«Как с такими работать — не понимаю…»
Владимир Тюрин
Точную дату не помню, где-то в середине августа (начало процесса) меня дёрнули к куму. Кум вкратце изложил, что «очень высокий чин» хочет со мной поговорить, есть, мол, у меня реальная возможность уйти от срока. Но в чём именно заключается предложение, он не знает (типа настолько всё серьёзно и секретно, что даже его не информируют). И кум спросил, буду ли я разговаривать с этим «высоким чином».
Я, конечно, понимал, что, скорей всего, мне предложат какую-то гадость, на которую я никогда не соглашусь. Но было ужасно интересно узнать, что же там всё-таки за предложение такое. Вернувшись в камеру, я, как и обычно, съехал от общения с сокамерниками, надоели они мне своими порожняковыми разговорами. Дело в том, что во все камеры, где сидели нацболы, подсаживали «мусорских», которые не только стучали о каждом нашем движении, но и постоянно давили на психику — «на фиг тебе партия, Лимонов тебя посадил, подумай лучше о матери». Услышав такое где бы то ни было, можно возразить или просто не обратить внимания, но когда слышишь это изо дня в день на протяжении долгих месяцев — здорово давит на психику. А законы тюремного общения не позволяют послать провокатора на… или дать ему в морду.
Через пару дней меня снова вызвали на допрос. Привели в незнакомый кабинет, где сидел мент, которого я раньше не видел. Этот мент был «главнее кума». Разговор с ним был недолгим, но очень содержательным и навсегда остался в моей памяти. В общем, он сказал, что если мне дорога свобода, то на суде я должен выступить против руководства партии. После моего отказа он принялся меня уговаривать, но длилось это недолго, так как он понял, что зря теряет время. И тогда он сказал примерно такую речь:
«Задолбали вы нас, лимоновцы, идейностью своей. Психи какие-то! Ни один нормальный зэк от такого не отказывается, только вот мало кому такое предлагают — за несколько слов из клетки — условный срок. Ни один нормальный уголовник не станет сидеть за то, что «не его». А вы за идеи какие-то готовы страдать. Были б вы уголовниками, мы бы давно уже к вам подход нашли. А вы идейные… как с такими работать — не понимаю. Начальство результатов требует, а мы ничего не можем с вами, политическими, поделать».
Эти слова вселили в меня какую-то особенную гордость за себя, за товарищей-политзэков и за всю партию. Не каждому выпадает честь услышать такие комплименты в завершение допроса. Для меня эти слова, прозвучавшие из уст сотрудника СИЗО, как роспись системы в её поражении. Ещё бы, они устраивают показательные процессы, а это притягивает к нам ещё больше сочувствующих. Они нападают на нас на улицах, а нацболы от этого только злее. Они бросают нас в тюрьмы, но не знают, что дальше с нами делать. Они не могут нас остановить!
Часа полтора я наслаждался этими мыслями, лёжа на нарах и упорно глядя в потолок. Но тормоза (двери в камеру) загремели, и меня снова вызвали на допрос.
«Да что за день такой сегодня, кому я опять понадобился?» — удивлялся я, шагая по продолу за злым ментом. Около лестницы нас встретил всё тот же «главнее кума» и сказал мне: «Пошли!» Я был просто поражён. Ещё бы! До начала суда, бывало, я неделями выходил из камеры только на время прогулок. Изредка на свиданки или к адвокату, иногда вызывали к «куму», а тут второй раз за день меня вызывает «главнее кума». И чё ему опять надо?
Он привёл меня туда, где я никогда не был, — в административный корпус (это здание между тюрьмой и волей, там, где КПП). Там он сказал: «Не успели мы дать отмашку. Человек уже приехал. Подожди тут» — и указал рукой на мягкое кожаное кресло. Мягкое кресло после деревянных нар, цветы на подоконнике (не видел более полугода) и окно, выходящее на волю. Расслабившись на секунду, подумал, что это тоже часть психологического воздействия. Меня оставили тут не подождать, а подумать. Да и вообще врёт он всё. Не может быть, чтобы за полтора часа они «не успели дать отмашку».
Минут через двадцать «главнее кума» пришёл с ментом, который «ещё главнее». «Ещё главнее» выставил «главнее кума» за дверь и попытался выяснить, почему я отказываюсь от такого здоровского предложения и не нуждаюсь ли я в психиатрическом обследовании.
Ну а потом мне наконец показали «высокого чина». Он представился сотрудником ГУИН (скорее всего, наврал), и чем дольше я с ним разговаривал, тем сильнее он меня удивлял. Сначала он сказал, что всем дадут лет по 5–7, и предложил мне в обмен на условку сказать, что организатор акции — Лимонов. Потом — что Роман Попков. Потом сказал, что это не обязательно, достаточно будет, если я просто поплачусь в клетке перед судом (ну и перед журналистами!), что Лимонов меня подставил и что я всё понял и больше так не буду. В общем, из того, что он мне сказал, я понял только одно — Лимонова они таким образом сажать не собираются (кишка тонка!). Им просто нужен грязный PR против партии. Когда он от меня отстал, вернулся «ещё главнее» и долго говорил мне, чтобы я ни в коем случае никому не рассказывал об этом разговоре. Ну, я и решил, раз они этого так боятся — значит, туда и надо бить. И через три дня нашёл возможность отправить записку Лимонову. А на следующем судебном заседании я узнал, что не только со мной был подобный разговор.
Разговаривали со многими, в том числе и с девчонками, но все отказались. Уверен, тогда уже было принято решение о нашем освобождении (спасибо родителям и партии!), но его надо было обыграть политически. Им недостаточно было голословных статей об обманутых детях и старике Лимонове, который питается нашей молодой кровью, им нужно было наше публичное отречение от партии. По планам врага всё должно было выглядеть, как будто Лимонов нас обманул и подставил, а добрая власть выпустила, оставив в тюрьме лишь «самых идейных», которые помогали Лимонову обманывать несмышлёных детей.
А теперь хочу обратиться ко всем тем СМИ, кто нас порочил. Ну что, господа продажные писаки, теперь-то все могут видеть, что вы просто подкремлёвские шлюхи. Ну а если есть среди вас хоть один порядочный, кто не понял ситуацию и по ошибке нас оклеветал (эдакий обманутый ребёнок, которого ввели в заблуждение злые взрослые дядьки), то не пора ли печатать опровержение?
Хотя вообще-то тьфу на вас.
* * *
Эдуард Лимонов
Тюрьма шумит от двери до двора,
С утра вползает влажная жара
И выползает мокрый влажный зверь,
Чтобы в окно протиснуться теперь.
Тюрьма гудит, кричит и говорит,
Тюрьма ключами ковано стучит,
На суд-допрос, на Бледный Страшный Суд
Нас, пацанов испуганных, влекут.
Тюрьма живёт вся мокрая внутри,
В тюрьме не гаснут никогда, смотри!
В тюрьме ни девок нет, ни тишины,
Зато какие здесь большие сны!
Тюрьма как мамка, матка горяча,
Тюрьма родит, натужная, кряхча,
И изрыгает мокрый, мёртвый плод.
Тюрьма над нами сладостно поёт:
«Ау-у-у-у! Соу-у-у-у! У-ааа!
Ты мой — пацан, ты мой, а я мертва,
На суд-допрос, на Бледный Страшный Суд,
Тебя, пацан, вставай, пацан, зов-уут».
Саратовский централ
