своего архива, и позже они попросили меня поискать через американский поисковик, потому что у него другие настройки, отличные от Европы и России: можно найти что-нибудь новое. Я не нашла и обратилась в Нью-Йоркскую публичную библиотеку и Библиотеку Конгресса.

³ Это преувеличение. Мы сразу запрашивали все материалы, связанные с Эдуардом Лимоновым, в любом доступном формате. Разговор о стихотворной версии романа «Это я — Эдичка» возник позже — после того, как архивист библиотеки лично ответил нам с просьбой уточнить цель запроса. К тому моменту мы уже старались собрать всё, что касается Лимонова, чтобы не упустить ничего важного и интересного. Стихотворный вариант романа «Это я — Эдичка» — вовсе не миф. Он действительно существовал и насчитывал 98 страниц. Об этом есть упоминание в переписке Эдуарда Лимонова с Александром Половцом, редактором еженедельного альманаха «Панорама», в 1981 году.

⁴ Мишель Бидо это не подтвердил. Он сказал, что на хранение были отданы только русские и французские книги других писателей. Рукописей, по его словам, там не было.

⁵ Это не так. Он никогда ничего такого не говорил. Сожалел о его пропаже, говорил о пережатой структуре романа но и о хороших кусках, и упомянул, что напечатал бы книгу теперь.

⁶ Неизвестно, кому именно Лимонов показывал этот новый роман и кто отговорил его от публикации — никаких имён он не называл. Также неясны причины, по которым его отговорили от печати. Можно лишь предполагать, что это могла быть Марья Розанова, Андрей Синявский или кто-то из ближайших друзей Лимонова — филологи Александр Сумеркин или Геннадий Шмаков. Они часто первыми читали его тексты и активно общались с ним в тот период.

⁷ Мишель Бидо это не подтвердил.

⁸ Это неправда — в поиске, конечно, была система. К тому моменту это был уже третий американский архив, где хранились тексты Лимонова. Поиск был уже отлажен. Вёлся личный контакт с университетскими архивариусами, устанавливалась переписка, которая могла занимать до месяца. Затем направлялся запрос на каталог коллекций и подробное описание содержимого файлов — как личная просьба. Первоначально содержание коробок с материалами было неизвестно.

⁹ Не всё соответствует действительности — например, Губанов умер в 1983 году. Пожалуйста, проверяйте факты. Если у вас возникают сомнения, лучше уточнить у нас, вместо того чтобы публиковать неточные сведения. Также стоит отметить, что в тексте заметно перефразирование материалов других авторов. Даже перефразирование требует указания источника — это не ваши оригинальные выводы, и автор первоисточника заслуживает упоминания. Кроме того, все исторические фотографии в статье были получены из Amherst Center for Russian Culture (штат Массачусетс, США), и вы обязаны указать их как источник артефактов — это их официальное требование. Тем не менее, вы размещаете под статьёй подпись: Екатерина Петрова / realnoevremya.ru, что не соответствует действительности и нарушает авторские права.

* * *

Сергей Литвинов

Сегодня четверг, и мы возвращаемся к рубрике #69страница. Выпуск №313.

Эдуард Лимонов. Москва майская (Альпина нон-фикшн, 2025):

«…Почему нельзя заключить фиктивный брак с девушкой вообще без папы или чтобы папа хотя бы никогда не видел Эда (и Савенко, и Лимонова) до этого? Можно. Но для этого они должны быть другими людьми. И Анне, и Эду не хватает обывательской хитрости, мелкой изворотливости. Ловчить они не умеют. Они вовсе не беспомощные типы, но все их стратегические построения страдают от избытка фантазии. Эду нравится сооруженная им авантюра: сегодня в четыре часа она будет приведена в действие…»

Я не великий знаток творчества Эдуарда Лимонова, но мне эта вещь кажется едва ли не самой симпатичной из всего, что он написал. В ней нет трагизма, ностальгии и надрыва «Эдички» (книги, безусловно великой). И скрытого восхищения империей из «Подростка Савенко» тоже нет. Как и бесконечного самолюбования из последних вещей.

Просто: поэт в конце шестидесятых приехал покорять Москву из провинциального Харькова. С поэтом девушка — еврейская женщина постарше (как он сам ее аттестует) по имени Анна. Они кочуют по съемным квартирам, перебиваются с хлеба на квас. Много пьют. Пытаются пробиться.

Вещи и люди названы своими именами. Если это слово на «ё» или на «х», так оно выписано полностью. Если появляется Тарковский (Арсений), то там так и написано: Тарковский. То же с Вознесенским, Лилей Брик, а особо с поэтами и художниками нон-конформистами: Губановым, Кропивницким, Сапгиром, Бахчиняном… Никаких тебе ключиков или королевичей (см. Катаева). Только один Революционер зашифрован, потому что высказывания и действия его в книге такие, что могут и срок подбавить (на момент написания книги он в советском лагере сидел).

Написано свежо, резко, мило, остроумно. Вся жизнь советская конца шестидесятых, с милиционерами, новостройками, бараками, литобъединениями и пьяными драками перед глазами.

В своих заметках, ярких и точных, автор никого не щадит: ни Тарковского, ни Губанова. Но если ему кто-то реально нравится и с кем-то он близок, тональность меняется. С огромной симпатией описан друг Лимонова художник Юло Соостер. И старший Кропивницкий тоже.

Издатели объясняют историю того, что книга опубликована именно сейчас, таким образом: написана она в восьмидесятых в эмиграции, долгое время считалась потерянной и вот сейчас нашлась. Очень мило. Побольше бы подобных находок. Я получил истинное удовольствие.

«ВКонтакте», 19 июня 2025 года

Поэт покоряет Москву

Авторский блог • Александр Репников

о романе Эдуарда Лимонова «Москва майская»

Лимонов Э. Москва майская. М.: Альпина нон-фикшн, 2025, 414 с.

История обнаружения рукописи романа «Москва майская», лишний раз подтвердившая, что «рукописи не горят» (даже во французских каминах), уже достаточно освещена в Интернете и не требует специального изложения. В результате целенаправленной поисковой работы мы имеем написанный Лимоновым в 1986–1987 гг. в Париже роман, опубликованный после смерти автора. Характерно, что презентация «Москвы майской» на книжном фестивале «Красная площадь» была подана газетой «Аргументы и Факты», как «презентация книги последнего классика отечественной литературы» (АиФ, 2025. №24).

История покорения столицы провинциалом читается с большим интересом, несмотря на отмеченную критиками рыхлость сюжета и значительное количество персонажей. Не только поколению зуммеров, но и читателям почтенного возраста, придется по ходу чтения часто заглядывать в поисковик. Помимо Александра Галича, Вадима Делоне, Венедикта Ерофеева, Генриха Сапгира, Эрнста Неизвестного и Арсения Тарковского в книге присутствуют гораздо менее известные персонажи. Если бы не помощь интернета, то к роману были бы необходимы специальные биографические комментарии. Ведь тираж в несколько тысяч экземпляров ориентирован и на рядового читателя, которому нужно пояснить, кто такие СМОГисты и кем были Владимир Алейников, Вагрич Бахчанян (Бах), Анатолий Брусиловский, Леонид Губанов, Евгений Кропивницкий, Юло Соостер, Игорь Холин и др. Остается нераскрытой только фамилия Володьки Революционера (диссидента Владимира Гершуни).

В очередной раз, поставив в центр солнечной системы планету «Лимонов», автор представляет нам авторское видение столичной жизни на излете оттепели. То время когда, покинув Харьков, он с Анной Рубинштейн приехал покорять Москву. Помимо решения материальных проблем (где и на что жить, как получить прописку и проч.), ему пришлось бороться и за поэтическое признание. Это уже после смерти письма, и фотографии Лимонова стали продавать на аукционах по баснословным ценам (сшитый им пиджак, был куплен за 1.700.000 рублей). В те годы, когда происходили описанные в романе события, ему приходилось экономить на всем. Провинциал оригинально и системно подошёл к покорению столицы, о чем, например, свидетельствует схема «завоевания московской богемы», упомянутая в книге и тоже выставленная на аукцион (финальная ставка 240.000 руб.). По этой схеме можно проследить, что первым с кем Лимонов стал общаться в Москве, был Бахчанян, познакомивший Эдуарда с художником Борисом Жутовским. Дальше начались «веерные» знакомства на предмет пошива брюк, за счёт чего Лимонов в основном и зарабатывал. На схеме около ста фамилий художников и поэтов. Стоит на неё посмотреть, чтобы понять, что за описанными в книге «пьянками и гулянками» уже тогда стояла железная воля Лимонова. Он, разумеется, не отказывался принять участие в посиделках, но даже в них оставался внимательным наблюдателем за поведением и действиями других людей (в свою очередь, и они рассматривали, анализировали и оценивали новичка).

Не особенно любимый Лимоновым Владимир Высоцкий на вопрос анкеты «Чего хочешь добиться в жизни?» ответил: «Чтобы помнили, чтобы везде пускали», а на вопрос «Хочешь ли ты быть великим» — «Хочу и буду». Люди разные, подход общий. Одного «хочу» мало. Эдуард упрямо мёрзнет у входа в Дом литераторов, чтобы попасть на семинар Тарковского; упрямо шьёт брюки; упрямо покоряет столичную богему шаг за шагом. Он смотрит на своих новых друзей и знакомых, оценивает их поведение, заимствует то, что может ему пригодиться для достижения своих целей. Он не хочет быть учеником или подражателем. Хочешь научиться — учись у более умного. Хочешь победить — брось вызов более сильному, чем ты. Вот и публицист Михаил Меньшиков когда-то мечтал о новой аристократии «не по титулу только, а по существу», которая умела бы

«1) работать по 16 часов в сутки, 2) выносить всякую погоду, 3) не бояться никакой опасности, 4) одолевать настойчиво всякие затруднения, 5) радоваться, как древние герои и витязи, что судьба посылает сильного врага, искать его, а не прятаться от него».

Покоряя Москву, Лимонов не идёт путем заводских работяг (этот опыт он уже прошёл на Украине), но не стремится и в диссиденты. Он не хочет поступаться существенными для него правилами и понятиями, которые выработал в Харькове. Герой книги не аморален, у него своя мораль. Ему не нравится идея Анны заработать спекуляцией, получить чеки и, купив дефицит в «Березке», перепродать его. При том, он единственный поэт в Москве, продающий самиздатовские сборники своих стихов за деньги. Вспоминаю в этой связи одного преподавателя, который, оказавшись в сложной ситуации 90-х годов, не пошёл торговать на рынок, а выжил тем, тем, что системно искал, закупал и продавал интеллектуальные книги (в т.ч. и только начавшего тогда выходить Лимонова).

Героя «Москвы майской» коробит случайно увиденная сцена получения антисоветчиками западных «гонораров». В споре с диссидентом Сашей из «Хроники текущих событий» он прибегает к такому аргументу:

«Я из блатных. Мы, в отличие от вас, интеллигентов, не раскалываемся. У нас развитое чувство личной чести».

Хотя про себя автор прекрасно осознает: «насчёт того, что я блатной, это я, конечно загнул», но поскольку на Сашу логически выверенные доводы не действуют, что же ещё можно привести в качестве железного аргумента? Резко отделить себя от них, показать, что ты сам по себе. Вот так же и один из почитаемых Лимоновым «священных монстров» Константин Леонтьев ответил поклоннику «одинаковых, чистых и удобных домиков» и стандартного единообразия: «Я не ваш отныне».

Лимонов тоже за «цветущую сложность». Он не желает примыкать ни к «советским», ни к «антисоветским» группам интеллигенции, но есть те, кому он симпатизирует. Один из них — Евгений Кропивницкий (надеюсь, что читатель найдет книгу его стихов «Земной уют», изданную на средства друзей в 1989 году), воспоминания о котором обращают на себя внимание необычной для Лимонова деликатностью.

Главным антагонистом героя книги является Леонид Губанов. При ближайшем рассмотрении, те, кем Лимонов восхищался в Харькове, оказываются не столь уж великими, а «вожак стаи» Губанов вообще предстает мажором и грубияном. Конфликт с ним нарастает, создавая к концу книги столь высокое напряжение, что разрешить его можно только радикально.

— Так получай же…— кричит наш герой голосом вовсе не интеллигентного человека и, выдернув из-за спины штоф, ударяет вождя и соперника штофом по голове.

Мальчишество? Возможно. В противоположность Чарльзу Буковски, словно уже родившемуся стариком, герой Лимонова — вечный подросток, находящийся в постоянной борьбе за свою индивидуальность. Он «никому не хотел подчиняться, даже мнениям контркультуры». Каждая сложившаяся группа, а тем паче Система, требуют подчинения и переделки под её стандарты и правила. Даже контркультурный Алейников упрекает поэта: «Ты наш, но не совсем наш!», а спустя годы поясняет:

«Ты хитрый! Ты спасся в то время, как мы честно дошли до конца. Ты всегда был себе на уме!».

Эдуард расшифрует это обвинение так:

«приятели его московской юности, участники брожения, честно разрушили себя до конца, а он — Эд Лимонов — оказался здоровее, выжил и стал существовать в других формах. Предательство! — вот как это называется. Он предал их — тем, что выжил».

Лимонов понимает, что на каждом новом этапе жизнь нужно начинать заново — бороться, покорять, завоёвывать.

«Выходя из одного этапа жизни, следует безжалостно оставлять группу еще вчера близких тебе единомышленников. Людям из прошлого невозможно объяснить настоящее. Не стоит и пытаться. Большинство людей не развивается, не переходит из группы в группу, но застревает в той группе, в которую их поместило рождение».

С интересом читаются разбросанные по страницам книги споры с Революционером (Гершуни), ведь, главный герой,

«обожая историю, … знал, что невозможно ждать от истории справедливости. Что применять к ней моральные критерии глупо. История сплошь и рядом бывает несправедлива».

Любопытны размышления о поиске автором книги самоидентификации с родиной и её государственными символами.

В написанном после смерти Лимонова очерке, опубликованном в газете «Завтра» в 2021 году, А. А. Проханов рассуждал о посмертной судьбе души Лимонова:

«А на том свете, может быть, встретимся — в зависимости от того, где мы окажемся: кто из нас окажется в раю, а кто в аду. Тогда я увижу прозрачную, плохо узнаваемую тень, подойду и спрошу: «Это ты, Эдичка?»».

Вопрос не праздный. Четкое деление на рай и ад, свет и тьму, добро и зло помогает избежать сомнений, но вступая в область конкретики, невольно задаешься вопросом куда могут быть там определены «священные монстры» и те «шампанские гении», которыми восхищался Лимонов в интервью «Элементам»? Сложно с мятущимися душами иностранцев: Гийом Аполлинер, Шарль Бодлер, Винсент Ван Гог, Эдгар По, Генри Миллер, Фридрих Ницше, Луи-Фердинанд Селин, Юлиус Эвола, Эрнст Юнгер… И с соотечественниками не все однозначно: СМОГисты, поэты Александр Блок, Николай Гумилёв, Владимир Маяковский, Велимир Хлебников… Близок к ним и Сергей Есенин, неоднократно упоминаемый в книгах Лимонова, но отдельной статьи в «священных монстрах» не удостоившийся. Невольно напрашивается вывод, что те, чьей жизнью и творчеством Лимонов стабильно интересовался, те с кем он дружески общался, да и сам Э. Л. — личности между светом и тьмой, «раем» и «адом».

После «Москвы майской» Лимонов всё больше уходит в яркую публицистику и политику. Во вступительном слове к трёхтомному собранию своих сочинений (1998) он отмечает:

«отныне я работаю с людьми и идеями, а не со словами».

Писатель, поэт и политик продолжат одновременно «жить» в нём до самого конца, но для «архивной вечности» он сделает выбор в пользу политика. Хотите доказательств? Пожалуйста. Мало кто знает, что личные документы Э. В. Лимонова (Савенко) были переданы им на хранение в Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Хорошо помню, как 7 декабря 2016 года, будучи членом экспертно-методического совета (ЭМС) этого архива, участвовал в заседании ЭМС, на котором было принято решение в числе дополнительных документов принять на хранение рукопись книги Лимонова «Illuminationes». Полагаю не случайным, что Лимонов в итоге захотел передать эти документы туда, где уже хранятся документы К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина и И. В. Сталина…

«Завтра», 21 июня 2025 года

Рыбий глаз Лимонова

Ваши Новости • Василий Авченко

Книгу «Москва майская» сам автор считал утраченной, а кое-кто из читателей — и вовсе мифической. Однако она обнаружилась в архиве Андрея Синявского, хранящемся в Стэнфордском университете, и вышла в свет в издательстве «Альпина. Проза». Книга написана в Париже в 1986 году, плюс-минус параллельно с «харьковской трилогией», и продолжает её. Время действия — май 1969 года, с отблесками прошлогодней Праги и совсем свежего тогда Даманского.

Многое из того, о чём говорится в книге (от семинара Арсения Тарковского до драки с Леонидом Губановым), внимательному лимоновскому читателю уже известно из других его произведений, но, конечно, не всё. Сегодня книга интересна, помимо прочего, даже и деталями столичного быта конца 1960-х. Например:

«…Все четверо… отправились в забегаловку под названием «Вино», находившуюся на Садовом кольце, где каждый выдоил из винного автомата по стакану портвейна».

Или:

«Отсутствие прописки, мать её, прописку, так… Впрочем, никогда ещё не останавливала его милиция, в тоталитарной стране, как называют Союз Советских на Западе, не принято проверять документы граждан на улице».

Революционер, потомок революционера

Многие персонажи «Москвы майской» принадлежат к контркультуре. Здесь появляются художник Илья Кабаков, скульптор Эрнст Неизвестный, поэт Генрих Сапгир, бард Александр Галич… Однако куда большее место в книге занимает Революционер, он же Володька, появляющийся буквально в первых строках. Споры с ним — сквозная линия всей книги. По фамилии Революционер не назван, но в нём без труда узнаётся диссидент Владимир Гершуни (1930–1994) — потомок одного из лидеров Боевой организации эсеров Григория Гершуни. В 1947 году Гершуни-младший создал подпольную организацию для борьбы за «ленинские нормы», был осуждён, в лагере познакомился с Солженицыным. На свободу вышел в 1955 году, примкнул к правозащитному движению. В октябре 1969 года был снова арестован, признан невменяемым и направлен на принудительное лечение.

Похоже, именно в период, изображённый в «Москве майской», началось превращение Лимонова в имперца и ястреба, что, впрочем, зримо проявилось куда позже. Из книги мы узнаём, что в 1968 году в Харькове Лимонов (для простоты позволим себе смешать автора и его героя — Эда) яростно спорил со своим отцом-офицером, доказывая, что Брежнев напрасно ввёл танки в суверенную Чехословакию. В разговоре с Володькой он, однако (из чувства противоречия или в силу случившегося мировоззренческого сдвига?), транслирует уже позицию отца — в духе «Они нам ещё за белочешский мятеж ответят». Возможно, на эту эволюцию повлиял не столько сам отец, сколько именно московские диссиденты, вызывающие у героя явное отторжение.

О книге «Мои показания» диссидента Анатолия Марченко, которую Володька даёт герою прочесть, тот отзывается так:

«Я ни х… не верю в эти тюремные истории. Они того же происхождения, что и охотничьи или рыболовные… Марченко наслушался тюремных легенд и решил их присвоить, дабы свою историю поужаснее сделать…»

Писалось это тогда, когда в СССР уже начиналась перестройка; ещё немного — и хлынет вал публикаций этих самых тюремных историй, где правда будет щедро перемешана с мифами. Книга Лимонова, выйди она вовремя, могла бы стать противоядием от передёргиваний; с другой стороны, советский человек образца какого-нибудь 1989 года готов был поверить во всё, включая Кашпировского, барабашку и НЛО…

По просьбе Володьки Лимонов относит какие-то материалы в подпольную типографию — квартиру, где диссиденты печатают неподцензурный бюллетень «Хроника текущих событий». Естественно, вступает в спор, заявляет, что он поэт и политикой не занимается. Ему говорят:

«— Как можно в наше время стихи писать? Когда в стране такое происходит.

— А что такого в стране происходит?

⟨…⟩

— Как что? Чехословакию задавили танками. Демократическое движение в своей собственной стране Брежнев и банда разгромили, лагеря опять наполнены жертвами, а вы стихи пишете…»

Тут же, при Эде, некие иностранцы передают диссидентам сертификаты, которые можно отоварить в «Берёзке». Революционер Володька, отдадим ему должное,— идеалист и подобные вещи не приветствует:

«Если кагэбэшники пронюхают, они нам связь с иностранной разведкой пришьют и будут правы».

Солженицын меж строк

Надо сказать, что Революционером Володьку в книге зовёт только сам Эд:

«— Я взялся как друг Революционеру помочь. Мы живём в одной квартире.

— Кому помочь?

— Володьке. Я его Революционером называю.

— Тогда уж Контрреволюционер…

— Можно и так».

Здесь — прямая отсылка к тогда только что написанному, но ещё не опубликованному (однако, конечно, известному Лимонову в 1986 году) «Архипелагу ГУЛАГ» Солженицына:

«Тут выскочил Володя Гершуни, почти ещё мальчик, взятый с первого курса… «Не смейте звать нас контрреволюционерами! — по-петушиному закричал он куму. — Это уже прошло. Сейчас мы опять ре-волю-ционеры! только против советской власти!»»

Спор с Солженицыным Лимонов вёл в самых разных формах. Можно вспомнить и сцену из «Эдички», где герой и его Елена занимаются сексом под телевыступление Солженицына, и рассказ «Эх, барин только в троечке промчался…» В «Москве майской» этот диалог продолжается вовсе уж в неожиданном ключе — в связи с рыбьими глазами (напомним, что «рыбий глаз» — это ещё и сверхширокоугольный объектив). В книге художник Игорь Ворошилов варит лабардан. Так он называет блюдо из варёных тресковых голов, к которым добавляется решительно всё: овощи, крупа, макароны, пельмени и т.д. В этой версии лабардан напоминает джеромовское ирландское рагу; между тем раньше этим словом называли солёную треску (Хлестаков в «Ревизоре»: «Завтрак у вас, господа, хорош… Я доволен, я доволен… Лабардан! лабардан!»). Герои едят этот самый лабардан, и Эд рассказывает:

«— Когда я был маленький, мать говорила, чтоб я всегда ел рыбьи глаза, от этого зрение вроде бы улучшается…

— Ну и как, улучшилось, Лимоныч?— серьёзно спрашивает гангстер.

— Как видишь. Минус не то шесть, не то семь, не помню уже. А рыбьи глаза я всё равно до сих пор ем. Привык».

Здесь вспоминается другое знаменитое произведение Солженицына — «Один день Ивана Денисовича»:

«В любой рыбе ел он (заглавный герой.— В. А.) всё: хоть жабры, хоть хвост, и глаза ел, когда они на месте попадались, а когда вываривались и плавали в миске отдельно — большие рыбьи глаза,— не ел. Над ним за то смеялись».

Жертвы-палачи

«Москва майская» — не только портрет контркультурной Москвы, но и жёсткое антидиссидентское высказывание.

Вот Володька говорит Эду, что после ввода войск стран Варшавского договора в Чехословакию у Сахарова «открылись глаза». Эд парирует:

«А раньше они у него были закрыты? …И свою бомбу он тоже с закрытыми глазами делал? И кто такой Сталин, он, бедняга, не понимал? Он ведь, кажется, лауреат Сталинской премии?».

Можно представить, как бы эта книга прозвучала в перестроечные годы, когда фигура академика Сахарова выросла в культовую. Но и сейчас «Москва майская» звучит удивительно современно, потому что времена рифмуются. Написанное в Париже 1986 года о Москве 1969-го легко проецируется на день сегодняшний, где происходит плюс-минус тот же спектакль с учётом смены декораций и фамилий актёров. Как будто не в архиве Стэнфордского университета нашлась машинопись, а сам Эдуард Вениаминович шлёт нам новые вещи с того света…

Вот его высказывание о сознании столичной богемы:

«…Люди контркультуры отвергли справедливую войну вьетнамского народа только потому, что их собственное государство и его аппарат поддерживали хошиминовскую сторону… Всё исходящее от государства: книги, картины, выбранные «нашим» государством в друзья другие государства — зачислялось без колебания в отрицательное, плохое, во враги».

Диссиденты у Лимонова — носители тоталитарного сознания, нетерпимые к любому другому взгляду на мир. Эд говорит Володьке:

«…Я не могу заставить себя поверить в ваше дело, потому что всё не так, как вы объясняете… Не существует чистого противостояния двух лагерей: экс-жертвы и экс-палачи… И «коммунисты», как ты их с пренебрежением называешь, не чужаки, а родные братья, сёстры и дяди всех нас. Это мы, в конечном счёте…»

Гершуни и его соратники, по Лимонову,—

«Жертвы! Вульгарно мечтающие стать палачами».

Володька

«хочет делать с другими… то же, что делали с ним».

Эд говорит ему:

«…Я не верю, что вам удастся остаться спокойными, если вы каким-либо чудесным способом захватите власть. И от тебя, и от других политиков я много раз слышал: «Ну, придёт наше время! Выстроим вдоль стенки коммунистов — и из пулемёта. Тра-тат-тат-тат-та!» Стенка, однако, должна быть необыкновенно длинной… Захват вами власти я себе представить не могу, не верю, но то, что вы её очень хотите, в этом я убеждён. Хотите сесть в чёрные «Чайки» и «Волги»… Как только залезете в «Чайки», в «Волги», в Кремль, на Мавзолей, тут же про демократизацию забудете. Будете себя вести, как коммунисты сегодня».

Тут можно вспомнить письмо начала 1970-х, отправленное писателем Олегом Куваевым магаданскому диссиденту Мирону Этлису: «Не знаю, Мирон, за какие идеи шёл ты в лагерь, каким ты парнем тогда был, но знаю твёрдо одно — добейтесь вы власти, вы точно так же слали бы в лагеря других, инакомыслящих, как слали вас. Может быть, ещё более изощрённо…»

Русское психо

В книге Лимонова Гершуни ещё не попал в психушку, но тема душевного нездоровья уже обозначена. Вот Эд спорит с Революционером о Марченко:

«— Ха-ха-ха! Теперь это называется политический. Я называю таких, как он, психопатами». В другом месте: «Свихнувшихся на почве политики он (Эд. — В. А.) уже встречал в жизни».

Или:

«…Узнав, что пятеро сумасшедших, и среди них два поэта — Наталья Горбаневская и Вадик Делоне,— демонстрировали на Красной площади против вторжения, Эд осудил их. Не за сам протест, но за истеричную форму протеста».

Интересно, что мотив этот присутствует и в солженицынском «Архипелаге», причём применительно именно к герою «Москвы майской»:

«…Был такой этап «психически неполноценных» — запекли туда Кишкина-шутника и устроили врачи молодого Володю Гершуни».

У Лимонова диссиденты предстают натуральными безумцами, так что прилагательное в устойчивом выражении «карательная психиатрия», которое применяют, рассказывая об отношениях советской власти брежневской поры и диссидентов, начинает казаться лишним. Просится параллель с песней Высоцкого «Ошибка вышла» (1975), герою которой даже в больнице мерещится «кровавая гэбня». Песня длинная, тщательно сделанная — явно не случайный выплеск (написана, как говорил ещё один лимоновский персонаж — Михаил Шемякин,— по мотивам его рассказов о психиатрических клиниках). Её можно трактовать как оправдание принудительного лечения в отношении того крыла диссидентов, которое позже назовут «демшизой».

* * *

В эпилоге Лимонов пишет, что вернуться в Москву не хочет:

«Что там делать? Не справившись с постройкой хрустального дворца коммунистического общества, двести семьдесят миллионов проснулись и энергично предались строительству новой коллективной мечты — курятников благополучия».

Лукавит? Пытается убедить сам себя? Считает ностальгию недостойным чувством? Но неслучайно же в эти годы он, уже описав американские приключения и несколько утомившись от Парижа, возвращается, что называется, к корням — и к харьковской юности, и к Москве. Уже в 1989 году по приглашению Юлиана Семёнова он отправится в агонизирующий СССР и вскоре напишет «Иностранца в смутное время», где продолжит заочный спор с Сахаровым…

Лимонов известен пророческим даром. В «Москве майской» Эд как бы в шутку говорит Володьке:

«Если решите захватывать Центральное телевидение, бери меня с собой».

В 1993-м Лимонов окажется среди тех, кто отправится штурмовать Останкино. Там, в Москве октябрьской, начнётся новый Лимонов, а в его фруктовом псевдониме проявится скрытый взрывчатый смысл.

«Дзен», 25 июня 2025 года

Ироничная городская проза: «Москва майская» Эдуард Лимонов

Кто такой Эдуард Лимонов

Сюжет, достойный экранизации

Случайная находка

Подготовка к публикации

История удивительной находки

Сюжет, герои и атмосфера эпохи

Возвращение Лимонова: удивительный литературный сюрприз

Восхождение брутального эстета | Восхождение брутального эстета

«Москва майская», Эдуард Лимонов

Эдуард Лимонов. «Москва майская» М.: Альпина нон-фикшн, 2025.— 414 с.

Эдуард Лимонов «Москва майская» «Альпина. Проза»

Рукописи горят, но возвращаются

Некрепко и со вкусом

Почему не опубликовали «Москву майскую»

Лимонов в Париже печатал свои тексты на печатной машинке. Поэтому никакой рукописи — т.е. рукописного текста не было. Машинописный текст и есть оригинал романа.

Несостыковки и путаницы в романе

Правки в рукописи

Сегодняшний тополиный пух в Берлине мне всё прояснил

Эдуард Лимонов. Москва майская. М.: Альпина нон-фикшн, 2025.

Эдуард Лимонов «Москва майская» («Альпина. Проза»)

Почему книгу издали только сейчас?

О чем «Москва майская»?

Почему этот роман — путеводитель по стране, которую мы «потеряли»?

Эдуард Лимонов «Москва майская» «Альпина.Проза»

«Москва майская» Эдуард Лимонов «Альпина нон-фикшн»

«Москва майская», Эдуард Лимонов

Классика каждый обидеть может

Рукописи горят

* * * | * * *

Как нашли утерянный роман Эдуарда Лимонова

Поэт штурмует столицу

Революционер, потомок революционера

Солженицын меж строк

Жертвы-палачи

Русское психо

* * *

Восхождение брутального эстета
|
Восхождение брутального эстета

Эдуард Лимонов. «Москва майская»
М.: Альпина нон-фикшн, 2025.— 414 с.

Эдуард Лимонов «Москва майская»
«Альпина. Проза»

Эдуард Лимонов «Москва майская»
«Альпина.Проза»

«Москва майская»
Эдуард Лимонов
«Альпина нон-фикшн»